— Когда мне было лет, как тебе, я выступать захотела. В городе объявили набор в труппу, устроили прослушивание. Я летела, как на крыльях. Карл дверь запер, сказал, мала ещё для такой жизни. Ну, я в окно, ясное дело. Он хоть и знал меня, да поздно сообразил, встретил уже на обратной дороге, когда я брела, глотая слёзы. Игру мою даже слушать не стали — сказали, страшную такую не возьмут.

— Страшную? — с любопытством спросила Марта. — А почему — страшную?

— Вот и я о том спросила Карла. Ну, он мастер утешать четырнадцатилетних девочек. Сказал, а чего я ждала, если в комнату сперва заходят мои зубы, а потом уже я сама.

Марта хихикнула.

— Неужели всё было так плохо? — не поверила Хитринка.

— Уж поверь, — кивнула Каверза. — Зубы у меня так сильно выдавались вперёд, что рот не закрывался, а ещё я шепелявила. Сложно представить, да?

Судя по голосу, она улыбалась.

— Только мне о том никто прежде не говорил всерьёз. Кому-то было наплевать, кто-то молчал из жалости. Впрочем, насмешки были, но на то они и насмешки, чтобы преувеличивать чужие грехи, так что их я приучилась не слушать. Но в тот день у меня будто глаза открылись. Нашла доктора, заняла у Карла немного деньжат без возврата. Повозиться, конечно, пришлось, но спустя два года меня в эту труппу приняли с распростёртыми объятиями.

— А вот интересно, — задумчиво сказала Марта, — получится ли у меня измениться на Вершине. Поверить прямо не могу, что спина станет ровной. А крылья, куда их прятать потом? Мне что, придётся ходить без платья?

— Ну, надеюсь, до этого не дойдёт, — ответила ей Каверза. — А большие они будут, крылья эти?

— Не знаю, — пожала плечами девочка. — А ещё, представляете, когда это случится, мне уже никакое оружие не сможет повредить, так Эдгард сказал. Даже пули не возьмут. Вот это здорово, да? Но проверять всё равно не хотелось бы. И ты обещала мне песню!

— Обещала, обещала. Давай так: я начну, а ты повторишь.

И они принялись напевать. Разорванная на кусочки, спотыкающаяся, мелодия утратила всё волшебство, и Хитринка едва не уснула в своём тёплом уголке.

Она успела накормить печь дровами ещё дважды, а Каверза с Мартой добрались до середины песни, когда настало время снижаться.

— Допоём позже, — сказала Каверза, впиваясь взглядом в полотно мира под ними.

Туман разошёлся или не дополз до этого края. Справа темнело поселение, далёкое, маленькое, похожее на свернувшегося зверя с косматой шкурой. Слева виднелся состав, не подающий признаков жизни — ни горящих фонарей, ни дыма из труб, ни людей рядом. Длинный и тёмный, он замер, хотя поблизости вовсе не было станций.

Внизу переплетались ветвями низкорослые кустарники, а между ними будто кто обронил сверкающие чешуйки.

— Болотце. Коварное, не сесть бы в него, — хмыкнула Каверза. — Так и не скажешь, где кончается. Протянем чуть дальше.

Они пронеслись над землёй, едва не цепляя ветви колёсами, и не очень-то плавно приземлились. Крылатый экипаж тряхнуло, Хитринка больно стукнулась локтем о печь, Марта взвизгнула, подлетая над сиденьем. Если бы не ремень, наверняка бы расшибла нос о приборную панель. Сели, по счастью, на твёрдую землю, и, проехавшись немного, остановились.

— Теперь ждём, — сказала Каверза. — Где там провизия? Можно и пожевать.

Они подкрепились, спрятали остатки. Побродили снаружи, чтобы размять ноги. Каверза даже вздремнуть успела, попросив, чтобы спутницы посторожили.

Ближе к закату она проснулась, выбралась на крыло, усадила рядом Марту, и они долго напевали, пока не охрипли обе. Их голоса — глубокий звучный и тонкий детский — переплетаясь, далеко летели над болотистой равниной. Гасла жёлтая полоса заката, зажглись огни далёкого поселения. Будто подмигивая, жались они друг к другу, а чуть выше ровно сияла маленькая красная точка.

И над этим всем раскинулась бескрайняя синева, пролилась вниз, окутала Лёгкие земли. Спрятала от глаз крылатую машину, легла сырым покрывалом на плечи Хитринке, взъерошила лёгкие волосы Марты. Даже Каверза, что лежала на крыле, покачивая ногой, наконец села и вздрогнула.

— Давайте-ка внутрь, — предложила она. — Зябко что-то.

— Где же Карл и остальные? — высказала Хитринка то, что мучило её последние часы. — Разве не должны они уже появиться тут?

— Мы летели напрямик, а они — в обход, — терпеливо пояснила Каверза. — Да кто ещё знает, какие там дороги. До утра не тревожься.

Когда они устроились внутри, Хитринка нашла светляка в торбе и завела. Печь не горела, ведь она служила тут не для тепла, а для движения, и какой-никакой источник света не помешал бы.

— А ну, дай сюда! — вскрикнула Каверза, едва лишь заметила, что именно горит.

Она змеёй скользнула между сиденьями и сцапала светляка. И прямо так, лёжа животом на полу, а ногами на приборной панели, крутила его и оглядывала, тянула за лапки, и лицо её было встревожено.

— Где взяла? — подняла она глаза на Хитринку. — Отвечай же, ну!

— У Моховых болот, — ответила та. — Как улучишь свободную минутку, можешь направиться туда и даром набрать хоть мешок этих светляков.

— Ты знаешь человека, который их делал? — продолжила пытать Каверза. — Видела его?

— Карл уже меня просветил, что такой работой занимался лишь один мастер, — кивнула Хитринка. — Пустоголовый осёл по имени Ковар, который вместо всей этой ерунды лучше бы хоть раз навестил своих родителей...

— Пустоголовый осёл? — разъярилась Каверза.

Оставив светляка, она бросилась на Хитринку, прижала её к полу и отвесила пощёчину. Хитринка дёргалась, не в силах вырваться из этих стальных рук, и даже ненависть, поднявшаяся горячей волной, ничем не помогла. На смену ей пришла беспомощность, и она была унизительна.

— Ещё что-то скажешь? — прошипела Каверза, нависая. — Ты знаешь его, дрянь маленькая? Ты хоть знаешь, каким он был?

— Прекратите драться! — пискнула Марта.

— Знаю? Нет, я не знаю! И хочешь услышать, почему? Потому что он меня бросил, оставил меня, и даже не сказал, чем я так не угодила! И не пришёл больше ни разу, ни единого разочка!

Под конец Хитринка почти кричала в это ненавистное лицо. Тут раздался плеск, и с волос Каверзы что-то потекло вниз. Это Марта вылила на них остатки воды.

— Перестаньте сейчас же! — дрожащим голосом заявила она, сжимая пустую бутылку.

Каверза встряхнулась, как зверь.

— Ты, сядь в угол и помалкивай! — бросила она Марте. — А ты — поясни, с чего это Ковар должен был к тебе приходить.

— Да с того, что меня вырастили его родители, вот с чего! А если они не врали, перед тем, как меня оставить, он сказал, я его дочь.

Каверза резко села, отпустив запястья, и Хитринка тут же забилась в угол, спиной к печи, растирая руки.

— Врёшь, — недоверчиво сказала хвостатая.

— За что купила, за то и продаю. Если это ложь, значит, меня саму обманули.

— И когда ты родилась?

— Осенью двадцать седьмого года он принёс меня в бабушкин дом. Она говорила, мне хорошо если пара дней от роду тогда была.

— Двадцать седьмой год... — прошептала Каверза, о чём-то раздумывая. — Да врёшь! Быть не может! Не может быть, чтобы он остался жив и свободен и не дал мне знать!

— Ага, чувствуешь, каково это? — злорадно вскричала Хитринка. — Ты хоть представляешь, сколько я его ждала? Чтобы спросить, нужна ли я была хоть капельку, и почему оставили и совершенно позабыли обо мне. А каково это — то и дело встречать людей, которые говорят, что за чудесный он был парень, и хороший мастер, и верный друг, и даже, — Хитринка обвиняюще ткнула пальцем, — сестрёнкой обзавёлся, и только я, одна я на всём белом свете оказалась ему не нужна! Только одна я!

И она разревелась, не в силах вынести всей этой несправедливости.

— Ну, дела, — протянула Каверза, подняла светляка и вновь завертела в пальцах, отчего по кабине заметались тени. — И кто же твоя мать? Я рядом с ним никого не видела.

— Не сказал он ничего! Наверное, оказалась такой, что и сознаться постыдился.