Потребность не только переводить, но и находить способы сообщения крестьянам-читателям информации о внешнем мире стала особенно актуальной во второй половине XVIII в., когда ученые начали затрагивать совершенно светские темы и описания ежедневной жизни. Примерами таких текстов были календари и различные виды периодических изданий. Календари знакомили крестьян-читателей с иным вариантом исчисления и структурирования времени, что предполагало замену в их восприятии традиционных названий месяцев и времен года на предлагаемые, а также давали географические описания близких и далеких земель и их экзотической флоры и фауны. Периодические издания имели очень незначительные тиражи (из-за высокой стоимости производства) и рассматривали практические аспекты сельской жизни.
В эстонских землях Эстляндии и Лифляндии так называемая «эстофильская» ветвь ученых включала как людей с широкими интересами, так и менее значимых авторов. Август Вильгельм Хупель (1737–1804), учившийся в Йене, получил широкую известность за свое описание побережья (на немецком языке); помимо этого, он написал на эстонском несколько трудов в области медицины и сельского хозяйства и пытался создать эстонскую газету. Отто Вильгельм Мазинг (1763–1832), лютеранский пастор, учившийся в Галле и ставший епископом Тарту, написал в 1795 г. первый эстонский букварь и продолжал работу в сфере изучения и развития эстонского языка, в том числе основал первую эстонскую еженедельную газету (1821–1825). В 1782 г. Фридрих Густав Арвелиус составил сборник для крестьян «Книжечка сказок и наставлений», где проповедовал покорность и восхвалял крестьянское смирение. Среди латышского крестьянства почти на протяжении целого века популярностью пользовались многочисленные труды лютеранских пасторов — вышеупомянутого Готхарда Фридриха Стендера и его сына Александра Иоганна Стендера (1744–1819), — в которых религиозно-дидактические темы сочетались со светскими мотивами в виде сочиненных авторами сказок и пьес; авторы затрагивали также повседневные проблемы сельской жизни. Сходным образом еще один лютеранский пастор, Карл Готхард Элверфельд (1756–1819), написал первую пьесу на латышском «День рождения», посвященную необходимости оспопрививания.
В Инфлянтах (Латгалии) отцы-иезуиты выпустили первую печатную книгу на латгальском языке — сборник гимнов, впервые опубликованный в 1730 г. в Вильнюсе и переизданный в 1733 и 1765 гг.; типично для того времени, что длинное латгальское название этой книги было дано в польской орфографии (например, с буквами у и w, которые не используются в латышском). Известный иезуит Михаил Рота (1721–1785), уроженец Курляндии, работал над развитием системы крестьянских школ и писал учебники на латгальском. В литовских землях литература XVIII в. на литовском языке следовала образцам предыдущих периодов. Помимо религиозных публикаций, в 1737 г. вышли основной учебник литовской грамматики (автор его неизвестен) и труды двух лютеранских пасторов из Малой Литвы (Восточная Пруссия) — Кристиана Готлиба Милке (1736—?) и Адама Фридриха Шиммельпфеннига (1699–1763), что вновь подчеркнуло значимость этого литовского анклава для развития литературы на литовском языке. Шиммельпфенниг, получивший образование в Кёнигсберге, принимал участие в переводе Ветхого Завета на литовский язык (опубликован в 1735 г.), а также составил сборник популярных гимнов на литовском (опубликован в 1751 г.). Из приблизительно 500 гимнов, вошедших в этот сборник, 200 было написано или адаптировано лично Шиммельпфеннигом. Основным трудом Милке стал литовско-немецкий/немецко-литовский словарь, вышедший в 1751 г. Основной проблемой, с которой сталкивались ученые в литовскоязычных регионах, было значительное и неослабевающее влияние, которое письменный польский язык оказывал на письменный литовский, — эта проблема гораздо проще решалась в восточнопрусском анклаве, чем в землях бывшего Великого княжества, где значительное количество магнатов и дворян были ополячены как лингвистически, так и культурно и католическое духовенство также было либо польским по происхождению, либо ополяченным.
Хотя доброжелательно настроенные к крестьянам ученые полагали, что делают все возможное в сложных обстоятельствах, к концу века их коллективные усилия, направленные на образование крестьянства, почти сошли на нет; антимонархические и антиаристократические революции привели к тому, что балтийская землевладельческая аристократия все больше склонялась к мнению, что грамотные крестьяне более склонны к мятежам и бунтам. Цензура стала более строгой, давление, оказываемое на частные и официальные публикации, — более открытым, и, соответственно, все чаще и чаще подобная литература издавалась за границей и затем тайно провозилась на побережье. Такие настроения также уменьшали желание местных властей субсидировать крестьянские школы, невзирая на повторяющиеся призывы «просвещенных» правительственных органов к развитию народного образования. К концу века мнения среди правящих элит побережья разделились — как по вопросу образования крестьян, так и по вопросу их закрепощения.
5. Реформы и контроль на Балтийском побережье (1800–1855)[19]
Народы Балтийского побережья вступили в XIX столетие в раздробленном состоянии. Правящим социальным классам Эстляндии, Лифляндии, Курляндии, Латгалии (Инфлянтов) и Литвы пришлось столкнуться с непредсказуемостью петербургских монархов, неблагоприятными последствиями Французской революции и вторжения Наполеона в Российскую империю, падением доходности своих земель и массовым недовольством крепостных крестьян. Либерально настроенные интеллектуалы продолжали наполняли балтийское культурное пространство все более точными описаниями этих земель и сочинениями на народных языках; при этом многие из них выражали беспокойство по поводу того, что недовольные крестьяне недостаточно цивилизованы (то есть еще не совсем онемечены или ополячены), чтобы справиться с правами и свободами, которые они могут получить. Однако в существующей системе абсолютной монархии главными точками отсчета всегда были личность и стиль правления императора, и преобладающие темы истории побережья в первой половине XIX в. были во многих отношениях продиктованы политическими приоритетами двух царей — внуков Екатерины Великой: Александра I (1801–1825) и его младшего брата Николая I (1825–1855). Александр I гордился тем, что был западником, правящим в стиле европейского абсолютизма, что, с его точки зрения, означало поощрение реформ, особенно в сельскохозяйственной сфере. Николай был гораздо более консервативным; он стремился уменьшить автономию отдельных территорий, подчеркивая военизированный характер своего правления и стремясь усилить контроль над непокорными провинциями. Однако, поскольку ни один из них не желал делиться властью, национальные парламенты или законодательные собрания оставались явлением, неизвестным для российской системы на протяжении всего XIX в.
Автократическая политическая система оказалась одновременно и выгодной, и опасной для народов Балтийского побережья. Вначале петербургское правительство старалось действовать на побережье осторожно, видя в особенностях некую модель вестернизации, но при этом оно испытывало разочарование поводу чересчур успешного противостояния региональных властителей — знатных балтийских немцев — реформаторским усилиям царя, прежде всего Александра I. В период 1816–1819 гг. Александр прибегал и к увещеваниям, и к давлению на балтийское немецкое дворянство Эстляндии, Лифляндии и Курляндии, принуждая его к освобождению крепостных крестьян; то есть к осуществлению столь важной реформы, что она стала возможной для проведения в большей части России (а также остальной части побережья) только спустя 40 лет. Пока же так называемые балтийские губернии — Эстония, Лифляндия, Курляндия — не демонстрировали никаких революционных намерений. С другой стороны, правительство с недоверием смотрело на ополяченных магнатов и литовское дворянство после разделов Польши. С точки зрения правительства, такое отношение было правильным в свете мощного восстания против царской власти на землях Польши и Литвы в 1830 г. Это восстание стало серьезным вызовом для балтийских немецких рыцарств, с которым они прежде не сталкивались. Для достижения своих целей они предпочитали действовать хитростью и использовать влияние при дворе. Ответом петербургского правительства на эти события послужило усиление и ужесточение контроля в Литве (и Латгалии), а это означало, что после 1830–1831 гг. история побережья пошла по-разному по разные стороны оси север — юг. На севере (в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии) большинство крестьян начали привыкать к вновь обретенной свободе и новому статусу подданных царя, в то время как на юге (в Латгалии и литовских землях) старый порядок продолжил свое существование под неусыпным надзором царских чиновников и военачальников.
