— А вы знаете, кто оторвал мухе крылья?

Нет, этого Тикси не знала. Она говорила много, она говорила так много, что даже ясное становилось неясным, но в конце концов договорилась до того, что ей ровным счетом ничего не известно. Она даже ничего предположить не в состоянии. И Мерихейну пришлось примириться с мыслью о том, что имя мучителя мухи навечно останется под покровом тайны. Ну что же, что было, то было, что случилось, то случилось, но вспоминать прошедшее Мерихейн время от времени будет, оно того стоит. Тикси — словно она у себя дома — принялась хлопотать по хозяйству, разожгла примус, поставила на стол тарелку с хлебом и кое-что из съестных припасов старого холостяка, в шкафу нашлись даже две бутылки вина — в последние дни к ним никто не прикасался.

В ожидании, пока уже тихо зашумевшая в чайнике вода закипит, Мерихейн и Тикси бок о бок расхаживали взад-вперед по комнате. Они двигались так близко друг от друга, что одежда их время от времени соприкасалась. Затем они присели рядышком на диван и принялись листать какую-то книгу с иллюстрациями — литературные мемуары. Мерихейн выступал в роли рассказчика, Тикси — в роли слушательницы, Мерихейн вспоминал о своих знакомствах, о встречах с тем или иным писателем, Тикси расспрашивала, интересовалась подробностями.

Тикси и Мерихейн провели тихий, по-семейному уютный вечер. В жизни старого холостяка уже давным-давно не случалось ничего подобного. Тикси же лишь впервые поняла, что такие удивительные тихие вечера вообще существуют на свете. Как это не похоже на шумные вечера-пирушки, на вечера, проведенные у Лутвея, и даже на вечера у нее дома, где мать вечно сетовала на судьбу и буянил пьяный отец. Мерихейн проводил девушку домой, и, прежде чем заснуть в своей постели, она вновь мечтательно прошептала:

— Он совсем не такой.

Однако какой именно Мерихейн, Тикси не знала.

Мерихейн с Тикси провели вместе еще много таких вечеров. И мало-помалу девушка с удивлением начала замечать за собою, будто она чего-то ждет, а вот чего именно, и сама не знает. Но ничего не происходило, и каждый раз, расставаясь с Мерихейном, Тикси испытывала чувство странного разочарования, в душе девушки поселялась щемящая боль, в сердце — неведомая прежде грусть.

И Тикси вспомнилось, что однажды она уже испытывала нечто подобное: когда смотрела театральное представление, — старик с длинной седой бородой и молодая, жизнерадостная, легкая, как фея, девушка пели на сцене о счастье и любви, пели о жизни и вечности, пели рука в руке, щека к щеке, пели, танцуя с беспечностью мотыльков. Да, да, именно глядя на них, Тикси ощутила нечто похожее на ее теперешние чувства. Но тогда все это происходило на сцене и не с нею, а теперь — в ее собственной жизни, и Тикси изумлялась, как это жизнь может быть похожа на театр!

Да, Тикси вспомнилось об этом в то самое воскресенье, последнее ее воскресенье с Мерихейном — они стояли рядом у окна и смотрели на улицу, где по-весеннему светило солнце. Снег с крыш уже сошел, покатые склоны полей, видные за окраинными домишками, зачернели, река до краев налилась талой водой. А дальний лес за полями — тот самый лес, где Тикси и Лутвей встретили однажды Кулно, тот самый лес, где на деревьях сидела необъяснимая грусть, когда Тикси и Лутвей бродили там в последний раз, — да, лес по ту сторону полей синел и зеленел гораздо ярче, чем когда-либо прежде. Мерихейн обнял девушку за плечи и заговорил каким-то странным, незнакомым ей голосом. Писатель сказал:

— Видите лес? Посмотрите, как он синеет. Он напоминает мне детство. Точно такой же был виден из окна родительского дома, и мальчишкой я мечтал дойти когда-нибудь до этого леса. Когда же в конце концов мечта моя осуществилась, мне захотелось узнать, что находится за лесом. И знаете, что было позади нашего леса?

Мерихейн сделал паузу, словно ждал ответа, но Тикси молчала, и он продолжал:

— Позади леса было болото, огромное топкое болото, оно уходило к самому горизонту и казалось высокой горой, а люди говорили, будто это болото все растет и растет, будто болото наступает. Я тогда не понимал этого как следует и все спрашивал, что находится за болотом, по ту сторону трясины, по ту сторону этой растущей горы? В то время я был еще очень глупый, но мне кажется, что и с годами я ничуть не поумнел. Меня до сих пор все тянет в дальний лес, а там, глядишь, и в болото позади леса потянет, а то и еще бог знает куда. Словно где-то должно находиться то самое «нечто», по которому ты всю жизнь тоскуешь, которое всю жизнь ищешь, только это «нечто» почему-то непременно вдали от тебя. А вы никогда не чувствовали, будто самое любимое, самое дорогое всегда находится далеко?

Да, Тикси чувствовала это, она кивнула, взглянула Мерихейну в глаза и поближе к нему придвинулась.

— Может быть, вы чувствуете нечто подобное даже тогда, когда предмет вашей тоски находится совсем близко, может быть, даже стоит бок о бок с вами, так что вы ощущаете его дыхание, тепло его тела?

Тикси чувствовала и это тоже, она снова кивнула и придвинулась к Мерихейну еще ближе.

Девушка слушала и ждала, она верила в то, что предмет ее тоски, — будь он хоть за тридевять земель, — все равно придет к ней однажды, непременно придет, скоро придет, что он уже близко, что он скажет Тикси с улыбкой: «Как глупа ты в своем ожидании, я здесь, я твой, будь и ты моею», и Тикси ответит: «Чувствую, что здесь, но все-таки не верю и не поверю до тех пор, пока ты не расшнуруешь мне ботинки, не спутаешь волосы, не задушишь поцелуями… пока ты не посмеешь все, даже если причинишь мне боль, будешь плохим…».

Так думала Тикси, но она молчала, а Мерихейн в это время все говорил и говорил, обнимая ее плечи. Ни одного звука не сорвалось с губ девушки, она лишь сильнее прижималась к мужчине, словно бы иначе не могла расслышать как следует его слов.

Расставаясь, Мерихейн и Тикси были грустны и долго стояли возле двери, ведь они еще не открыли друг другу самое главное, не сказали еще ни слова о том, что у каждого из них на сердце.

Когда Мерихейн остался один, он был недоволен, он был разочарован собой. Ах, все вышло не так, как он думал! Он хотел сказать сегодня Тикси главные слова, прошептать сокровенную мольбу, он хотел по-новому повернуть свою жизнь, а когда дошло до дела, поступил точно так же, как поступал множество раз до этого. Ему уже пятьдесят лет, а он по-прежнему верит, будто счастье находится где-то далеко, будто счастье все еще где-то впереди. Да, Мерихейн знает, что вера его — от легкомыслия, от глупости, и все-таки поступает в соответствии с этой глупой верой, точно двадцатилетний мальчишка.

Беспокойно ходил Мерихейн взад-вперед по комнате, он чувствовал, что такой день никогда больше не повторится. Уже завтра и сам он будет не тот, что сегодня, и Тикси тоже будет не та Тикси. Человек чем-то похож на то удивительное раздельнополое растение, одна особь которого ожидает вторую на тихой поверхности воды, в то время как вторая поднимается из глубин водоема. Горе им, если они не столкнутся в тот момент, когда вторая коснется водной поверхности! Потом они могут плавать бок о бок, но уже никогда не узнают одна другую. Словно принцесса и принц из сказки, которые плачут, что не встретились, не встретились…

Тикси вышла одна в поле за городом, блеск весеннего солнца и журчание ручейков вызвали в ней такую горестную жалость к себе, что из глаз девушки полились слезы, и все текли, все текли. Мерихейн был прав: сегодня лес удивительно синий, сегодня все — как было когда-то в детстве. Да, все, что ее окружает, но того, что сейчас у Тикси в сердце, она никогда прежде не испытывала. В ее сердце словно звучит тихая жалоба, нежный упрек, и ей самой не понятно, то ли это упрек себе, то ли — кому-то другому, словно бы совершившему некий грех. В груди Тикси — тупая одуряющая боль, невыразимая словами грусть, в глазах — тусклый блеск тоски, в душе — сожаление о невозвратимой потере. Девушка чувствует, что тот, о ком она тосковала, — ошибка, что тот, кого она ожидала, — трусливо прошел мимо. Однако рядом со всем этим в ней крепнет утешительное сознание: где-то есть новый мир, новые радости, так же, как у Мерихейна — его топкое болото за синим лесом, которое все растет и растет.