Тогда князь так и не сделал хода, выронил смальтовую лошадку, поднялся и, погружённый в невесёлые мысли, удалился. Читрадрива вечером мягко пожурил Карсидара и попросил его не приставать во время игры со всякими глупыми разговорами. А княжеские приближённые с завистью косились на «тайного колдуна» Давида, который запросто мог бросить в лицо Даниле Романовичу обвинение в фактическом бессилии. Вне всякого сомнения, любого «простого смертного» князь за такие штучки согнул бы в бараний рог, а ему всё сошло с рук.

«Ой, смотри, Хорсадар, с огнём играешь! — шепнул ему следующим утром Михайло, время от времени позволявший себе фамильярно называть Карсидара его „поганским“ именем. — Однажды доиграешься, дурья башка. Прикажет тебя Данила Романович в поруб уволочь, так ты, нечестивая душа, сразу же молниями кидаться начнёшь. Я тебя знаю!»

А через три недели князь диктовал писцу послание Ростиславу Пинскому и неожиданно завершил его таким пассажем: «…государь всея Руси Данила Романович». Писец-монах даже растерялся от неожиданности, но всё же решился поправить:

«Великий князь, должно быть?»

Данила Романович и бровью не повёл, а сказал спокойно:

«Поскольку Киев называют матерью городов русских и признают самым главным городом наших земель, великий князь Киевский должен править всей Русью».

«Но, княже, ты и без того…» — начал было монах.

«…первый между равными? Нет уж, хватит! Не объединившись мы татар не разобьём. Объединяться надлежит вокруг киевского стола, на котором сидели Володимир Великий, Ярослав Мудрый и Володимир Мономах, вокруг признанной всеми матери городов русских. Я нынче здесь княжу, я остальным государь! В том числе и Ростиславу Володимировичу. Пусть забывает старые обиды, когда у порога его дома беда поселилась. Не посмеет он меня теперь ослушаться и воев даст. А уж мне и думать, как разгромить татар поганых. Значит, так тому и быть! Пиши».

И под скрип гусиного пера по пергаменту, под несмелый, но явно одобрительный ропот собравшихся в гриднице бояр и прочего люда Данила Романович сделался «государем». Надо сказать, это сработало! Хотя Ростислав Володимирович до сих пор гневался на Данилу, что тот, будучи ещё в Галиче, захватил в плен его сыновей, но обещал по первому требованию выставить десять тысяч человек пехоты и две тысячи всадников. Вслед за ним князья Туровский и Дубровицкий согласились отрядить столько воинов, сколько смогут собрать.

«А у Давида голова работает», — решил после этого Михайло.

Карсидар заметил, что сотник с удвоенным рвением принялся одёргивать сыновей, которые изо всех сил старались выставить «поганца-колдуна» в невыгодном свете, особенно перед своей сестрой. И хоть Милка не думала поддаваться влиянию братьев, всё же теперь было легче, потому что отец встал на её сторону. То есть, на их сторону…

Ристо фыркнул, словно насмехаясь, и Карсидар поспешно отогнал мысли о девушке. Сейчас о другом надо думать. Отчасти Микула прав, в северных землях что-то неспокойно. Тут смотри в оба! Ведь на самом деле не боярин в их посольстве главный и не Михайло, а он, Карсидар. И раз уж подал в тот памятный зимний вечер идею единовластия, то и сам должен следовать принципу: главному все подчиняются — но главный за всех и в ответе! Почётно, выгодно — но и сложно, хлопотно. А подумать о Милке можно и на досуге.

— Михайло, далеко ещё до Боголюбова?

— С версту осталось. А что, жарко?

Жарко, это уж точно. Припекает солнышко. А сидел бы Ярослав Всеволодович в стольном граде своём Владимире, давно бы уже передохнули. Так нет же, понесла его нелёгкая в загородный замок! Хотя почему «нелёгкая»? Там в жару как раз приятно отвлечься от забот-хлопот.

— И что за странное название у этого замка? — лениво произнёс Карсидар, лишь бы о чём-то заговорить, поскольку ехать молча при такой жаре было невыносимо.

— Его заложил Андрей Юрьевич, прозванный Боголюбским, дядя Ярослава Всеволодовича, — объяснил Михайло и как-то нехорошо ухмыльнулся.

— Я смотрю, у вас, русичей, Бог в великом почёте, — продолжал Карсидар понизив голос, чтобы другие не слышали их разговора и не обиделись на фразу «у вас, русичей», которая в устах православного христианина Давида, одного из приближённых государя Данилы Романовича, звучала, по меньшей мере, странно.

— Ага, в почёте. Особливо покойник Андрей Юрьевич его почитал. — Михайло вновь ухмыльнулся. — Вестимо, недаром он икону Богородицы из Вышгорода умыкнул. — И в сердцах добавил:

— Тать церковный!..

— Откуда? — удивился Карсидар.

— Из Вышгорода, из Вышгорода. Из церквы Бориса и Глеба, в которую известный нам обоим колдун молнией кинул. — Михайло бросил на собеседника беглый взгляд. — Когда Андрей в Суздаль направился, чтобы на княжение сесть, то иконку как раз и уволок в числе прочего скарба.

— И что, она в Суздале погибла? Когда татары город спалили.

— Нет, Богородица теперь во Владимире, потому уцелела.

— Так задержались бы в городе, посмотрели, — Карсидар думал, что русичам охота поглядеть на свою святыню.

— А, чего зря расстраиваться! — отмахнулся сотник. — Её теперь всё одно не вернуть. Настаивать на этом — значит, злить Ярослава Всеволодовича. А Андрея Юрьевича и без того Бог покарал.

— Как? — спросил Карсидар, которому любопытно было узнать, чем же Господь Иисус наказал вора.

— Погиб он лихой смертью. Знать, дюже кротким и мягкосердечным был сынок Юрия Мономаховича, что собственные бояре на него руку подняли… А вон и замок уже виден.

Кусты кончились. Взгляду открылось живописное место впадения Нерли в Клязьму, где возвышался одинокий замок, обнесённый стеной из замшелого тёмно-серого камня. Некоторое время назад вокруг него располагались домики, однако сейчас от них лишь кое-где остались почерневшие трубы да обгорелые брёвна. Это портило идиллию пейзажа и напоминало о недавнем нашествии дикарей.

— Только смотри, Давид, не упоминай при князе про Андрея Юрьевича. Тот брата своего, Всеволода Большое Гнездо, с матерью в Константинополь выгонял. Услышит Ярослав Всеволодович дядино имя — осерчает. Нехорошо может получиться.

— И не подумаю, — заверил сотника Карсидар и, немного помолчав, спросил:

— Кстати, тебе не кажется странным, что замок так хорошо сохранился после нашествия татар?

— Просто его скоро восстановили, — сказал Михайло и, пришпорив коня, вырвался вперёд.

Когда остальные достигли ворот замка, сотник уже успел объяснить стражникам, кто они такие и с какой целью разыскивают князя. Послали доложить Ярославу Всеволодовичу. Он распорядился пропустить за ворота троих: самого Михайла, боярина Микулу и Карсидара. Остальные спешились и расположились неподалёку от крепостной стены.

Их вели по извилистым сумрачным коридорам и затенённым комнатам. Несмотря на то, что в воздухе ощущался лёгкий запах пыли и плесени, прохлада этого места для утомлённых летним зноем путников была весьма приятна.

— Нас сперва обедом покормят или приём будет? — поинтересовался Микула у провожатого и с некоторым разочарованием услышал в ответ, что князь с ближайшими советниками ожидает их в гриднице, а обеденное время уже прошло.

— Это если бы мы во Владимир не заезжали, как раз на обед поспели бы, — с грустью заключил он.

Карсидар же думал иначе. Насколько он разбирался в местных обычаях, нежелание кормить гостей могло означать не только крайнее нетерпение хозяина замка, но и более чем прохладное отношение к прибывшим.

Внушительных размеров гридница с расписными стенами и потолком была обставлена богато и со вкусом, что не очень вязалось с картиной общего упадка княжества, пережившего вражеское нашествие. Ярослав Всеволодович восседал на троне, за его спиной стояли несколько бояр и военных. Когда посланники Данилы Романовича подошли поближе, Карсидару бросился в глаза головной убор князя. Во всём остальном его наряд был довольно традиционным, а вот венец…

— Чёрт его побери! — тихонько прошептал Михайло, и Карсидар почувствовал, что сотника тоже заинтересовал головной убор. Вышагивавший впереди Микула также был раздражён, хоть и старался скрыть это. Впрочем, без особого успеха…