— Там, где ребёнок сейчас, ему хорошо, — ответил хвостатый, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — А ты нужна мне здесь, слышишь? Или согласна, чтобы я отдал то, второе дитя Эдгарду, и он держал его в подвале годами? Ну же, Грета, вспомни, раньше тебе было жаль этого малыша.

— Раньше у меня не было своего!.. Как ты можешь быть так жесток? Я не хочу заботиться о чужой дочери, это насмешка!

Ковар молча взял шляпу со стола, поднялся и пошёл к двери.

— Погоди! Что ты собираешься делать?

— Обращусь к Эдгарду, выбор у меня не велик.

Прежде, чем он успел затворить за собой дверь, он услышал:

— Постой!.. Я согласна, я помогу.

То, что Грета теперь обитала в флигеле, пришлось очень кстати. Машину можно было установить прямо здесь, а затем устроить так, чтобы явившееся на свет дитя никогда не покинуло стен Приюта.

Безусловно, это тоже было похоже на заточение. Но жизнь в доме с другими детьми, с возможностью выходить на волю, играть в саду, учиться — это совсем не то, что сидеть в подвале, где из посетителей, пожалуй, будет только Эдгард. А уж он-то не стал бы тратить время на нежности и бесполезные затеи, он хотел лишь вырастить оружие, самое лучшее, самое надёжное.

— Эдгард, мне нужны ворон и волк, — сказал Ковар при очередной встрече. — Тебе ведь наверняка непросто за ними приглядывать, верно? А я смогу теперь их спрятать и хочу, чтоб они находились при мне.

Торговец пожал плечами, но спорить не стал. Ему самому от этих двоих не было больше никакого прока, так что однажды ночью он остановился на просёлочной дороге, там, где ему указали.

У столба уже поджидала механическая повозка. Двое хвостатых — один с платком на лице — без лишних слов перенесли волка, затем клетку с птицей, и их машина понеслась вперёд Эдгарда к городу Пара. Торговец не вполне понял, к чему эти тайны, но проезжать пост без волка и птицы ему было спокойнее. А вот куда свернули в городе те двое, заметить он так и не успел.

Но если его и интересовало, отчего Ковар окружил это дело покровом тайны, он не подал виду.

Морозной ночью середины зимы, когда дворцовые стражи ускоряли шаг, минуя коридоры, чтобы разогнать кровь, одна из дверей в западном крыле приоткрылась. Тот, кто выглядывал наружу, не хотел, чтобы его заметили.

Несложно догадаться, отчего он к этому стремился, ведь дверь всегда запиралась, а сидящему внутри не давали ключа.

Створка плотно захлопнулась, оставив снаружи двоих. Один был так укутан, что замёрзнуть ему не грозило. Второй, на голову ниже, запер дверь и повёл своего спутника под руку через коридор. Свободной рукой он придерживал пустую банку. Эти двое вошли в другую дверь, прикрыв её за собой, и в коридоре вновь воцарилась тишина.

Страж, торопливо проходящий мимо спустя полчаса, не заметил ничего необычного и не услышал тоже ничего, за исключением знакомой мелодии, звучавшей из-за запертой двери. Всё так, как оно и должно быть.

Господин Ульфгар, если и проведывал ночами своё хранилище, не выбрал бы эту ночь. Как-никак, настал тридцатый год нового мира. Сегодня город праздновал, и ещё неделю будет праздновать, и он сам, бессменный правитель, выступал на городской площади с речью, принимал подарки и поздравления, а затем допоздна сидел на приёме, где присутствовали лишь самые важные чиновники, да ещё наместники из других городов.

Господин Ульфгар не любил публичных выступлений, он предпочитал не участвовать ни в каких людских собраниях, но дата обязывала. В прошлый раз такое празднество устраивали в двадцатом году нового мира. В следующий, вероятно, устроят в сороковом.

Мудрено ли, что после утомительного дня правитель крепко уснул?

А вот если бы он, томимый бессонницей, спустился вниз, пожалуй, вышло бы неловко. Ведь двое без приглашения явились туда, открыли потайную комнату и всерьёз намеревались войти.

Маленький и ловкий, осторожно ступая по плитам, прошёл к стене и надавил на камень. Если что и изменилось, это не было заметно, но теперь вошёл и второй. Они старались держаться так тихо, как только возможно, ведь существовала опасность, что от этой комнаты к спальне правителя тянутся слуховые трубы.

Тот, что повыше, опустился на колени у металлического хранилища ростом с человека и сунул руку в отверстие в нижней части. Ладонь его, поднявшись, нащупала вентиль, пальцы тронули штыри, препятствующие повороту. На дне каждого были выбиты цифры, но ночной странник искал не это.

Он осторожно выкручивал нижние части цилиндров, чтобы ощупать внутренности оставшихся в пазах половинок штырьков. И он нашёл, что искал — не зачищенный шов. Теперь он знал, где прячется первая кнопка.

Штыри с лёгкими щелчками поднялись в правильном порядке. И вентиль был провёрнут, хотя это и потребовало значительных усилий. Верхняя часть хранилища раскрылась, как пасть зверя, а тот, кто проделал работу, в изнеможении привалился спиной к стене. Лицо его, и без того бескровное, побледнело ещё больше.

Тут в дело вступил тот, что поменьше. Он вынул из хранилища стеклянный сосуд, поколдовал над крышкой и одолел её. Затем зачерпнул зелёную жидкость вместе с яйцом так, чтобы она его покрывала, и отставил банку в сторону, закрыв надёжно. После вынул из левого кармана замечательное деревянное яйцо, точь-в-точь как настоящее, и поместил на место прежнего. В правом кармане у хитреца скрывалась бутылка, при помощи содержимого которой он восстановил уровень жидкости в сосуде.

Сосуд был закрыт и водружён на место. Механизм со штырьками занял прежнее положение. Пасть хранилища захлопнулась, двое ушли, прихватив банку и не забыв повторно нажать на камень, и стена за ними сомкнулась.

Несколько минут спустя они же пересекли коридор в обратном направлении и скрылись за дверью комнаты, где всё ещё играла мелодия.

— Вольфрам, вот молодец! — сказал Ковар, подтаскивая ближе к креслу ведро с водой. — Ты отлично выполнил свою часть работы.

Ворон, наконец, затих и жадно клевал кусочек мяса, предназначенный ему в награду.

Альседо сидел в кресле почти без сил, неотрывно глядя на банку. И взгляд его напомнил Ковару об одной дождливой ночи и корзинке под белым покрывалом.

Вздохнув, мастер принялся тщательно протирать руки пернатого. Если в хранилище использовался яд, нельзя допустить, чтобы стражники, кормившие пленника, его коснулись. Упадут замертво, и господин Ульфгар заподозрит неладное.

— Мне пора уходить, — сказал хвостатый наконец.

— Ещё минуту, ещё только одну минуту! — взмолился Альседо.

— Нельзя. Сам понимаешь, промедление опасно. Я постараюсь навестить тебя завтра, расскажу, как прошло.

В мастерской хвостатый задержался ненадолго, чтобы сжечь ткань, перчатки и верхнюю одежду, в которой был Альседо. Он надел новые перчатки и протёр банку, опасаясь, что на поверхность мог попасть яд, усадил ворона в клетку и вынес наружу. Ворон покинул двор старым путём, обнаруженным когда-то Каверзой, а вскоре тем же путём наружу выбрался и хвостатый. Под мышкой у него в этот раз была банка.

С той стороны его уже ожидали. Небольшая механическая повозка только и ждала своего часа, чтобы тронуться с места. В квартале от Приюта она остановилась.

— Дальше я сам, — сказал Ковар. — Позаботься о вороне.

— Будет сделано, — прозвучал ответ.

Окна кое-где ещё горели, отголоски праздника витали в воздухе. Кто в такой день, в самом-то деле, не отнесётся со снисхождением к позднему подгулявшему прохожему, пошатывающемуся и неловкому? Карман его пальто сильно оттопыривался. Наверное, бутылка составляла компанию этому бедняге, то и дело проваливающемуся в рыхлый снег. В этом квартале, далёком от сердца города, тротуары чистили редко.

Огни булочной давно погасли, стальные шторы витрин опустились, как усталые веки. Семья хозяина, обитающая наверху, мирно спала, судя по тёмным окнам. Никто не увидел, как подвыпивший гуляка, прижавшийся к стене Приюта в попытке обрести опору, вдруг с неожиданной ловкостью перемахнул на ту сторону.