Дай-юй рассмеялась, прикрыв рот рукой.

– Это тот самый цинь, о котором ты говорила? – спросил Бао-юй, указывая пальцем на стену. – Почему он такой короткий?

– Он вовсе не короткий, – с улыбкой возразила Дай-юй. – Я немного училась играть на нем в детстве. Его сделали специально для меня, ибо с большим я не могла управиться. Он сделан не из сухого тунга, из которого изготовляют подобные музыкальные инструменты, но собран настолько искусно, что дает удивительно приятный звук. Ты погляди: этот цинь старинный, и лак на нем покрыт тоненькими трещинками, которых так много, как волосков в бычьем хвосте. Одним словом, пожаловаться на инструмент нельзя.

– Ты какие-нибудь стихи сочинила, сестрица? – спросил Бао-юй.

– С тех пор как было создано поэтическое общество, я мало занимаюсь стихами, – отвечала Дай-юй.

– Не обманывай, – засмеялся Бао-юй. – Недавно я слышал, как ты подбирала музыку к стихотворению, где были слова:

Мне эта мелодия показалась необыкновенно чистой и звучной. Ну что, было такое?

– Как ты мог услышать? – удивилась Дай-юй.

– Я направлялся домой с «террасы Ветра в зарослях осоки» и проходил мимо, – стал рассказывать Бао-юй. – Услышав звуки прекрасной мелодии, я не захотел тебя прерывать, немного послушал и удалился. Но я хочу спросить тебя: почему мелодия, такая ровная и спокойная в начале песни, стала слишком заунывной к концу?

– Мелодия всегда зависит от настроения, – объяснила Дай-юй. – Меняется настроение, меняется и мелодия; здесь нет твердо установленных правил.

– Вот как! – произнес Бао-юй. – Жаль, что я не разбираюсь в музыке! Выходит, я слушал напрасно!

– По музыке мало кто умеет определить состояние души играющего, – улыбнулась Дай-юй. – Да и в древности таких людей почти не встречалось.

Бао-юй прикусил язык, чувствуя, что сказал лишнее; он боялся огорчить Дай-юй и сидел молча. Ему хотелось многое сказать девушке, но он был не в состоянии произнести ни слова. Дай-юй задумалась над своими словами, которые вырвались помимо ее воли; ей показалось, что она слишком холодно отнеслась к Бао-юю, и она тоже молчала.

Бао-юй решил, что она может подумать, будто все, что он говорил, было сказано умышленно, поэтому он встал и с улыбкой промолвил:

– Ладно, сестрица, я пойду! Я хочу навестить третью сестру Тань-чунь.

– Справься от моего имени о ее здоровье, – попросила девушка.

Бао-юй обещал исполнить ее просьбу и вышел.

Проводив его до дверей, Дай-юй вернулась в комнату, про себя думая:

«Бао-юй в разговорах со мной чего-то недоговаривает; то в его словах сквозит горячее участие, то от них веет холодом! Не пойму, в чем дело!»

Размышления ее были прерваны появлением Цзы-цзюань.

– Барышня, вы больше не собираетесь писать сутры? – спросила она. – Убрать кисть и тушечницу?

– Убери, – ответила Дай-юй, прошла во внутренние покои и прилегла на кровать, продолжая думать.

– Барышня, может, выпьете чашечку чаю? – вновь послышался голос Цзы-цзюань.

– Не хочу. Дай мне полежать и занимайся своими делами!

Цзы-цзюань вышла в прихожую и вдруг заметила, что Сюэ-янь сидит там, погруженная в задумчивость.

– Наверное, тебя тоже тревожат какие-то сокровенные мысли? – громко спросила ее Цзы-цзюань.

– Не шуми, сестра, – ответила Сюэ-янь, вздрогнув от неожиданности. – Я сегодня кое-что слышала, хочу рассказать тебе. Но только смотри, никому!

С этими словами она поджала губы и показала на двери, ведущие во внутренние покои, а затем качнула головой, делая Цзы-цзюань знак выйти.

На террасе Сюэ-янь тихо сказала:

– Бао-юя помолвили! Ты слышала об этом, сестра?

– Что ты! – вздрогнула Цзы-цзюань. – Не может быть!

– Как не может быть! – вспыхнула Сюэ-янь. – Всем, кроме нас, об этом известно!

– Где ты об этом слышала?

– Мне сказала Ши-шу. Она утверждает, что нашли девушку в семье богатого правителя какой-то области. Говорят, невеста и собой хороша, и обладает незаурядными способностями.

В этот момент из комнаты послышался кашель. Опасаясь, как бы Дай-юй не вышла случайно и не услышала их разговор, Цзы-цзюань поспешно дернула Сюэ-янь за рукав, делая ей знак молчать, а сама заглянула в дверь. В комнате было тихо, и девушка вновь обернулась к подруге.

– Как же это Ши-шу тебе рассказала? – спросила она.

– Неужели ты не помнишь, что позавчера наша барышня посылала меня к третьей барышне Тань-чунь поблагодарить ее за внимание? – удивилась Сюэ-янь. – Но третьей барышни дома не оказалось, была только одна Ши-шу. Мы с ней разговорились. Случайно я упомянула, что второй господин Бао-юй слишком избалован, а она неожиданно и говорит мне: «Да, второй господин только и умеет играть да дурачиться! Он совсем не похож на взрослого. Его уже помолвили, а он до сих пор так глуп!» Я спросила, состоялось ли обручение. Она ответила утвердительно и при этом рассказала, что сватом выступал какой-то господин Ван, родственник господ из восточного дворца Нинго, а поэтому не стали наводить никаких справок о невесте и обо всем сговорились сразу.

«Странно!» – подумала Цзы-цзюань, опустив голову, а затем спросила:

– Почему дома никто об этом не говорит?

– Ши-шу утверждает, что таков наказ старой госпожи, – отвечала Сюэ-янь. – Она запретила вести об этом разговоры, ибо боится, что, если узнает Бао-юй, он начнет вытворять всякие глупости. Ши-шу также предупредила меня, чтобы я молчала. Если до кого-нибудь дойдет, будет ясно, что проболталась я.

Затем она снова сделала жест по направлению к двери, ведущей во внутренние покои, и продолжала:

– Поэтому я в присутствии барышни ничего не говорила. Но раз ты стала меня расспрашивать, мне не хотелось обманывать тебя.

– Барышня вернулась! Наливайте чай! – вдруг прокричал попугай в клетке.

Девушки испуганно обернулись и выругались.

Возвратясь в комнату, они увидели Дай-юй, которая, тяжело дыша, сидела на стуле. Цзы-цзюань стала болтать с девушкой, чтобы развлечь ее, но Дай-юй оборвала ее:

– Где вы были? Никого не дозовешься!

Она подошла к кану, легла и велела опустить полог. Цзы-цзюань и Сюэ-янь поспешили исполнить ее приказание и вышли из комнаты, объятые сомнениями, не подслушала ли Дай-юй их разговор.

Случилось так, что Дай-юй, сидевшая в задумчивости, случайно уловила разговор служанок и, хотя не все из него поняла, испытывала ощущение, будто ее неожиданно швырнули в бушующее море. Размышляя над словами девушек, она решила, что сбывается вещий сон, который ей недавно приснился, и, как говорится, тысяча печалей и десять тысяч терзаний обрушились на ее сердце. Подумав немного, она пришла к выводу, что лучше поскорее умереть, чтобы не видеть крушения своей мечты. Она снова вспомнила, что у нее нет родителей, и решила отныне стараться подрывать свое здоровье, чтобы через год или через полгода навсегда освободиться от бремени земного существования.

Приняв такое решение, она легла и притворилась спящей, но не надела на себя теплую одежду и не стала укрываться одеялом. Цзы-цзюань и Сюэ-янь несколько раз заходили в комнату узнать, не нужно ли ей чего-нибудь, однако Дай-юй лежала неподвижно, и служанкам было неудобно тревожить ее. Таким образом, в этот вечер Дай-юй не ужинала.

Когда наступило время зажигать лампы, Цзы-цзюань заглянула за полог, под которым лежала Дай-юй. Увидев, что теплое ватное одеяло лежит скомканным в ногах Дай-юй, она осторожно укрыла ее, опасаясь, как бы барышня не простудилась. Дай-юй не шевельнулась, но, как только Цзы-цзюань отошла, мгновенно сбросила с себя одеяло.

Цзы-цзюань между тем допытывалась у Сюэ-янь: