Ништадтский договор 1721 г. формально не подвергал сомнению юрисдикцию Речи Посполитой над Курляндским герцогством и Инфлянтами (Латгалией); северные границы этих земель были одновременно северными границами Речи Посполитой, но теперь эти территории вызывали все больший интерес Санкт-Петербурга. Территория Инфлянтов (ранее Польская Ливония) больше, чем Курляндия, пострадала от процессов внутреннего ослабления государства. Население Инфлянтов, находившихся на крайнем северо-востоке Речи Посполитой, составляло в 1700 г. около 107 тыс. человек (в 1800 г. — около 190 тыс.). Несмотря на удаленное расположение, Инфлянты пострадали от передвижений войск во время Северной войны, от опустошения и грабежей ничуть не меньше, чем остальные земли побережья. Находясь под контролем правительства Речи Посполитой со времен Ливонских войн конца XVI — начала XVII в., эти земли постепенно приобрели собственный характер и стали существенно отличаться от территорий, находившихся ранее под контролем Швеции, а также от литовских земель к югу и от белорусских и русских — к востоку.
Территория Инфлянтов делилась на четыре района и управлялась губернатором (воеводой), имела свое представительное собрание (сеймик) в Двинске (латыш. Даугавпилс), в котором была представлена местная землевладельческая знать, а также по два представителя от Литвы и от Польши. Правящим классом здесь было дворянство (шляхта), состоявшее из примерно 60 семей землевладельцев. Тридцать семь из них, имевшие наибольшее влияние, отражали все разнообразие населения этого региона: 14 из них составляли ополяченные немцы, 7 — литовцы, 5 — поляки, 5 — белорусы, 5 имели смешанное происхождение, и только одна относилась к коренному населению Инфлянтов. Большинство населения Инфлянтов — крепостные крестьяне — вело свой род от племенных сообществ, населявших Латгалию в дохристианские времена. Их языком был диалект латышского, на котором говорили в Лифляндии и Курляндии; разумеется, ни один из его вариантов не подвергался никакой стандартизации. XVII столетие отмечено появлением письменных источников на местном диалекте в виде некоторых второстепенных религиозных трудов; однако в Инфлянтах учеными, взявшими на себя труд выпуска подобных книг, стали иезуиты, а не лютеранское духовенство. Первой печатной книгой на латгальском языке стал сборник католических гимнов, вышедший в 1730 г. в Вильнюсе; следующей (насколько нам известно) — Евангелие, рассчитанное на священнослужителей (1753), также изданное в Вильнюсе. Подобно тому как лютеранское духовенство записывало разговорную латышскую речь по правилам немецкого языка, отцы-иезуиты использовали для этой цели польский, добавив, например, букву у, отсутствовавшую в западном варианте латышского. С начала XVII в. иезуиты в Инфлянтах активно способствовали просвещению крестьян, а до них, начиная с XIII столетия, усилия в этом направлении прилагал орден доминиканцев. В отличие от духовенства, земельная аристократия Инфлянтов почти не имела отношения к какому бы то ни было просвещению и образованию крестьян: ее интерес к этой земле был в основном экономическим. Как и в Литве, правящий класс был положительно настроен к иммиграции иудеев, в результате чего эта территория стала располагать самой значительной (из остальных земель бывшей Ливонии) долей иудейского населения, в 1784 г. составившей примерно 3800 человек. Здесь был лишь один город сколько-нибудь значительного размера — Двинск (Даугавпилс), где в 80-х годах XVIII в. проживало около 3 тыс. человек; все остальные населенные пункты представляли собой не более чем села. В переписке с генерал-губернатором Лифляндии Екатерина Великая пренебрежительно описывает Инфлянты как территорию, которую русская армия, если ее присутствие потребуется в Лифляндии, может пройти, не встретив никакого сопротивления, и что во время марша войска обеспечат себя за счет местных жителей.
Описания современников позволяют предположить, что Инфлянты оставались некой terra incognita для всего внешнего мира — поляков, русских или же лифляндских балтийских немцев. Из-за соображений экономии здесь не размещалось никаких польско-литовских вооруженных сил, что и объясняло отношение Екатерины. Тем не менее в течение XVIII в. российское правительство в переговорах с Речью Посполитой продолжало подчеркивать, что Россия имеет исторические права на территорию Инфлянтов, а также утверждало, что большинство населения этой территории в действительности является белорусским и, соответственно, имеющим общие с Россией культурные корни. Утверждалось, что территория Инфлянтов была отделена от России в результате польского завоевания этих земель и теперь необходимо воссоединить ее с Россией. Разумеется, данный аргумент относительно Инфлянтов был подхвачен петербургским правительством и добавлен к еще более широкому списку притязаний России на все территории Речи Посполитой, где население говорило на славянских языках, так как все эти земли были захвачены в результате завоеваний.
Однако Петербург не мог предъявить претензии подобного рода герцогству Курляндскому и Земгальскому. Тем не менее легкомысленное отношение курляндских герцогов к управлению привело к тому, что на протяжении XVIII в. эти земли все больше попадали под влияние России. Правление изначально возникшей там герцогской династии — Кеттлеров, взявших на себя управление страной в XVI в., когда последний магистр Ливонского ордена Готхард Кеттлер секуляризовал орден, — закончилось в 1737 г. со смертью герцога Фердинанда, скончавшегося в возрасте 82 лет. Местное представительное собрание (ландтаг) под давлением России, войска которой заняли на тот момент столицу — Митаву (Елгаву), избрало герцогом Эрнста Бирона (изначально его фамилия писалась Бюрен или Bühren) — сына мелкого чиновника администрации герцога, которому удалось стать фаворитом русской царицы Анны Иоанновны.
Последние Кеттлеры и Бирон находили причины не проводить много времени в столице Курляндии Митаве, предпочитая более интересные места, например Петербург. К счастью, в XVII в. на этой земле были созданы относительно хорошо функционирующие административные структуры, так что отсутствие верховного правителя не делало ситуацию в герцогстве бесконтрольной. Однако это означало, что после Северной войны влияние земельной аристократии (особенно старинных фамилий) на данной территории оставалось наиболее значительным. В отличие от Ливонии, где до 1721 г. не было официального реестра аристократических фамилий (матрикула), список курляндского рыцарства был создан в начале XVII в. и включал условие, что новые члены могут появиться в этом списке лишь после трех поколений «государственной службы». В значительной степени власть в герцогстве принадлежала элите, состоявшей из примерно 110 семей аристократов-землевладельцев, таких, как Фирксы, Ганы, Кофы, Медемы, Тизенгаузены, Нольде и Виттенгофы. Герцогская власть держалась на их поддержке, поскольку именно им, в попытках защитить свои права землевладельцев, приходилось выдерживать давление со стороны польских королей и русского правительства в условиях постоянного отсутствия герцогов.
Российское правительство сумело воспользоваться этой ситуацией, при том что сами польские монархи казались все более равнодушными к потере контроля над территориями, часто именовавшимися в российской дипломатической переписке «лакомым куском». Русские правители от Петра I до Екатерины II применяли подкуп, организовывали династические браки, щедро принимали в Петербурге падких на роскошь курляндских герцогов и обеспечивали постоянное присутствие при митавском дворе российских «советников», формирующих «общественное мнение» за отделение Курляндии от Польши. Использовался и более грозный аргумент — постоянное присутствие в Курляндии российских войск, для оправдания которого упоминались гипотетические попытки Швеции вернуть эти земли себе. Однажды в отсутствие герцога даже управление казначейством Курляндского герцогства было отдано в руки российского генерал-губернатора Лифляндии (находившейся в составе России с 1721 г.). Хотя польские короли временами и протестовали против особенно явных случаев российского вмешательства, они были слишком заняты своими внутренними проблемами, чтобы правительство России принимало их возражения всерьез при планировании долгосрочной стратегии в отношении Курляндии.
