— Ты вот что ему посоветуй, — заметил Шеповалов, — каждый раз, как захочется ему что-нибудь непутевое взболтнуть, пусть покрепче прикусит язык.

— Товарищ комбат, у него и на это ответ найдется! — с отчаянием сказал Титов.

— А как его раны, заживают? — справился Шеповалов.

— Говорит, что чувствует себя отлично.

— Ну, это самое главное.

Беспросветная ночь. С севера дует ледяной ветер. Царит тишина — обманчивая тишина поля битвы.

Шеповалов взглянул на часы. Фосфорически поблескивающие цифры сказали ему: еще сорок минут. После мучительного марша батальон наконец достиг сборного пункта в тылу фашистских войск. По данным разведки противник собирался атаковать дивизию Денисова, в надежде форсировать Днепр. Шеповалов должен был неожиданным ударом внести смятение в передовую группу противника. Было условлено, что батальон перейдет в наступление, как только над позициями дивизии взовьются в воздух желтая и красная ракеты.

Тягостны были минуты ожидания. Шеповалов уже несколько раз успел обсудить с Асканазом все детали операции, но испытывал потребность еще раз поговорить с ним. Его угнетали мрак и безмолвие.

— Аракелович, ты мечтаешь или спишь? — негромко спросил Шеповалов.

— Больше мечтаю, чем сплю, — стряхнув с себя задумчивость, отозвался Асканаз, закутавшись в шинель. Он сидел рядом с Шеповаловым у подножия невысокого холма.

— Мечтать… — протянул Шеповалов. — Да, пожалуй, надо уметь мечтать. Иногда, не находя решения какой-либо задачи, засыпаешь, думая о ней, прикидываешь и так и эдак! А проснешься, начнешь взвешивать, обсуждаешь, отбрасываешь в сторону все фантастическое — и глядишь, в конце остается кое-что пригодное для разрешения мучившего тебя вопроса!

— Каждая мечта, в основании которой лежит что-то реальное и положительное, всегда к чему-то приведет. И несомненно, правы те, кто говорит, что в жизни нет безвыходных положений. Но если это справедливо в отношении личности, то еще более справедливо в отношении целого народа! И потому-то иго фашистов будет свергнуто, что в их стремлениях нет ничего положительного. Ишь, чего захотели, властвовать над всем миром! Гитлер похож на лягушку, которая пыталась сравниться с волом.

— Это ты точно сказал — именно на лягушку… Слушай, Асканаз Аракелович, у тебя есть в Армении любимая девушка?

— А тебя это очень интересует?

— Честное слово, у меня нет привычки принуждать к откровенности. Говоря по правде, я хотел было запретить тебе идти вторично к Оксане, но мелькнула мысль: а вдруг, думаю, заело человека?.. Тем более, я слышал, что эта Оксана — красавица… Попытал я сперва Аллу Мартыновну, потом стал к тебе приглядываться: вижу, нет, не то, что я думал! И пришло мне в голову, что ты любишь какую-нибудь красавицу-армянку! Хорошо, когда есть кому о тебе думать! Прежде я считал, что мы с Анфисой просто хорошие супруги. Мне теперь приятно вспомнить даже наши с ней семейные ссоры! Ладно, оставим это, я вижу, ты не расположен говорить по душам… Итак, Долинин будет на левом фланге, я буду руководить боем отсюда. А ты будешь на правом фланге с Остужко. Я тебе дам знать через связных, как идти на соединение с нашими, если только положение не осложнится…

Попрощавшись, Асканаз окликнул залегшего неподалеку бойца и вместе с ним направился к Остужко.

Мрак стал рассеиваться. Небо на востоке просветлело. Асканаз промолчал, когда Шеповалов говорил ему об Оксане, но промолчал не потому, что был скрытным по характеру, а потому, что не находил слов для выражения своих чувств. Душа его тосковала по любви. Ашхен, Оксана?.. Кто из них может заменить Вардуи?.. Мог ли он сейчас думать об этом? И в то же время чувствовал, что именно сейчас ему особенно тягостно одиночество, что ему нужна подруга жизни, хотя бы они жили врозь, далеко друг от друга.

Асканаз без приключений добрался до Остужко. Встреча с лейтенантом-разведчиком обрадовала Асканаза. В последнее время улыбка не сходила с лица влюбленного лейтенанта. Марфуша с первого же взгляда произвела сильное впечатление на юношу, и он даже не пытался скрыть свои чувства. Уже после нескольких минут беседы с командиром роты Асканаз убедился, как трезво тот мыслит, как повысилось чувство ответственности у Остужко.

Асканаз обошел бойцов, уже занявших исходные позиции. Он чувствовал, что испытания еще более сплотили их.

В воздухе взвилась желтая, а за нею красная ракеты.

На огневые позиции фашистов обрушились залпы дальнобойной артиллерии Денисова. Шеповалов вздохнул полной грудью и отдал приказ бойцам ползком пробираться вперед. Еще немного, и батальон залпами ручных пулеметов и автоматов нанес свой первый удар с тыла по фашистам.

Бойцы Шеповалова были изнурены утомительным переходом. У многих одежда разодралась, некоторые с трудом шагали в сапогах с оторванными подметками. Но с лиц бойцов исчезла усталость, как только они услышали голос орудий родной дивизии.

Заметно было, что двусторонний обстрел явился для фашистов неожиданностью. Против Шеповалова был немедленно брошен немецкий батальон. Но тот заранее предусмотрел эту возможность: подпустив фашистов довольно близко, советские бойцы плотным, сосредоточенным огнем скосили их.

Стычка на этот раз происходила на узком участке фронта. Сплошная огневая завеса держала в неослабном напряжении обе стороны. Шеповалову удавалось довольно ясно различить в бинокль все поле боя. «Если дивизионным орудиям удастся подбить танки, батальону легче будет соединиться с дивизией…» — думал он. Асканаз заметил, что в том направлении, где действовал Долинин, пылает несколько подожженных танков. «Ага! — с удовлетворением пробормотал он. — Значит, танковая атака сорвалась…»

Солнце уже поднялось на небо. Пробиваясь сквозь облака, его лучи слепили глаза бойцам Шеповалова.

— Видите, солнце помогает фашистам! — ворчал Поленов. Но видно было, что ему мешает не столько солнце, сколько раненая рука, разболевшаяся оттого, что приходилось ползти, опираясь на нее.

Действовавший против батальона Шеповалова враг усилил натиск. Земля содрогалась от залпов. Уши у бойцов заложило от беспрерывного грохота. Шеповалов вслух повторил мысль, сверлившую его мозг:

— Нам дано задание подавить эту точку… Необходимо усилить удар с тыла!

Он оглянулся, желая позвать связного, и увидел, что тот лежит неподвижно. Когда ж его убило? Но думать об этом не было времени. Шеповалов заметил, что одна из санитарок ведет под руку раненого. Когда они подошли ближе, Шеповалов узнал Марфушу и Поленова. Встревоженная девушка, еще не свыкшаяся с военной обстановкой, поспешно оторвала рукав гимнастерки у Поленова и сделала ему перевязку. Поленов заметил комбата.

— Товарищ комбат, пулей мне плечо поцарапало. А ножевая рана еще не успела затянуться… Пулевая рана — почетная! Будут знать, что в бою ее получил, а то ножевая рана, да еще полученная в плену, — это же срам и позор!..

— Не говори так много, Поленов. Смотри, опять ранят тебя, не сможешь добраться до дивизии.

— Есть не получать новой раны! — отрапортовал Поленов.

— А ты, Марфуша, беги к комиссару — он у Остужко. Пусть отберет несколько смельчаков и поручит им подавить вон ту огневую точку… видишь, вон там? Это — пулеметное гнездо. Оно мешает нам. Повтори приказ.

Марфуша слово в слово повторила приказ.

— Передать лично Араратяну, больше никому!

— Слушаюсь! — Марфуша покраснела.

Шеповалов приказал взводу Титова, а также действующим справа и слева взводам приготовиться к штыковому бою сразу же после того, как будет подавлен пулеметный огонь.

Марфуша вернулась бегом и доложила, что приказ будет исполнен.

Потянулись томительные минуты ожидания. В бинокль не все удавалось рассмотреть. Огонь противника нарастал. Усилилось и давление на позиции Шеповалова, хотя. Титов доложил, что приданному к его взводу, снайперу Зотову удалось уложить руководившего атакой немецкого офицера.

Еще минута — и над пулеметным гнездом врага взвился столб пыли и дыма. Завязался штыковой бой. Противник, обнаруживший местонахождение КП, поливал его минометным огнем. Быстро перебегая с места на место, Шеповалов бормотал: «Высокий рост Титова помогает ему… Ага, свалил еще одного… Быстрей же, быстрей, подбираются справа!.. Вот так, молодцы!..»