Эдгард всегда знал больше остальных, вот только говорить не хотел. А если господин Ульфгар уже решил по завершении работы избавиться от них, станет ли он сохранять жизнь Грете, дочери мастера, которая могла знать, над чем работает отец?

Сидя в ранних сумерках у стены (он проводил теперь ночи снаружи, чтобы не пропустить возвращение птицы), Ковар, хмурясь, раздумывал, как быть. Ему не хотелось умирать, совсем не хотелось! Он мог бы сбежать хоть сейчас, но как же Грета, как же мастер Джереон? Да и прятаться всю жизнь не очень-то сладко, а спокойно существовать такому беглецу уж точно не дадут.

Он не заметил, как задремал, уронив голову на колени. Проснулся от тычков — не сильных, но чувствительных. В серой мгле наступающего рассвета хвостатый увидел ворона. Наконец-то птица вернулась!

Он протянул руку, и Вольфрам уронил ему на ладонь три зерна не крупнее пшеничных. Эти семена, будто составленные из четырёх половинок сердечка, поблёскивали, точно серебряные.

Ковар вскочил на ноги и поморщился — тело затекло от долгого сидения в неудобной позе. Он поспешил занести ворона внутрь и усадить в заранее приготовленную клетку, которую накрыл тканью и задвинул в тёмный угол, а затем уселся за рабочий стол.

И когда снаружи просветлело и Эдгард заглянул прежде, чем принесли завтрак, у хвостатого уже всё было готово.

— Эдгард, — прошептал хвостатый, стараясь не разбудить ещё спящего мастера. — Как собирается поступить с нами правитель?

— Если его устроит ваша работа, надеюсь, на днях мы встретимся уже в Литейном переулке, — сказал торговец, не глядя хвостатому в глаза. — Удачи вам. Я пошёл, пока ещё не поздно незаметно вынести птицу.

Ковар не стал его останавливать. Ясно было, что больше от Эдгарда он ничего не добьётся. И внутри появился до того тугой комок, будто сердце превратилось в кусок металла.

Хвостатый терпеливо ждал, сдерживая дрожь. Он наблюдал, как явились стражники — как всегда, один у двери, второй подкатил к столу поднос на колёсах. Он оставался спокоен с виду, когда мастер Джереон попросил о встрече с правителем. Промолчал, когда господин Ульфгар осматривал готовое сердце. А вот когда тот удовлетворённо кивнул, собираясь что-то сказать, Ковар вскочил с места и опередил его.

— Господин Ульфгар, — поклонился он, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, — прошу, позвольте мне побеседовать с вами. Наедине. Думаю, я могу быть вам полезен.

— И чем же? — лениво поинтересовался правитель. — Говори здесь. От моей личной охраны я тайн не имею.

Хвостатый неуверенно поглядел на мастера, а тот — недоумённо — на него. Видно, не мог понять, что это взбрело в голову ученику.

— Что ж, выведите, — едва заметно кивнул правитель, и один из стражей подхватил мастера Джереона под локоть и выпроводил наружу.

Ковар дождался, пока закроется дверь мастерской, и тогда сказал:

— Я знаю, что угля добывают всё меньше. Чего доброго, со временем запасы иссякнут. Что скажете, если я поработаю над вашими волками, чтобы они потребляли меньше топлива, но при этом не потеряли в силе?

— А что, если я скажу: не интересует? — усмехнулся господин Ульфгар. — Я знаю, где ещё добыть ресурсы в случае нужды.

— Третий мир? — насмешливо спросил Ковар. — Удивлены, думали, никто об этом не слышал? А знаете, скольким людям это ещё известно? Знаете, кто эти люди и что они сделают, чтобы вы не добрались до цели?

Господин Ульфгар шагнул вперёд и сдавил горло хвостатого с силой, которую трудно было предположить в его сухих старческих пальцах. Ярость заполыхала в льдисто-голубых глазах.

— Что ж, убейте... меня... и ничего не узнаете, — прохрипел Ковар. — А я бы мог помочь...

Правитель оттолкнул его, и хвостатый отлетел на пару шагов назад, закашлялся, растирая шею.

— И в чём же твоя выгода? — холодно спросил господин Ульфгар.

— Разумеется, я хочу жить. Но не просто жить, — усмехнулся Ковар, чувствуя, как страх отступает. — Как вы видите, я не человек. Это означает клеймо. Будь я хоть трижды одарён, люди никогда меня не признают, мне никогда не открыть свою мастерскую. У бездаря скорее купят грубую поделку, чем у меня — вещь тонкой работы. А мне нравится изобретать. Как заставить новое сердце работать дольше, придумал я. И чтобы оно издавало звук, как живое, тоже я. Но стоит уйти от мастера, никто другой меня не возьмёт, и мне придётся мести улицы, чтобы прожить, а то и хуже, и о ремесле придётся забыть. Я этого не хочу! Помогите мне, окажите покровительство, а я помогу вам. Волки — ваше оружие, так давайте сделаем его лучше. Ведь уже сейчас часть зверей содержится в хранилище, не так ли? Иначе угля расходуется слишком много, а этого себе позволить вы уже не можете.

Хвостатый однажды слышал об этом от Эдгарда. Он только надеялся, что господин Ульфгар не догадается об источнике слухов.

— И не только над этим я готов работать, чтобы добиться признания, чтобы никто не смел больше глядеть на меня свысока, — продолжил он. — А если люди вашего круга станут ходить ко мне с заказами, многие их помыслы откроются мне, и что буду знать я, будете знать и вы. Вы и не представляете, как ловки могут быть хвостатые. Но без вас, господин Ульфгар, мне никогда не достичь желаемого, я так и останусь никем. И если вас заменит другой человек, он скорее начнёт сотрудничать с людскими мастерами, чем со мной. А значит, помогать вам всегда будет в моих интересах.

На этом Ковар умолк и принялся ждать.

— Имена, — наконец сказал правитель. — От кого ты слышал о другом мире, кто так много болтает?

— Не скажу, — покачал головой хвостатый, — потому что слово моё сейчас ничего не стоит. Но если согласитесь подождать, я сделаю так, что вы получите доказательства измены.

— Пожалуй, я смогу вычислить и без того, — хищно усмехнулся господин Ульфгар. — Раз люди тебя не привечают, подумаем, кто не гнушался перемолвиться с тобой словечком.

— Подумайте ещё, многие ли приходили к моему мастеру, — поспешил сказать Ковар, — и многим ли я относил заказы. И что мог уловить мой чуткий слух, пока я ожидал в прихожих. Знаете, ведь к такому, как я, относятся как к предмету мебели, следят лишь, чтобы ничего не стащил. Но я крал другое: то, о чём они говорили, не считая, что я понимаю.

Господин Ульфгар нахмурился, ноздри его раздулись.

— А не боишься, что я из тебя силой вытрясу эти знания? — грозно спросил он.

— Живым я полезнее. Будут и новые тайны, кто вам тогда о них сообщит? Я готов работать на вас в обмен на три вещи.

— Каков наглец, — поднял седые брови правитель. — Ещё не получил ответ, но уже торгуется. Первая вещь, допустим, твоя жизнь. Вторая — осуществление честолюбивых планов. Третья?

— Хочу, чтобы мой мастер и его дочь остались живы, — твёрдо сказал Ковар. — Старик отнёсся ко мне лучше, чем прочие люди, и я, скажем так, к нему немного привязан. А его дочь — добрая, хотя и глуповатая девица. Она не интересовалась, над чем работал её отец, а тот никогда не болтал. Даже мне рассказал не больше, чем я сам увидел по мере необходимости. Если вдруг этих двоих разом не станет, пожалуй, ещё поползут ненужные слухи. А если при этом я останусь жив, у людей возникнут подозрения, и тогда, боюсь, даже с вашим покровительством мне не избежать недоверия.

— О слухах пусть у тебя голова не болит. Так говоришь, дочь ничего не знала?

— Головой ручаюсь, — подтвердил хвостатый. — У неё на уме были только цветы и воздыхатели. Она проводила дни в лавке Эрмы Блюмен, а вечера — с одним из младших стражей, это вам любой наш сосед сможет подтвердить.

Произнося эти слова, Ковар молился, чтобы Грета никак себя не выдала. Она не была глупа и наверняка понимала, что о работе отца ей лучше не знать, ну а как проговорилась случайно или сказала лишнее в бреду, когда у неё был жар?

— Что ж, я подумаю над твоими словами, — пообещал господин Ульфгар. — Но запомни, крысёныш, что условия здесь могу ставить только я. И нахальства в другой раз не прощу.

И он ушёл, прихватив с собой механическое сердце, и его молчаливые стражи последовали за ним.