Ватутин не уловил момента, когда гул бомбардировщиков и штурмовиков вдруг усилился, стал грозным, зловещим. От мыслей о матери, жене его оторвала вспыхнувшая в небе ракета.

Началось…

Загрохотали тысячи орудий, минометов и «катюш». Вокруг стало светло, как днем.

Николай Федорович потер озябшие руки.

«Вот такую бы силу артогня в оборонных, тяжелых боях на южном фасе Курской дуги четыре месяца назад! Тогда бы немцы выдохнулись намного раньше».

В памяти всплыл недавний разговор на совещании командования фронта. Генерал-полковник Москаленко предложил сконцентрировать на шестикилометровом отрезке, где будет осуществляться прорыв, до четырехсот и даже более орудий на километр, не считая минометов и «катюш». Такой плотности артиллерии еще не знала военная стратегия в годы Великой Отечественной войны. Маршал Жуков высказал опасение: не рискованно ли оставлять остальные восемь километров фронта только с одной девятой частью орудий? Но Москаленко верил в свой замысел. Поверил в него и он, Ватутин. Поддержал Москаленко. Встал, сказал: «Надо всегда делать то, что противник считает невозможным. Сбитый с толку враг — это заявка на успех. А от внезапного удивления до испуга — один-два шага. Суворов учил своих военачальников: кто испугался, тот уже наполовину разбит!..»

Ватутин поднес к глазам бинокль. Над немецкими позициями то и дело вспыхивали огни. В воздух взлетали обломки дзотов, дотов, блиндажей.

Николай Федорович улыбнулся. «Что, товарищ Сталин, теперь опять скажете по телефону, что Ватутин и Жуков не знают, где у них «правая сторона», а где «левая»? Наша тактическая ошибка уже превращается в победу не только в битве за Киев, но и в стратегическую победу на всем Правобережье Украины».

Над обороной немцев появились краснозвездные штурмовики и бомбардировщики.

— Настал твой черед, товарищ Красовский, — прошептал Ватутин. — Доканчивай то, что не удалось артиллеристам. И начнем штурм.

Ватутин спустился в траншею и направился на КП, где его ждали сообщения с передовых позиций.

Затихло.

Смолкли орудия. Улетели самолеты.

Заряжающий Андрей Стоколос взглянул на замкового Живицу. В ушах Андрея гудело и грохотало.

— Терентий! — крикнул он.

Но Живица не ответил.

«И этот тоже как тетерев», — подумал Андрей.

Он выпрямился. Болела спина, болели руки. Жгли кровяные мозоли. Поднял руки к губам, начал дуть на них. Глухота стала проходить. Андрей уже слышал грозное «Ура!» пехотинцев, которые пошли в атаку.

«Да, на совесть мы поработали, — вздохнул облегченно Стоколос. — Хорошо прошлись по вражеским позициям железной метлой».

Артиллеристы капитана Зарубы ждали, когда красноармейцы займут передовые рубежи немецкой обороны, чтобы перекатить орудия на новые позиции и оттуда поддерживать прямой наводкой пехоту.

На батарее, где служили бывшие пограничники Колотуха, Стоколос и Живица, появилась Маргарита Григорьевна.

— Кто тут ранен?

— Пока что нет таких. Вы бы шли на медпункт, — посоветовал капитан Заруба. — У нас есть санитары мужчины. Это и моя просьба, и хлопцев с заставы, и, я уверен, полковника Сильченко.

— Смотрите, — сказала в ответ Маргарита Григорьевна. — Пехотинцы уже достигли переднего края!

— О, действительно! Молодцы! — воскликнул Стоколос. — Сейчас нам снова придется поработать.

Танки батальона капитана Тернистого занимали исходную позицию — она находилась неподалеку от расположения артбатарей капитана Зарубы. «КВ» и «Т-34», казалось, плыли, то утопая в небольших низинах, то вновь показываясь на пригорках. На танках сидели мотострелки. Они что-то выкрикивали, подняв вверх автоматы.

Первым остановился «КВ» «Капитан Тулин», следом за ним — остальные машины. Надо было подождать, пока подойдут еще две танковые роты.

— Братцы! Да это же наши! На башне написано: «Капитан Тулин»! — закричал Колотуха. — Это танки комбрига Майборского!

К «КВ» подбежал Андрей Стоколос.

— Гнат! Привет! Не узнаешь?

Тернистый спрыгнул на землю, обнял Стоколоса.

— Здорово, дружище! Я знал, что ты где-то здесь. Везет нам. Уже второй раз за время войны встречаемся. То под Сталинградом, то вот теперь под Киевом.

Андрей отступил на шаг, окинул взглядом фигуру Тернистого.

— Ты такой важный, уже капитан.

— А что? — улыбнулся Гнат. — Чуть было даже не женился на девушке с Черниговщины. С первого взгляда влюбился. Зиной звать. Обязательно женюсь, как только вернусь с войны. А у тебя есть девушка?

— Только что с нею говорил. Видишь вон ту звезду? — Андрей запрокинул голову к небу. — То не просто небесное светило, то звезда моей девушки. И моя тоже — звезда Надежда. А остальные три уже погасли. Светает…

— Романтик ты, как и бабка София Шаблий… Устин и Шмиль рассказывали… Подожди-ка. Вот беспамятный! Они же у нас на броне! Мотострелки!

К ним подбежали Шмиль и Устин, Колотуха и Живица. Начали обниматься.

— Во! Мои соколики обнимаются с вашими! — кивнул Зарубе командир роты мотострелков старший лейтенант Сероштан. — Настоящее тебе братание танкистов с артиллеристами на войне!

— Не с немецкими же, а со своими, — пошутил Заруба.

— Да… Тут ваших орудий командующий фронтом наставил сотнями на километр, — покачал головой Сероштан и с гордостью добавил: — А я товарища Ватутина, нашего славного генерала, знаю лично. Вот так, как сейчас с вами, капитан, разговаривал с ним. И по делу. А потом еще скрепляли мы дружбу, когда стояли в окопе, а над нами ползло днище танка. Так и несло от него горячим маслом, раскаленным железом. А генерал Ватутин говорит: «Не закрывай глаза! Всем потом доложишь, какое пузо у танка!» Понял, капитан?

— Ясное дело, — кивнул Заруба. — Генерал Ватутин из ваших душ страх выгонял, чтобы вы не боялись танков вблизи.

— Верно. Тренировались под своими танками, чтобы не страшно было пропустить немецкие, а потом влепить им по корме и по бензобакам!

— И какое же пузо у танка? Например, у желтого «тигра», присланного сюда Гитлером из Африки?

— И у желтого «тигра» пузо черное, в пузырях. Вот так! Будем знакомы, товарищ капитан. Я — комроты Павло Сероштан. От самой Курской дуги иду вместе с Николаем Федоровичем. Он говорил, что не против пройти со мной и до Берлина.

Заруба назвал себя. Подумал: «Скромности этому Сероштану не занимать. Но парень, видать, боевой. В танковые десантники командовать ротой слабаков не посылают…»

Маргарита Григорьевна была растрогана неожиданной встречей с Устином и Шмилем. А когда увидела надписи на танках «Капитан Тулин» и «5-я застава», глаза ее наполнились слезами. Об этих танках она слышала не раз. И вот наконец увидела. Выходит, воюет ее Павел Германович Тулин, воплотившись в тяжелый танк «КВ».

К горлу Маргариты Григорьевны подкатил терпкий, давящий клубок. Ей стало стыдно перед памятью мужа. «Зачем я согласилась выйти замуж?.. Что скажут, что подумают обо мне и Шмиль, и Гутыря, и все хлопцы Пятой заставы?..»

— Мы с Лесей были на этом плацдарме. Не знаете, где она сейчас? — спросил Шмиль.

— Она уже в партизанах. На Волыни, под Ровно, — тихим голосом ответила Маргарита Григорьевна.

К исходной позиции подошли еще две танковые роты. Теперь весь отряд был в сборе.

— Нам пора! — крикнул капитан Тернистый. — Времени маловато на такую встречу. Но не будем жалеть. Правда, Андрей? Ведь Киев идем брать… По ма-ши-нам!

Будто оглушенные взрывом снаряда, стояли пограничники и смотрели вслед Гнату Тернистому, Шмилю и Устину. Все же случаются радостные, волнующие минуты на войне.

Артиллеристы капитана Зарубы покатили гаубицы по следу, оставленному танками батальона Тернистого. Над недавними позициями фашистов еще висели клубы дыма и поднятой пыли. Доты и блиндажи разрушены. Земля вокруг была словно вспахана глубокими лемехами.

Пехотинцы, минометчики и артиллеристы частей 38-й армии генерал-полковника Москаленко, расширяя прорыв во вражеской обороне, шли вперед. Но уже через два километра передовые роты пехотинцев и танковые батальоны были встречены плотным артиллерийским и минометным огнем. Вдоль шоссе Киев — Новые Петривцы немцы бросили в бой до семидесяти танков.