Поиски запорожской сабли, которые настойчиво вел штурмбанфюрер Вассерман, подходили, как ему казалось, к концу. Власовец Вадим Перелетный все же напал на след пограничников Ивана Оленева и Терентия Живицы. Он знал, что Живица встречался с владетельницей запорожской реликвии Софией Шаблий. Потом этот след привел в село на Десне. Убили родных Терентия Живицы, пленили двоюродную его сестру Надежду Калину.

Вассерман и Перелетный были уверены, что Надежда знает тайну сабли от брата Терентия и своего мужа Оленева, которые неожиданно исчезли из села. Ушли конечно же в партизаны.

Штурмбанфюрер Вассерман решил допросить Надежду. Но еще не успел осесть дым и пепел над сожженным селом, как его вызвали в Запорожье, в штаб группы армии «Юг», где служил его брат Хорст Вассерман.

Штурмбанфюрер выехал в Запорожье, а Надежду Калину до своего возвращения оставил в селе вблизи шоссе Чернигов — Киев под присмотром водителя «мерседеса» Магера, эсэсовца Бремка и Перелетного.

Перед отъездом он сказал им: если задержится в штабе Манштейна, то Магер, Бремк и Перелетный должны отвезти пленницу в Киев, в Святошино. На третьей просеке есть дача, где они могут поселиться и там дожидаться его возвращения. Строго предупредил их, чтобы они не обращались за помощью к любителям драгоценных трофеев доктору Бенцингу и художнику Клейну.

Вассерман не хотел, чтобы эти особы из «высшего света» узнали и про запорожскую саблю. Зачем ему все эти доктора и художники, когда он сам и живописец, и график. Операция «Казацкая сабля» должна быть локальной. Конечно, о поисках сабли знает его брат — полковник, танкист. Но он не жаден к драгоценностям, как Бенцинг или Клейн, которые уже вывезли из Киева четырнадцать фресок XII века, и еще неизвестно, чьей собственностью станут эти уникальные шедевры Киевской Руси.

Вассерман не сомневался, что Магер, а особенно Бремк — с ним он был в одной команде, поджигавшей рейхстаг, — надежные сторожа. Ну а власовец Перелетный выполнит любую их команду.

Бремк «окольцевал» ногу пленницы стальным обручем, к которому мертвым узлом прикрепил телефонный кабель. Другой конец провода привязал к своему ремню. Когда выводил Надю во двор, то наматывал кабель на руку. Пленница могла отойти от него метров на десять, не больше. О побеге и думать бесполезно. Кабель можно было лишь перерубить топором.

…Обстановка на фронте усложнилась. Линия фронта неумолимо приближалась с северо-востока к шоссе Киев — Козелец.

В ночь на 22 сентября немцы заняли оборону вдоль шоссе, чтобы прикрыть в районе Козельца отступление танковых, артиллерийских и пехотных частей к Остеру и Броварам. Фашистское командование было уверено, что через сутки или двое здесь появятся советские войска.

Охранники Надежды Калины решили ехать под Киев, в Святошино. Прошли слухи, что к Кременчугу уже не проскочить: войска генерала Ватутина вышли вблизи Переяслава к Днепру. Киев же немцы по приказу фюрера будут защищать «как порог собственного дома».

Магер, Бремк и Перелетный встали чуть свет.

Вернувшись с подворья в хату, Магер сказал, что ехать невозможно — очень сильный туман.

Но туман не рассеялся и через три часа после восхода солнца. Хаты, хлевы, сады, поля, луга были в бело-серой пене. Магер боялся, что в такой мгле напорется на «пантеру», «тигра», на тягач или автомашину и от их «мерседеса» получится блин. Он решил подождать, пока солнце подымется выше и растопит, разгонит своими еще по-летнему теплыми лучами туман.

Бремк, Магер и Перелетный сели за стол.

В горницу вошла хозяйка Параска Даниловна, неся в руках окутанный тряпочкой горячий чугунок с исходившей паром картошкой. Улыбнулась, как торговка на базаре:

— Прошу. Картошечка в мундирах. Недавно выкопана, чистая. Другой такой нигде нет.

Параска Даниловна оказывала радушное гостеприимство немцам. И это немного удивило Перелетного. Не напускная ли эта вежливость? Конечно! Ведь полицаи, забиравшие в Германию молодых сельчан, спрашивали у нее про дочь Зину. А она всем отвечала одно и то же: «Поехала дочка в Киев. Там живет ее тетка, а моя сестра Дарина…»

Перелетный был недалек от истины.

Перед нежданными гостями Параска Даниловна вынуждена была быть вежливой, предусмотрительной, как она говорила, «стелиться». Присутствие в ее хате эсэсовцев не пускало на порог полицаев, которые ловили девчат и хлопцев для отправки в Германию. Ее семнадцатилетняя Зина уже неделю как прячется на лугу, возле маленького озерка, в стожке сена. Так что хочешь не хочешь, а будешь вежливой с этими шкуродерами.

Параска Даниловна поставила на стол еще и миску с солеными огурцами и помидорами, тайком вздохнула, остановив сочувствующий взгляд на пленнице.

— И ты поешь, дочка.

— Спасибо, тетенька, — ответила Надежда. — Я Надя Калина. А брат мой Терентий Живица был в пограничниках. Это я так говорю, на всякий случай.

— Осунулась ты, ешь. Может, бог даст, все пройдет, все образуется. Не забуду ни про тебя, ни про твоего брата.

Чтобы не мозолить глаза своим присутствием Бремку и хитрому, всегда себе на уме Перелетному, Параска Даниловна вышла из горницы, приговаривая:

— Ох-хо-хо… Когда же все это кончится?..

Шофер Магер порезал шмат сала на кусочки, открыл банку сардин. Бремк наполнил рюмки коньяком, положил свободный конец телефонного кабеля на диван, стоявший возле стены. Он не отпускал от себя пленницу даже во время обеда.

— Ешь! — процедил сквозь зубы Вадим Перелетный, вытаращив глаза на Надежду.

— Не хочется, — спокойно ответила Надя.

— Будешь! — рявкнул Бремк. Он стиснул кулаки. «Если бы не приказ шефа, я бы тебе в рот затолкал всю картошку!»

Бремку надо было держать себя в руках. В смерти художницы Софии Шаблий штурмбанфюрер Вассерман обвинил не только солдат, которые вели ее по улице, но и его, Бремка: дескать, перестарались. Хотя он не бил тогда старуху. Просто сердце у тетки генерала Шаблия не выдержало, разорвалось… Теперь же надо беречь для шефа Надежду, следить, чтобы до приезда Вассермана и волосинка не упала с ее головы.

Бремку уже осточертела возня с этой саблей. Возможно, ее и нет. Возможно, это просто легенда, выдуманная самим Перелетным, чтобы быть ближе к штурмбанфюреру и подальше от фронта, куда посылают власовцев и других предателей. Но приказ есть приказ.

— Поешь, Надя, — пододвинул миску к пленной Перелетный. — Хватит тебе точить зубы на меня. Война ведь. Не я поджигал твою хату, не я убивал мать…

Надежда бросила презрительный взгляд на Перелетного.

— Я же сказала: не хочу.

— Ну как знаешь, — пожал плечами Перелетный.

Немцы и Перелетный выпили, начали закусывать.

— Донерветер! Когда же проклятый солнце разгонит туман! — выругался Бремк. — Наш фюрер не любит солнца. И правильно. Вся беда на земле из-за солнца.

— Через полчаса поедем, — сказал Магер, причмокивая. Он любил вкусно поесть.

Надежда тоже подумала о солнце. Она знала еще со школьной скамьи, что с сегодняшнего дня солнце поворачивает на зиму. Таков закон природы. Скатывается вниз и орбита ее жизни. Надя хотела одного — чтобы поскорее закончились все эти мучения.

Немцы и Перелетный подошли к окну: туман рассеивался. Услышало-таки солнце их гнев и ругань. Можно выезжать.

Надежда напрягла слух. Где-то далеко гремели артиллерийские выстрелы, ревели самолеты. До ее слуха донеслись и удары колокола: бэм… бэм… бэм… бэм…

Надежда вздрогнула, будто снова услышала крики детей, женщин, закрытых в облитой керосином и уже подожженной церкви. Перед ее глазами предстали суетливые солдаты, бегающие с канистрами от хаты к хате. Когда керосина не хватило, чтобы поджечь все село, каратели стали бить по хатам из пулеметов зажигательными пулями. Наверное, лишь она одна, Надя Калина, из всех односельчан и осталась в живых, потому что от нее Вассерман ждет признания о сабле, изукрашенной серебром и золотом, с эфесом, усыпанным драгоценными камнями…