Ашхен при помощи Саввы успела вынести в тыл несколько тяжело раненных. Когда сражение уже велось в предместье города, Ашхен стало труднее: то и дело приходилось вытаскивать раненых из-под развалин домов, разрушаемых артиллерийским огнем, уводить их с поля боя под неприятельским обстрелом. Линия фронта так приблизилась, что невооруженным глазом были видны немецкие солдаты. Когда Савва вместе с другим санитаром унес в тыл раненного в живот сержанта, Ашхен огляделась вокруг.

Савва уже исчез за углом, но ей показалось, что гитлеровцы начинают теснить группу Остужко. Ашхен кинулась на КП. Там шел уже рукопашный бой. В переулках вокруг разрушенных домов смешались советские бойцы и вражеские солдаты. Один фашист-санитар сорвал с рукава повязку с красным крестом, засунул ее в карман и, пригнувшись, начал крадучись пробираться вперед. Столб ныли и кирпичных осколков скрыл Остужко. Сквозь поредевшую пыль Ашхен издали увидела, что Остужко упал, а санитар, подкравшись сзади, взмахнул ножом, готовясь поразить его. Казалось, что спасенья уже нет… Ашхен зажмурилась, но выскочивший откуда-то Шалва дулом автомата с такой силой ударил по руке гитлеровца, что тот свалился наземь. На помощь нашим подоспело свежее подразделение, враг отхлынул, и бойцы продвинулись вперед, оставляя позади трупы фашистов.

Ашхен подбежала к Остужко. Раненый в голову осколком, он тяжело и хрипло дышал. Ашхен продезинфицировала рану, приостановила кровотечение и ловко забинтовала его голову.

— Ашхен, — еле слышно проговорил Остужко. — Нет сил подняться… В голове шумит, в глазах темно… Эх, как не вовремя!.. Мы вот-вот соединимся с нашими!..

Санитары выносили раненых из-под развалин. Шалва рывком поднял с земли и схватил за шиворот немецкого санитара, который хотел убить Остужко. Увидев немца, Ашхен с яростью воскликнула:

— Ах ты, гадина! Куда дел свою повязку с красным крестом?!

Немецкий санитар покачал головой, желая показать, что он ничего не понимает. Ашхен выхватила из его кармана повязку с красным крестом и повернулась к Остужко.

Остужко лежал с закрытыми глазами.

— Товарищ Остужко, этот негодяй собирался ударить вас ножом, а ведь он — санитар!..

Голос Ашхен, казалось, вызвал Остужко из забытья. Потрясая повязкой, Ашхен кричала на гитлеровца:

— Негодяй, я тоже могла пустить в ход оружие! Но мне сказали, что мое дело — заботиться о спасении раненых… Понимаешь, спасать жизнь даже таким гадам, как ты, если они будут ранены в бою и попадут в наши руки!.. Ты носишь повязку Красного Креста, а закон его для тебя не обязателен? Падаль!

На лице Остужко появилась легкая улыбка.

— Я думаю, что этих толстокожих может вразумить только сила оружия.

— Простите, товарищ Остужко… А ну, Савва, давай осторожно положим товарища командира на носилки. Нет, нет, и не пытайтесь подняться, голову нужно держать горизонтально, остерегаться прилива крови! Вот так… А этому фрицу, — Ашхен повернулась к одному из санитаров, — пожалуйста, перевяжите рану уж вы.

Но не прошли они и нескольких шагов, как Остужко движением руки подозвал Ашхен и настойчиво сказал:

— Слышишь, как отдалилась стрельба? Беги, Ашхен, может быть, догонишь Саруханяна!.. Ребята донесут меня…

Ашхен не стала возражать; махнув рукой, она повернулась и почти бегом кинулась догонять удалявшиеся роты. Она пробегала мимо полуобвалившихся стен, перескакивала через ямы и кучи щебня. И вдруг перед ней открылось зрелище, которого не довелось видеть Остужко: советские части, штурмовавшие Новороссийск со стороны суши, встретились с защитниками «Малой земли». Люди в восторге обнимали и целовали друг друга. Сердца у всех полнились одним чувством: враг разбит. У Ашхен мелькнула мысль: как хорошо, что и она внесла свою маленькую лепту в дело победы! Ашхен не знала никого из бойцов, но все они казались ей дорогими и близкими, и она так же, смеясь и что-то крича, обнимала и целовала ликующих бойцов.

Но прозвучала короткая команда, и бойцы кинулись к пристани, где еще продолжался бой. Там же находились и пленные, которых гитлеровцы пригнали на пристань, намереваясь погрузить на суда и увезти. Но вскоре советские войска полностью отрезали пристань со стороны суши. Напрасно пытались части бывшего немецкого гарнизона, осаждавшего Новороссийск, прорваться сквозь кольцо окружения. Советские подразделения или уничтожали их, или вынуждали сдаваться в плен. Советские солдаты разбивали запоры на дверях приморских складов, куда были загнаны пленные. Ашхен поспешила в эту сторону. В одном из складов засела кучка гитлеровцев, мешавших продвижению советских бойцов. Ашхен разглядела издали фигурку Грачия Саруханяна. Вскоре она различила и его голос: он приказывал уничтожить стрелявших из засады гитлеровцев. Автоматчики окружили склад. Выстрелы оттуда становились все реже. С треском упала на землю сорванная с петель дверь одного склада, и оттуда хлынула толпа.

Ашхен с одним из санитаров поспешила на помощь раненым, но едва они сделали несколько шагов, как послышалась долгая очередь немецкого автомата. Ашхен и санитар залегли. Когда немецкий автомат умолк, Ашхен подняла голову и заметила впереди двух раненых советских бойцов. Она приподнялась было, но в эту минуту послышался сильный гул и рухнула стена дома, в котором засели гитлеровцы. Ашхен кинулась туда, где лежало двое раненых, прослушала их сердце, пощупала пульс: они были мертвы. Она повернула к себе голову одного из убитых и вздрогнула: застывшим взглядом на нее смотрел Грачия Саруханян. Сердце у Ашхен сжалось. Дрожащими руками она закрыла ему глаза и сама невольно зажмурилась…

Однако нельзя было медлить, и Ашхен поднялась на ноги. Новороссийск был уже полностью освобожден от оккупантов. На помощь санитарам пришли жители города. Раненых отправляли в санпункты, убитых несли в городской сквер.

На Центральной площади Новороссийска раздавались песни, музыка, молодежь танцевала. Городское население праздновало победу вместе с бойцами. Ашхен невольно остановилась, завидев пляшущего в середине круга Шалву. Заметив Ашхен, он схватил автомат, как гитару, и, делая вид, что аккомпанирует себе, громко запел:

Неизвестно было, когда успел Шалва сочинить эту песню, но пел он ее с большим воодушевлением и к большому удовольствию слушателей.

Ашхен слушала Шалву, но песня не рассеяла ее грусти.

— Смейся, Ашхен-джан, смейся. Сейчас смех твой, как залп «Катюши», ранит врага, смейся, шени чири мэ[18].

Шалва перестал петь и подбежал к Ашхен.

— Не идет тебе, Ашхен-джан, быть такой печальной!

— Ты не знаешь — Грачия Саруханян…

— Что, ранен?..

Ашхен молчала.

— Убит?.. — и Шалва ударил себя кулаком в грудь.

Молчаливый и печальный, он шагал рядом с Ашхен.

Их внимание привлекли громкие голоса и радостные восклицания. Из сарая на окраине города вывели новую группу пленных. Оборванные, измученные люди сияющими глазами глядели на своих освободителей. Все спешили обнять, поздравить их. Ашхен подошла, внимательно всматриваясь в лица. Вдруг один из освобожденных, полунагой, похожий на скелет, с провалившимися глазами, несмело шагнул к Ашхен и невнятно проговорил:

— Ашхен…

Передние зубы у него были выбиты.

Ашхен всегда хвалилась своей памятью, но сейчас не могла узнать этого преждевременно состарившегося человека. Она с минуту вглядывалась в него и вдруг воскликнула:

— Аракел?..

— Да, тот, кто когда-то звался Аракелом…