Турбулентная внутренняя политическая жизнь возрожденных балтийских республик после 1991 г. разворачивалась на фоне постоянно расширявшихся связей этих стран с международными организациями, особенно теми, что базировались в Европе. Некоторые международные организации (такие, как ООН) сразу приняли упомянутые страны в свои ряды в качестве полноправных членов, тогда как многие другие сначала предложили им статус кандидатов — до тех пор, пока все полноправные члены не примут решение, что новые страны соответствуют всем критериям членства в организации. Это был «интернационализм» совсем другого рода, чем принятый в СССР; там данный термин использовался лишь применительно к социалистическим государствам и организациям, контролировавшимся и направлявшимся Советским Союзом. Теперь дверь во внешний мир была широко открыта, и для большинства жителей Балтийского побережья интернационализация, в принципе, означала вестернизацию. Разумеется, новые страны установили дипломатические отношения со всеми другими посткоммунистическими государствами, включая Российскую Федерацию, но ни одна из балтийских республик не вступила в основанное в 1992 г. Содружество Независимых Государств, опасаясь новой зависимости от России. Подобные же опасения присутствовали в некоторой степени и при установлении формальных и неформальных отношений и с Западом, когда в эти страны пришло понимание, что членство в западных организациях также означает самоограничение абсолютной свободы действий. Только что закончился пятидесятилетний период жизни в составе «союза», в котором доминировал один из его членов, и поэтому население стран Балтии сомневалось в разумности немедленного вступления в новые союзы — не важно, насколько демократические, — где ключевые роли играла горстка благополучных стран, обладающих большими экономическими возможностями. В начале 90-х годов обсуждение этих вопросов приобрело характер диалога между политическим руководством страны и скептически настроенным населением. Большинство ведущих политических партий во всех трех балтийских республиках поддерживало движение в сторону Запада; однако русскоязычное население и партии, отражавшие его интересы, колебались, сомневались, а иногда и открыто выступали против. Некоторые сомнения высказывали и партии правого крыла, хотя в их случае это был скорее страх перед неизвестностью, смешанный с романтическими представлениями о национальном суверенитете.

Однако желание заново войти в Европу оставалось чрезвычайно сильным, и к середине 90-х годов общество восприняло саму эту фразу как обозначение того, что страны Балтии должны вступить во все международные организации, в которых состоят остальные «нормальные» европейские государства. Западные же государства, со своей стороны, поощряли интеграционные процессы; больше всего неформально поддерживали вступление стран Балтии европейские страны, имевшие с ними глубокие исторические связи — Германия, Швеция и Финляндия, а также североамериканские страны — США и Канада, где существовали активные балтийские эмигрантские сообщества. Конечно, интерес западных стран к побережью имел и экономический аспект: три новых страны могли стать рынком для потребительских товаров, а также предоставляли потенциальные инвестиционные возможности. Существовали и геополитические мотивы, все еще осознаваемые в терминах закончившейся «холодной войны», — исключить балтийские республики из российской «сферы интересов» и присоединить их к «свободному Западу». Все эти смешанные мотивы и колебания с обеих сторон так и не исчезли окончательно, однако со стороны населения они были недостаточно сильными, чтобы оно попыталось мешать правительствам реализовать решения о вступлении в такие организации.

На данной стадии важную роль играл Совет государств Балтийского моря, основанный в 1992 г.; эта организация просвещала представителей трех новых республик, объясняя им, что сотрудничество, координация политических мер, компромиссы и переговоры не мешают национальному суверенитету. Когда в 1992 г. Европейское сообщество (ныне Европейский союз, ЕС) включило в свою программу помощи странам, переживающим переходный период, государства Балтии, это стало дополнительным подтверждением того факта, что координация и согласование планов развития стран не являются вредными. Такое взаимодействие требовало постоянного диалога и компромисса, но никак не предательства национальных интересов. Представители стран Балтии, на протяжении десятилетий привыкшие повиноваться указаниям из «центра», поняли, что не все централизованные организации одинаковы. В 1995 г. Эстония, Латвия и Литва заявили о желании вступить в Евросоюз и получили статус кандидатов. Одним из побочных результатов этого стала переориентация торговли с восточных рынков на западные и, соответственно, увеличение числа западных фирм, вступивших на «балтийский рынок». Были созданы комиссии Евросоюза, целью которых было подготовить страны Балтии к полноправному членству в ЕС, разъясняя политическому руководству этих государств, как необходимо работать над продвижением к свободному рынку, избегать протекционистского законодательства и продолжать необходимые внутренние реформы.

Совместные действия по обеспечению безопасности были столь же важны, как и экономические связи, и почти немедленно после событий 1991 г. три новые страны стали стремиться к вступлению в НАТО. Это являлось гораздо более сложной задачей, чем вступление в ЕС, поскольку касалось не только интересов европейских государств, но и США, и, разумеется, России, с которой страны НАТО стремились построить отношения с учетом окончания «холодной войны». Правительства балтийских республик полагали, что только НАТО может защитить их от реваншистских поползновений России; однако, с точки зрения Организации Североатлантического договора, принятие бывших советских республик представляло собой рискованный шаг, который Россия с высокой вероятностью могла воспринять как угрозу собственной безопасности. Кроме того, НАТО создавалась как оборонный альянс, каждый член которого должен быть в состоянии внести значительный вклад в защиту других государств в составе блока.

В начале 90-х годов страны Балтии не располагали значительными вооруженными силами; советские (то есть теперь российские) войска еще присутствовали на их территориях, и в интересах российской государственной безопасности было предполагать, что балтийские республики станут частью «ближнего зарубежья» России — то есть останутся в сфере ее интересов. Не было единодушным и общественное мнение в самих странах побережья: население, скептически относившееся к установлению тесных экономических связей с Западной Европой, резко возражало против вступления в военный блок, который оставался символом противодействия СССР на протяжении десятилетий «холодной войны». Те, кто во всех сомнительных вопросах был склонен принимать российскую сторону, в отношении вступления в НАТО объединялись с теми, кто считал, что в балтийских республиках вообще не должно быть каких-либо вооруженных сил, а также с теми, кто полагал, что страны Балтийского пояса должны быть безъядерной зоной, а также с поклонниками идеи нейтралитета. Однако все правительства балтийских республик после 1991 г., тем не менее, быстро взяли курс на то, чтобы в конечном счете вступить в НАТО, видя в этом цель своей внешней политики. К 1998 г. вопрос о членстве был временно отложен, потому что США разработали Хартию партнерства, где провозглашалось, что Соединенные Штаты одобряют интеграцию балтийских республик в такие европейские и трансатлантические организации, как Евросоюз, ОБСЕ (Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе), ВТО, и, наконец, в саму НАТО. Партнерство с последней могло смениться на статус полноправного члена Организации в том случае, если новые члены продемонстрируют готовность взять на себя все соответствующие обязанности — то есть увеличат оборонные бюджеты и создадут полноценные национальные вооруженные силы. В то же время члены НАТО, особенно США, прикладывали значительные усилия по вовлечению России в различные мероприятия Организации, чтобы продемонстрировать, что последняя не имеет агрессивных намерений.