Все эти меры сводили на нет попытки фашистского командования разгромить обоз, продвигавшийся из Овруча в тыл к партизанам.
По пути Гутыря с подрывниками несколько раз отлучался на железную дорогу Сарны — Коростень — ставили под рельсы мины замедленного действия. Но у него чесались руки поставить радиомину где-нибудь на узловой станции, в ресторане, — должны же немецкие офицеры отмечать встречу Нового, 1944 года.
Он поделился своими мыслями со Шмилем.
— Я за! Пусть фашистские собаки получат подарок от Деда Мороза! — сказал Шмиль.
— Были бы на станции свои люди, которые «забыли» бы чемоданчик где-нибудь в раздевалке или в буфете…
— Есть такие люди, есть, — прервал Гутырю Шмиль. — Работают на станции. Имеют связь с партизанами. С нами тут идет один хлопец. Он сведет тебя с ними.
Андрей Стоколос, выслушав Гутырю, дал свое согласие.
— Хорошо. Но будьте осторожными. Встреча через пятнадцать часов вот на этом перекрестке дорог, — показал он на карте. — До него двадцать километров.
— Успеем, — кивнул Гутыря.
…Закончив успешно операцию на железнодорожной станции, подрывники возвращались в «коридор». Моросил дождь, все промокли.
Местный хлопец, передавший в надежные руки чемодан со взрывчаткой, посоветовал зайти к леснику, который жил на околице села.
— Давайте зайдем, — согласился Гутыря, — обсушимся, согреемся и двинемся дальше на условленное место встречи с обозом.
Лесник принял подрывников без радости, но и без проявления недовольства. Время такое: сейчас пришли советские партизаны, через два часа наведаются «сечевики», потом — немцы.
Достал из печи кастрюлю теплого борща и махотку узвара из яблок и сушеного терна. Сухари у партизан были свои.
Не успели бойцы переобуться, как во дворе вдруг раздался выстрел, вбежал часовой.
— В соседнюю хату, метров пятьдесят отсюда, зашли семеро, — сказал он. — Одного оставили на карауле. Караульный заметил свет в наших окнах и стал подкрадываться сюда. Я остановил его окриком: «Стой! Кто идет?» А он выстрелил из карабина и побежал к соседней хате.
— Это «сечевики» нагрянули к соседям. Один из них крутит любовь с Ксенией, — сказал лесник.
— Один крутит любовь, а шестеро его стерегут? — удивился Гутыря.
— Черт их знает, — пожал плечами лесник. — Может, и не один. Вдовушка она сдобная, как пышка.
Гутыря задумался. «Эту хату они штурмовать не станут. Не за тем пришли… Но могут и напасть…»
— И вы украинцы, и они украинцы… Я пойду и скажу им, чтобы все вы разошлись по-доброму своими дорогами, — предложил свои услуги лесник.
— Идите, — сказал Гутыря. — Однако знайте: хата ваша сгорит дотла, если вы…
— Избавь боже! — прижал руки к груди лесник.
Около часа прождали бойцы лесника. Но он так и не вернулся. Партизаны не знали, что лесник пошел не к соседям, а на противоположный конец села, где квартировала рота немцев.
Стало светать. Гутыря решил начать переговоры с бандитами. Он открыл окно и крикнул:
— Вчера мы встретили ваших людей на просеке! Они клялись, что все вы воюете против немцев!
— То вы встретили не наших людей! — послышалось в ответ из окна соседней хаты. — Вы своими пакостями на железной дороге не даете нам спокойно жить!
— А вы знаете, что немцы три дня назад расстреляли в здешних селах двести человек?
— Знаем! У нас с немцами нейтралитет!
— А с нами? Что у вас за отряд? Кто командир?
— Военная тайна!
— Мы партизаны депутата товарища Василя!
— А мы воины атамана Тараса! И сотника Перелетного! Вам еще и биографию сотника рассказать? Ставьте магарыч. Он у нас новенький. Говорит, что откуда-то из-под Белой Церкви. А голова как у пана министра, университет окончил, профессор. Видите, какие к нам идут! А ваш депутат пишет в листовках, что мы несознательные, что будто бы служим под началом пана атамана не по своей воле. Мы борцы…
— Пропустите нас к лесу! Мы вас не тронем, хотя у нас два пулемета, а остальные — с автоматами! — оборвал разглагольствования «сечевика» Гутыря.
— Немцы! Немцы! — вдруг раздался голос часового во дворе. — Цепью идут!
Партизаны выскочили из хаты лесника.
— Всем в лес! — крикнул Гутыря.
Из соседней хаты вышли семь человек, подняли руки вверх, закричали:
— У нас с немцами — нейтралитет!
— Мы против большевиков!
— Мы охраняем для вас железную дорогу!
Гутыря бежал позади бойцов и думал: «Неужели здесь появился Вадим Перелетный? Сообщник штурмбанфюрера Вассермана, палач Софии Шаблий и нашей Тани…»
— Берегите патроны! Цельтесь получше! — предупредил он бойцов. — И еще одно. Если меня убьют, скажите капитану Стоколосу такие слова: «Волна — шестьдесят один! Волна — шестьдесят один!» Понятно? Стоколос знает, что это такое.
Пуля угодила в правое плечо Гутыри. Устин бросил левой рукой гранату в немцев. Покачнулся, упал — еще одна пуля впилась в левое бедро.
— Хлопцы, скорее в лес! — крикнул Гутыря. — Я прикрою вас! Приказываю! Отходите!..
К нему подбежал пожилой партизан.
— Я остаюсь с вами.
— Не надо, Веремей. Спасайся.
Рядом разорвалась граната. Осколок раздробил левый локоть Гутыри.
Веремей открыл огонь из автомата по немцам. Вдруг вскрикнул: пуля угодила в грудь. Упал возле Гутыри.
Устин наклонил голову, чтобы схватить зубами уже отогнутые усики-«лимонки», которую с трудом удерживала немощная рука.
Когда немцы подбежали к нему, грохнул взрыв…
8
В полдень вернулись разведчики на вспотевших лошадях, сообщили: «Впереди, километрах в двух, завал! Обозу не пройти!»
Где завал, там жди засаду. Кто повалил лес? Немцы? Банда националистов?
Обоз остановился. Надо было выслать два или три взвода хорошо вооруженных партизан, обойти завал и разгромить тех, кто сидит в засаде с пулеметами, гранатами, а возможно, и с минометами.
Командиры склонились над картой. Все надо рассчитать, взвесить. Обоз прошел двести восемнадцать километров. Осталось еще каких-то полсотни верст. Не так уж и много. Только бы грузы были доставлены к месту назначения.
Сорок бойцов получили задание и покинули обоз.
Вскоре тишину разорвали пулеметные и автоматные выстрелы, послышались крики: «Вперед! Бей гадов!»
К Андрею Стоколосу подбежал Микольский, крикнул:
— Это Гаврила Хуткий громит вражескую засаду! Он мой друг! Нам на помощь пришел отряд имени Ворошилова. Хуткий до войны служил милиционером…
Вскоре стрельба утихла. Андрей Стоколос и Микольский подъехали на лошадях к завалу.
Возле спиленных и срубленных деревьев кипела работа. Звенели пилы, раздавался стук топоров. Кругом лежали обрубленные ветки сосен и елей. В ноздри ударил крепкий запах хвои и живицы.
— О, кого я вижу! Пан Микольский! — спрыгнул с коня Гаврила Хуткий.
Микольский тоже соскочил с коня, расставил руки для объятия.
— Василий Андреевич выслал встретить вас. Все может случиться на такой дороге. Так что мы добрались сюда и разгромили немецкую засаду! Одни веники остались.
Микольский и Хуткий обнялись, трижды расцеловались. Стоколос с улыбкой смотрел на этого, с первого взгляда, чудного командира отряда в сером пальто с потертыми и обтрепанными рукавами, будто он не снимал его ни летом, ни зимой несколько лет подряд.
Сапоги юхтевые, синие галифе. «Милицейские, — подумал Андрей. — Еще с довоенного времени». Под пальто не только маузер, но и кожаная полевая сумка. Нестандартная, пошитая кем-то или самим владельцем этого непременного у командиров атрибута. Китель немецкий, а под ним вышитая украинская сорочка. На голове сивая шапка с вырванными кусками ваты.
К Хуткому подбежал молодой человек в хромовых, начищенных до блеска сапогах, в офицерской шинели, на боку довоенного образца кобура для пистолета ТТ (такие кобуры носили, когда на заводах еще изготовляли ТТ с гофрированными «щечками»).
Стоколос растерянно смотрел то на командира отряда Хуткого, то на подбежавшего офицера. «Не иначе как этот молодец — франт, модник, — подумал Андрей. — Откуда у него кобура образца тридцать седьмого года? Да и как можно ходить в начищенных сапогах в этих болотах и песках?»