Прошло еще несколько дней. Оксана по-прежнему не выходила из дому; обо всем, что происходило в городе, она узнавала только от Марфуши и Миколы. А те не сообщали ничего утешительного: арестовали столько-то евреев; столько-то жителей, мужчин и женщин, угнали на принудительные работы; появились какие-то торговцы; такие-то поступили «полицаями» к фашистам…
Оксана как будто свыклась со своим положением. У нее мелькнула надежда, что о ней забыли и ее никто не будет тревожить. «Я — мать двоих детей. Марфуша — молоденькая девушка, почти девочка… Какой интерес представляем мы для них?!» — старалась успокоить она себя.
Наступила ночь. Тусклый свет керосиновой лампы едва освещал комнату с плотно завешенным оконцем. Микола уже улегся. Оксана еще не ложилась. Она держала на коленях Аллочку, здоровье которой тревожило ее.
— Выпей глоток молока, Аллочка, — убеждала Оксана. — Ты же ничего не ела вечером. Наверное, голодна, потому и не можешь заснуть…
— Не-е, не голодна.
— Может, болит у тебя что-нибудь?
— Не-е, не болит. Мамочка, придут они?!
— Никто не придет, детка. Закрой глазки, усни, усни.
— А у Сони кровь из руки шла… и из носика шла… Ударили ее те… — и Аллочка запнулась.
— Ах, Марфуша, я же говорила тебе, чтоб ты не выводила девочку на улицу! — воскликнула Оксана. — Насмотрелась она всяких ужасов, напугана. Ну что мне теперь с ней делать?!
Марфуша, которая в это время перемывала посуду и прибирала в комнате, молча подошла к Аллочке и погладила ее по голове.
— Мам, я хочу Марфушу… пусть она тоже придет, ляжет со мной, крепко-крепко обнимет меня!
Марфуша придвинула свою кровать и легла рядом с Аллочкой. Девочка то гладила лицо матери, то перебирала косы Марфуши, спрашивая об отце, о тете Алле и дяде Андрюше и обо всех знакомых, о которых помнила. Было уже довольно поздно, когда Аллочка наконец успокоилась и уснула.
Оксане не спалось. Укрыв ребенка, она потушила лампу и снова улеглась, прислушиваясь к дыханию детей. Когда же будет конец этой неизвестности? Оксана не видела никакого просвета и с ужасом ожидала того, что ей принесет завтрашний день.
Вдруг она вздрогнула и присела на постели: в дверь сильно постучали.
Впервые после прихода фашистов в дверь их домика стучали так поздно и при этом так громко и бесцеремонно. Не ожидая ничего хорошего, Оксана машинально протянула руку к платью, хотя сердце у нее захолонуло ог волнения. Вскоре заколотили в оконце. Проснулась Марфуша и поспешила зажечь лампу. Слабый свет слегка подбадривал Оксану, и она торопливо накинула платье.
Оксана попросту не знала, на что решиться. Наконец она медленно подошла к двери, которую вот-вот должны, были уже высадить стучавшие люди; взгляд ее упал на Миколу, который с молотком в руках стоял возле двери. Оксана с ужасом кинулась к сыну, схватила его за руку, пытаясь отобрать молоток.
— Оставь, мама, оставь… Разобью голову первому, кто войдет…
— Микола, не делай глупостей. Если ты это сделаешь, нас всех убьют — и тебя, и меня, и Аллочку…
«Убьют…» Опять это страшное слово! Матери удалось вырвать из рук сына молоток. Она умоляла Миколу лечь в постель, но тот упрямился. Наконец Оксана опять подошла к двери и, чувствуя, что ее незваные гости разъярились, слабо окликнула:
— Кто вы, чего вам надо?
— Именем немецкого командования сейчас же откройте дверь! — крикнул гневно и повелительно из-за двери кто-то, говоривший по-русски с сильным акцентом.
— Сжальтесь, бога ради… — молящим тоном произнесла Оксана. — Дома у меня дети, они боятся. Приходите днем, завтра…
— Что значит «боятся», по какому праву вы оказываете нам сопротивление? Немедленно откройте, не то…
Оксана постепенно овладевала собой. Не открывая двери, она сказала:
— Так я же беспокоюсь о детях. Прошу вас, приходите завтра утром, мы никуда не убежим…
— Хватит болтать! Сейчас же откройте, не то прикажу стрелять… Ну, раз… два…
Оксана поняла, что угрозу могут привести в исполнение, и отодвинула засов.
В комнату ввалилось сразу четверо вооруженных людей — двое в мундирах гитлеровских офицеров, двое в обмундировании солдат. Старший из офицеров, высокий обер-лейтенант с продолговатым лицом и тонкими усиками, быстро осветил карманным фонарем комнату и, увидев стоявшего посредине Миколу, прикрикнул на него:
— А ты чего стоишь? Дети должны спать в это время.
— Зачем же вы приходите и нарушаете их сон? — отозвалась осмелевшая Оксана.
Не обращая на нее внимания, обер-лейтенант шагнул к Марфуше. Оксана заслонила девушку.
— Что вам надо, вы же видите, что здесь только дети и беспомощная женщина…
— Довольно болтать! — забрал обер-лейтенант и с силой оттолкнул Оксану. Та потеряла равновесие и с размаху упала на кровать Аллочки.
Послышался такой душераздирающий вопль, что по телу Оксаны пробежали мурашки. Она уже никого не видела, ничего не слышала. Аллочка с громким плачем билась у нее на руках. Оксана сжимала в руках извивающееся тело девочки, смотрела на ее искаженное лицо и широко раскрытые глаза; ей казалось, что Аллочка сошла с ума. Оксана целовала ее, повторяя: «Успокойся, детка, смотри вот Марфуша, Микола…» Но Аллочка продолжала рыдать навзрыд, то крепко жмурясь, то снова широко раскрывая глаза.
— Аллочка, с тобою я, твоя мама…
Девочка прильнула лицом к груди матери: ее словно била падучая.
— Ну ладно, ладно! — послышался равнодушный голос обер-лейтенанта. — Подумаешь, плачет. Дети всегда плачут.
Он повернулся к Марфуше и резко спросил:
— А ты почему не выполняешь приказа немецкого командования?!
— Я?.. — заикаясь, переспросила Марфуша, одергивая платье на себе. — Какой приказ я должна была выполнить, я ничего не знаю.
— Нашли хорошенькую отговорку! Все только и твердят, что ничего, мол, не знаем. Уже десять дней вывешен на улицах приказ на немецком, русском и украинском языках, что все жители старше семнадцати лет, будь то мужчины или женщины, обязаны явиться в комендатуру, чтоб получить наряд на работу. Почему же ты не выполнила приказа коменданта?
— Так я же еще школьница! — воскликнула Марфуша, откидывая назад косу. — Я еще не кончила десятилетки, у меня нет никакой специальности!
Обер-лейтенант схватил Марфушу за руку и с помощью солдат сорвал с нее платье, оставив ее в одной рубашке. Ощупав девушку с ног до головы, он деловито заявил:
— Ноги сильные и руки тоже, можешь отлично работать. Ну, быстрей одевайся и пойдем!
— Куда пойти, зачем?! — с плачем говорила Марфуша, с ненавистью глядя на обер-лейтенанта. — Бесстыдники, осматривают меня, словно я животное? Говорю вам — я учусь еще.
— Довольно болтать! — крикнул второй офицер, хватаясь за кобуру.
Оксана стояла спиной к фашистам, стараясь, чтоб Аллочка не видела их. Она почувствовала на плече тяжелую руку офицера.
— А у вас, мадам, дети уже не маленькие! — резко сказал он. — Вы можете тоже работать. Теперь мы вас не тронем, но если узнаем, что вы опять прячете у себя трудоспособных девушек, — не ждите пощады!
Оксана ничего не поняла из слов офицера. Все ее внимание было поглощено Аллочкой. Хлопнула дверь. Оксана почувствовала, что в комнате никого не осталось. Она машинально закрыла дверь на засов, прикрикнула на Миколу, чтоб он лег, и вновь взяла на руки Аллочку.
— Все ушли, Аллочка. Вот посмотри — никого нет. Рядом с тобою только твоя мама и Микола. Ну, успокойся же, успокойся, доню…
Прошел час, два часа, но Аллочка не успокаивалась. Лишь к утру она притихла и уснула. Оксана начала прибирать комнату. Участь Марфуши тревожила ее, страшно делалось, что рядом нет никого, с кем она могла бы поделиться своими опасениями и тревогами. Особое беспокойство вызывала у нее Аллочка. Но вот девочка открыла глаза. Точно очнувшись после тяжелого сна, она пристально оглядела сперва мать, потом Миколу, беззвучно шевеля губами. Затаив дыхание, Оксана ждала. Аллочка с трудом выговорила:
— А-а… гг-де… Мм-арр-ффу-шша?..
