В Литве система столкнулась с трудностями в период выборов 1926 г., что дало президенту Антанасу Сметоне повод установить президентско-авторитарное правление; в Эстонии с 1921 по 1931 г. парламент сформировал 11 кабинетов министров (правительств), каждый из которых управлял страной в среднем около 11 месяцев; в Латвии с 1922 г. (с первых выборов в Saeima) до 1934 г. (когда Карлис Ульманис установил авторитарный режим) парламентские выборы прошли всего четыре раза, и за этот период работало 13 кабинетов министров. Но даже в этих условиях при наличии парламентарной системы во всех трех странах задачи, связанные с построением государства, быстро решались, при этом большая часть необходимой работы выполнялись «постоянными членами правительств» — то есть штатом министерств, который разрастался, в то время как выборные официальные лица и назначенные министры приходили и уходили.
Проще говоря, и после 1920 г. новые политические элиты трех стран состояли из тех самых людей, что участвовали в создании государств: членов временных правительств, депутатов учредительных собраний и национальных советов. Разумеется, происходил и приток новых людей в состав политического руководства, но верхушку чаще всего формировали именно «отцы-основатели» (в ее составе было лишь несколько женщин), которым в 1914–1920 гг. было от тридцати до пятидесяти лет, — эти люди оставались у власти, меняя депутатские мандаты на министерские кресла. Президентами (в Эстонии — государственными старейшинами) и членами кабинетов министров были эстонцы, латыши и литовцы, хотя иногда, когда государство нуждалось в уникальных специалистах, министерские портфели получали представители так называемых национальных меньшинств, представлявших в парламенте собственные партии. Дискриминация по национальному признаку по новым конституциям была запрещена, однако в действительности все три новых государства «принадлежали» национальному большинству местного населения, что вполне соответствовало широко распространенным настроениям населения в целом. Теперь представители коренных народов региона занимали ключевые позиции в государствах, вытеснив представителей прежних элит, то есть балтийских немцев, поляков и русских. Политическая система обеспечивала именно такое положение вещей, поскольку партии, составлявшие большинство в парламенте, поддерживали его и с идеологической, и с национальной точки зрения. Во всех трех странах было достаточно много партий (менявшихся как количественно, так и качественно) — часть из них образовалась еще до обретения независимости, тогда как остальные возникли в контексте парламентских выборов. Лидеры этих партий в большинстве своем имели высшее образование и хорошую профессиональную подготовку. Среди них доминировали юристы. Однако для достижения успеха необходимо было воздействовать на различные интересы электората. Поскольку большинство населения всех трех стран занималось сельским хозяйством, аграрные партии всегда играли в парламентах Эстонии и Латвии самую заметную роль, составляя основу правых сил на политическом ландшафте, — это были «Объединение аграриев» в Эстонии и «Крестьянский союз» в Латвии. Их политическая философия основывалась на представлении, что сельское хозяйство является краеугольным камнем государственной экономики, а добродетели, присущие сельским жителям, составляют основу национального характера. В Литве гораздо большую роль в формировании партий, чем в двух других государствах, играл региональный фактор, и «Христианский демократический блок» (представлявший в том числе интересы фермеров) был наиболее заметным объединением правых.
Основу левых сил всех трех стран составляли социал-демократы, чья деятельность в форме организованных партий была наиболее продолжительной. Сплачивая своих сторонников с помощью различных марксистских лозунгов, они представляли главным образом интересы промышленных рабочих (пролетариата), но при этом искали поддержки у всех уязвимых групп населения. Левое крыло оставалось весьма сильным в Эстонии и менее сильным — в Латвии, поскольку в латвийских парламентах социал-демократы большей частью представляли собой оппозицию (то есть не формировали кабинеты министров). У литовских социал-демократов не было достаточного времени проявить себя, поскольку в этой стране полноценно функционирующая парламентская система прекратила существование в 1926 г.
Третью категорию составляли отколовшиеся партии: некоторые из них появлялись и исчезали с политической арены, но другие — в основном представлявшие национальные меньшинства — казались более стабильными, несмотря на устойчивую тенденцию к разделению. (Например, в латвийском парламенте три партии представляли относительно небольшое еврейское население.) По определению, отколовшиеся партии как блок не имели общей объединяющей их политической ориентации; они представляли собой скорее влиятельные группы давления, чем партии как таковые, и постоянно добивались у ведущих партий решений в пользу своего электората. Однако они были достаточно многочисленны, чтобы мешать как правым, так и левым формировать кабинет министров в течение продолжительного времени; фактически, ни один из блоков, как бы их ни определять, не играл определяющей роли на политической арене. Кабинеты, работавшие в течение непродолжительного времени, приходившие и уходившие партии и постоянное заключение политических сделок, необходимых для дальнейшего развития законодательного процесса, накладываясь на идеалистические представления об эффективной демократической системе, легко создавали впечатление, что «парламентская система не работает». Такое впечатление усугублялось благодаря тому факту, что во всех трех странах существовала активная и критически настроенная пресса, привлекавшая всеобщее внимание к деятельности правительств. В конце концов, именно благодаря личному участию представителей активной политической элиты были созданы эти государства, и теперь население ожидало именно от них, что они продолжат развивать их.
Во вновь образованных государствах политическая система теперь находилась под контролем литовцев, латышей и эстонцев, которые в массе своей ощущали, что это правильно и так должно быть. Эти три народа представляли большинство населения своих стран — в Эстонии эстонцы составляли около 87 % населения, в Латвии проживало около 72 % латышей, а в Литве (включая Вильнюс и его окрестности) было около 80 % литовцев. Названия стран образованы от имен народов; эти народы вели войны за независимость именно для того, чтобы получить политическую власть; в новых конституциях эстонский, латышский и литовский были провозглашены государственными языками. Однако в конституциях также был отражен тот факт, что эти страны населяли также национальные меньшинства, и за их положением после образования новых государств бдительно следила Лига Наций, в которую государства вступили. Такая озабоченность была частью нового, послевоенного положения вещей в Европе, и игнорировать ее было нельзя. Однако политическое мнение внутри титульных наций не отличалось единодушием по поводу того, как должна выглядеть защита прав национальных меньшинств. Актуальным являлся вопрос, какими именно правами, кроме права на гражданство, должны обладать представители национальных меньшинств, и вопрос осложнялся еще и тем, что некоторые из указанных меньшинств до войны претендовали здесь на политическую, социальную, экономическую и культурную гегемонию и это не было забыто.
Доля национальных меньшинств в общем составе населения различалась во всех трех странах. В начале 20-х годов XX столетия в Эстонии крупнейшим меньшинством были русские (8,2 % населения страны), тогда как в Латвии они находились на третьем месте среди национальных меньшинств (2,3 %), а в Литве — на четвертом (2,3 %). Немцы (балтийские) являлись вторым по величине национальным меньшинством в Эстонии (1,7 % населения), первым в Латвии (5,9) и третьим в Литве (4,1 %). Евреи составляли крупнейшее национальное меньшинство в Литве (7,1 %), третье в Латвии (4,9) и четвертое в Эстонии (0,4 %). В Эстонии проживало значительное число шведов (0,7 %), при этом в Латвии и Литве их было мало и их считали наряду с «прочими». Аналогичным образом число поляков в Литве было значительным (3 %), а в Латвии и Эстонии их насчитывалось куда меньше. Такое распределение в начале 20-х годов реально отражало исторический опыт севера и юга побережья: немцы до войны являлись доминирующим меньшинством в латвийских и эстонских землях, Литва была северным краем «черты оседлости»; русские же селились по всему побережью по самым разным причинам. Совокупное число всех представителей меньшинств сократилось за военные 1914–1920 годы, так же как и число представителей титульных национальностей. Однако, когда на этой земле вновь воцарился мир и появились новые государственные границы, число представителей наиболее значительных национальных меньшинств — немцев, русских, поляков и евреев — оставалось относительно большим, особенно в Латвии. Более того, некоторые из них — особенно немцы и евреи и в каком-то смысле поляки — продолжали играть в странах Балтии значимую экономическую роль, хотя и не в том же масштабе, что раньше.
