Сделав короткий кивок, министр Шарли снова села за стол. На ее обеспокоенном лице мелькали сомнения, а с ними и некоторая тревога.

- Министр Эованор. Правильно ли я понимаю, что согласно вашим представлениям эта ночь - лишь начало?

Вуннар скосил на женщину все восемь глаз.

- Да, как я и говорил, ожидается усиление натиска… А в чем дело, министр Шарли?

- Я… я подумала, ваше величество, не будет ли разумнее в таком случае сохранить провизию еще на некоторый срок? Если это лишь первое нападение из многих, не выйдет ли нам в будущем боком попытка поддержать настроение в городе? Да, если снизить норму…

Император поднял руку - и объемные кудри говорившей колыхнулись вниз, стоило ей наклонить голову и замолчать.

- Я понимаю ваши опасения. И все же, сейчас поля затронуты на двенадцати секторах. Пищи уже стало меньше, и если мы не исправим ситуацию, не избежать волнений. Однако, ваше замечание дельное, - худощавая ладонь повелительно обратилась в сторону пожилого мужчины, - Министр Бирьи, подготовьте заявление по поводу режима повышенной готовности и тяжелых ночей. А вам, министр Шарли, я поручаю рассчитать, хватит ли запасов до середины следующей весны с учетом в среднем… двух нападений в неделю и потерей от каждого из них половины урожая.

Два министра в один голос воскликнули, даже чуть приподнявшись со стульев.

- Двух в неделю?!

- Половины урожая?!

Министры обороны и продовольствия переглянулись. Вуннар взял слово первым.

- Ваше величество, при всем уважении… Не слишком ли вы перестраховываетесь?

Монарх ответил уверенно - он всегда знал, когда следует говорить от лица Эйлунда Стратвара, а когда - от лица императора.

- Ничуть. Я только хочу знать, насколько все может оказаться плохо. Пусть я и завысил ожидаемый ущерб, нужно быть осторожным, пока это возможно, и решительным, когда необходимо. Так что давайте будем готовы к трудностям и порадуемся, не встретив их на пути.

Оставшуюся часть собрания обсуждались походы за стену в ближайшее время. Не без оснований многие высказывали опасения по этому поводу, и тем не менее министр обороны уверенно заявлял, что как минимум четыре дня крупных нападений не будет.

У него больше жизненного опыта, нежели у людей, а прочие бола-долгожители не были достаточно компетентны в области военного искусства и борьбы с монстрами, потому его слово в данном вопросе куда более ценно.

Никто не знал, сколь часто отныне придется сталкиваться с новыми нападениями, но всех присутствовавших терзало смутное ощущение того, как сумерки сгущаются над столицей. Над Империей. И над всеми землями Всеотца.

С тех пор, как Грим находился под стражей, прошло уже две септимы. Ауфиль не единожды приходила к нему, чтобы подбодрить, поговорить и дать советы за эти четырнадцать ночей. Она прекрасно понимала, что сына ждет кара за совершенное, но не теряла надежды. Ведь самый темный час — перед рассветом.

И все же ей было тяжело, такой риск не для ее сына. Пусть этот бола одарен многими талантами, среди них неn боевых. Потому всякий раз мать Грима не могла сдержать себя от сетования.

— И на какую беду ты вообще так сделал… Она правда настолько красивая?

— Ну мам! — парень слегка надулся, немного обиженный на эльфийку за очередной подобный разговор. А также за то, что она вновь лезет, куда не просят.

— Нечего мне тут мамкать, юноша. Да по первым словам стражи ясно, что ты попросту в нее влюбился. Я не осуждаю тебя, но, во имя Всеотца, почему ты решил ухаживать так?

Закатив глаза и вздохнув, Грим уселся на каменный пол темницы.

— Хорошо, прости. Я опять говорю не о том… Она хоть приходила к тебе после освобождения?

Юноша совсем затих и понуро опустил голову.

— Нет… Но она будет на суде, она одна из свидетелей. И вообще, ее зовут Нилья, мам!

— Вот как приведешь ее домой после своего наказания, дорогой мой сын, так я и запомню ее имя. А до тех пор лучше думай, как ты будешь выживать за стеной. Карательные сборки может и опасны, но точно не хуже казни.

Всякий раз, когда Ауфиль приходила в тюрьму — все же после своеобразного досудебного процесса, проведенного ангелом, Грима перевели в более охраняемое и режимное место — она вела все новые уроки. Устные, конечно. Эльфийка заставляла сына запоминать приметы монстров, их повадки, уловки сбора урожая и общения с надзирателями. Иногда юноше казалось, будто он снова попал в школу. Однако он понимал: знания матери бесценны. На то, чтобы узнать все это обычно уходили месяцы и годы. Лучшим учителем был опыт, и его мало кто или что может заменить.

Эльфийка не сдавалась. Раз за разом вкладывая в сына всевозможные способы выживания за стеной, она искренне надеялась, что он не запомнит их, но поймет. Лишь с пониманием каждого шага он может сделать новый в нужном направлении. Конечно, о необходимости или правильности обычно судили ангелы, и даже зачастую оказывались правы, пусть и странным образом. Но когда речь шла о родном сыне, Ауфиль не могла позволить себе пользоваться своим обычным принципом воспитания.

Уважение к ребенку и отношение как к личности помогают наставить его на правильный путь гораздо спокойнее, нежели тернистая судьба вечных нравоучений, и уж тем более в сравнении с попытками создать из дитя того, кем родитель сам хотел стать. Эльфийка верила, что будет правильно предоставить сыну достаточно свободы и быть рядом. Однако, сейчас необходимы меры менее гуманные, но более эффективные. В краткосрочной перспективе.

На судебном заседании спустя еще два дня присутствовала вся семья Грима: и его рослый отец Дерек с тусклыми, мутными розовыми волосами и ядовито-зеленой кожей, и мать Ауфиль с ее прекрасной фиолетовой шевелюрой, так выделявшейся на фоне шоколадного тела со множеством шрамов, которые без доспехов были достаточно заметны, и младшая сестренка Байя. Для четырехлетней эльфийки она весьма среднего роста и сложения, а в целом примерно походила на шестилетнего человеческое дитя. За исключением приятного, цвета свежей листвы оттенка кожи и милых малиновых волос, которые она пока что отращивала, отчего те доходили ей до лопаток.

Не обошлось и без семьи Нейвордов. Их пресловутый глава, Барк Нейворд, не отличался ни высоким ростом, ни обаятельным лицом, ни приятным голосом. Скорее наоборот, он был невысок, имел неприглядную внешность и говорил весьма скрипуче, хрипловато и низко. Служба в гвардии закалила его и, несмотря на давнюю отставку, в нем еще могли разглядеть бывшего солдата. Исхудавший, но крепкий, он не раз и не два пользовался своими мышцами на износ — и пусть те времена прошли, тело еще помнит.

Рядом со своим мужем стояла Дебра Нейворд. Для нее не было более странной пары, чем Барк — неясно, как вообще эта красавица вышла замуж за подобного человека, и все же факт оставался фактом. Ее ровное, изящное лицо обрамляли удивительно густые светлые волосы, ниспадавшие до плеч, а взор чарующих глаз янтарно-медового оранжевого цвета попросту завораживал. Казалось, сам Всеотец одарил ее своей милостью во всем, куда ни глянь. Разве что кожа ее была достаточно бледной, да худоба ее выглядела болезненно, но ни то, ни другое не умаляло общего очарования.

Подле женщины находился и молодой парень, Огуст Нейворд. Переняв от матери красоту, а от отца крепкое сложение, он, как и родители, был не особо высок. Карие глаза юноша немного опустил в пол, что придавало ему толику таинственности, но несмотря на весь его шарм почему-то парень вызывал смутное, немного отталкивающее ощущение. Возможно дело в странноватой позе — он вечно поворачивал туловище в сторону, складывая руки у живота и поджимая их к себе.

Все они встретились снаружи, еще до попадания в зал суда, что невероятно обрадовало засаленного низкорослого мужчину.

— Гляньте-ка, цветастая помощница пришла поддержать сынка-преступника. Мало бьешь ее, Дерек! — на лице Барка красовалась самодовольная ухмылка.