— Мы теперь не одни, — радостно сказала Хитринка. — Этот стражник помог нам на Вершине, и сейчас он тоже что-то придумает!

Брунгильда, однако, не выглядела обрадованной. Она даже не обернулась, когда Гундольф вошёл, и весьма невежливо стояла к нему спиной, глядя в окно, выходящее на пристройку.

— И вы здесь? — обрадовался стражник. — А спутница твоя как-то переменилась.

— Это Брунгильда, ты её не знаешь. Каверза сказала, ей можно доверять, — сообщила Хитринка, досадуя на даму. В самом-то деле, как можно стоять спиной к человеку, с которым тебя знакомят!

Брунгильда нерешительно повернулась, и на лице её, когда она глядела на Гундольфа, появилось виноватое выражение. А тот застыл столбом. Ах, так вот в чём дело! Конечно, в таком-то платье стыдно представляться людям. Бедняга Гундольф даже покраснел от неловкости и смущения, пытаясь отвести взгляд.

— Я Брунгильда, — зачем-то ещё раз повторила дама.

— Ага, я понял, — странным голосом ответил стражник.

Затем он потянул левой рукой с плеча вторую куртку, всё ещё наброшенную поверх оставшейся без рукава первой, и постарался, как мог, укутать Брунгильду. Потом застегнул ей пуговицы. Правая рука, перевязанная, оставалась неподвижной, и Гундольфу пришлось нелегко, но всё-таки он не успокоился, пока не застегнул ряд до самого верха.

— Рад, что ты здесь, — сказал он затем и сделал такое движение рукой, как будто хотел погладить даму по щеке, но не осмелился.

Хитринка видела по лицу Брунгильды, что ей страшно неловко, и потому поспешила отвлечь стражника.

— Расскажи, что случилось, когда ты пошёл вниз.

— Ах да, — произнёс Гундольф, обернувшись.

Это звучало как: «Ах да, ведь здесь есть ещё и ты».

— Ну, я спустился, значит, а внизу почти тихо. Ворота уже валялись на земле, где-то вдали ревели моторы, под ногами кое-кто стонал, да только я решил идти вперёд. Всем тем парням бы я не помог, да и не на нашей стороне они оказались. Волков не увидал — я так думаю, погнались за машинами, ведь от приказа они не отступают, а приказ у них — защищать Вершину. И ещё, пока спускался, всё глядел по сторонам, но Марты не нашёл, ни живой, ни мёртвой. Она всё-таки прыгнула.

— Ну конечно, прыгнула, ты же сам видел, — с упрёком сказала ему Хитринка.

— Ага. Так вот, за вами решил не возвращаться. Волки неясно где, вернуться могут в любую минуту, в доме вам безопасней было. Так что пошёл я по дороге, только сажу размазал по лицу. После меня нагнали и подбросили сюда. Я наврал им, что у Вершины что-то взорвалось, потому я в саже, да и вообще, нагородил с три короба про сражение, которого не видал. Хотел пойти, куда Каверза велела, к папаше Нику этому, да стражники у ворот не отпускали, расспрашивали. Всё предлог не находился уйти — зачем бы, в самом-то деле, мне оставлять своих и бродить по городу. Ну, наконец я сообразил, что в этом местечке знатная выпивка, и сказал, что желаю отведать самой лучшей, пока есть возможность, да и заслужил после такого. В это они поверили, вот я и пошёл. Так вы сами-то чего не там?

— Каверза пошла, — пояснила Хитринка, — а её вместо помощи уволокли вниз.

Гундольф призадумался.

— Так я пойду, — сказал он, — только о папаше Нике заикаться не стану, а попрошу выпивку. И пока буду пить, огляжусь. Вдруг что и пойму.

— Ты ранен, — печально сказала Брунгильда. — Жара нет? Сильно болит?

— Пустяки, — сказал Гундольф и по привычке хотел махнуть правой рукой, но побелел и сморщился. — Терпимо, а выпью если, и вообще чувствовать перестану.

Последние слова он произнёс сквозь зубы.

— Будь осторожен, пожалуйста, — с такой же непонятной грустью пожелала ему Брунгильда.

Гундольф опустил голову, тяжело вздохнул, развернулся и вышел.

— Давай поищем, где можно устроиться, поспишь пока, — сказала Брунгильда, оборачиваясь к Хитринке. — Ведь ты едва на ногах стоишь, я вижу.

И это было вправду так, вот только спутница Хитринки и сама выглядела не лучшим образом.

Они поднялись по лестнице, осторожно, друг за дружкой. Старые ступени поскрипывали и трещали, некоторые балки перил сломались, и было боязно, что и лестница провалится под ногами. Однако обошлось.

Наверху отыскалась кровать, до того пыльная, что Брунгильде с Хитринкой после долгих усилий так и не удалось отчистить её хотя бы наполовину. Встряхивая покрывало, они заполнили комнату серым туманом, осевшим на их лицах, и расчихались так, что Хитринка боялась, их услышат снаружи.

— Ты ложись, — сказала, наконец, Брунгильда. — Я посторожу.

И конечно, она соврала. Сперва она села, уперев локти в колени и уронив лицо в ладони, затем оперлась плечом о спинку кровати, а глаза её между тем открывались всё реже и реже. К тому моменту, как саму Хитринку начало затягивать в омут сна, Брунгильда уже сладко спала, откинувшись на подушку.

Проснулась Хитринка от звуков разговора.

— Да разве бы я не понял? — донеслось снизу.

Это был голос Гундольфа, и в нём звучала боль. Брунгильда что-то ответила, но что, Хитринка не разобрала.

— Зачем было врать, что видеть меня не хочешь будто бы из-за сплетен? Я же всё делал, чтоб на тебя и тень не упала, а тебя это, оказалось, нисколько не заботило, раз ты...

Брунгильда ещё что-то сказала, и Гундольф понизил голос. Дальше ничего расслышать не удалось, так что Хитринка решила спускаться вниз. Перед этим она нарочно затопала погромче, чтобы те двое услышали.

Так они, выходит, знакомы, или как это понимать?

Брунгильда стояла, опустив голову, с виноватым видом, а Гундольф выглядел обиженным. Они замолчали, услыхав шаги на лестнице, и поглядели на Хитринку. Брунгильда тут же постаралась придать лицу приветливое выражение, а её собеседник так и остался надутым, как дитя малое.

— Что удалось разузнать? — спросила Хитринка.

— Там не дураки сидят, не болтают при чужих, — ответил Гундольф. — Сперва и меня выставить пытались, говорили, не работают, мол, да я настоял. Что, сказал, верному стражу господина Ульфгара, пострадавшему в бою, уж и стопки не нальют? Тогда налили. И мрачные такие сидят, ни слова не скажут, сверлят взглядами. Ну, я цежу не спеша, хотя там и видеть-то нечего. Тут из боковой двери появился ещё один, с подносом, на подносе три тарелки. Покосился он на меня, да вышел уже, куда деваться. Прошёл через зал и в другой двери скрылся, за нею лестница. Ну вот и подумай, по какой причине люди сами в кухню не могут спуститься.

Хотя со счётом у Хитринки никогда не ладилось, но уж до трёх-то она считать умела. Карл, Прохвост и Каверза, кто же ещё может быть там, наверху. Может быть, ещё Марта, но кого тогда нет? Эта мысль Хитринке не понравилась.

— Нам нужно пробраться туда! — выпалила она. — Вот только не понимаю, а почему их держат взаперти?

— У меня лишь такие соображения: или люди правителя взяли верх и отлавливают сторонников Эдгарда, или твои друзья в чём-то с ним разошлись во взглядах, — ответила Брунгильда. — Склоняюсь ко второму. Им не причиняют вреда, но и не отпускают.

— Эдгард и прежде пытался нас задержать, — сказала Хитринка. — Он хотел, чтоб Марта отправилась с ним к правителю, и того разорвало на куски. Страшно напугал Марту. Во-он с того балкона мы спускались, Прохвост сделал верёвку из простыни.

Брунгильда поглядела в щель между досками, и на лице её отразился гнев.

— Этот Эдгард, если он мне только попадётся... — сказала она. — Так вы отсюда бежали к Вершине?

— Нет, — сказала Хитринка.

И вдруг ощутила настоятельную потребность с кем-то поделиться. А как не ощутить, когда тебе явно сочувствуют?

— Люди Эдгарда нас тогда чуть не схватили, — сообщила она, и события тех дней встали перед её глазами, будто вживую. — Вылетели с оружием, а тут на них как выскочит волк!

— Пресвятая Хранительница! — ахнула Брунгильда, прижимая пальцы к губам.

— И Карл подъехал, мы прыгнули в его фургон и как понеслись, и волк запрыгнул к нам.

Слушательница до того побледнела, пошатнулась даже, что Гундольф поспешил её подхватить, обняв за талию.