Письмо Т. А. Строкачу.
«Москва. 20.4.60 г.
Уважаемый Тимофей Амвросиевич!
Признаюсь Вам, что я с большим волнением прочитал Ваше письмо. Очевидно, мы люди такого склада, что нас волнуют людские судьбы, судьбы людей, которые героически ушли из жизни. И это хорошо — ощущать такое волнение.
По сути Вашего письма хочется сказать вот что: значит, я не ошибся в своих предположениях о героическом и честном характере Русанова. О нем я писал в своей повести «Через сорок смертей», посвященной Джалилю… Я думаю, что лучше начать с очерка об Александре Дмитриевиче. Мне также кажется, что тут не должно быть какой-либо монополии. Если в Киеве или еще где-нибудь найдутся товарищи, которые пожелают заняться этой темой, приглашайте их, давайте им все материалы, в том числе и мои, которые я Вам пришлю…
С уважением и приветом,
Юр. Корольков».
Из письма бывшего узника фашистских лагерей.
«Ташкент, май 1960 г.
…На всю жизнь я запомнил образ человека, который в последние трудные минуты подбадривал нас, джалильцев. Капитан Русанов всегда советовал не падать духом, стойко держаться на допросах и быть верным сыном Советской Родины. Такой человек мог встретить смерть с улыбкой на устах, как встретил ее и наш Муса Джалиль…
Рушад Хусамутдинов».
Письмо к автору этой повести.
«Киев, 29 апреля 1969 г.
…После того как Саша Русанов помог мне, Пустельникову и Кондратьеву попасть в госпиталь в Хохенштейн, жизненная дорога моя пролегла через концентрационный лагерь в Лямдорфе. Потом были ужасающие лагеря с романтическими названиями «Гросс Розен» и «Дора».
2 апреля 1945 года во время жестокой бомбардировки я сбежал из лагеря с группой узников. Потом попал к американцам в Эйслебене, а оттуда к нашему командованию…
Теперь о Саше Русанове. И припоминаю мои беседы с ним в камере крепости Лютцен. Тогда мне казалось, что я с ним почти договорился о том, что продолжать борьбу против фашистов и власовцев можно, дав согласие пойти в школу власовских пропагандистов в Дабендорфе и действовать против врага, нанося ему удары в спину. Но, как оказалось потом, Русанов с этим не согласился и не пошел этим путем.
Почему?.. Может, потому что мы не раз говорили о поведении генерала Карбышева, с которым встречались и беседовали товарищи из нашей группы в Замостье, Хаммельбурге и других лагерях. Они рассказывали, как Карбышев просил ни в коем случае не поддаваться на провокации врага, быть стойкими. Его твердая уверенность в нашей победе подбадривала даже пугливые души.
Русанов считал Карбышева одним из передовых бойцов незримого фронта в тылу врага. Саша говорил: «Карбышев активно помогает еще больше вызывать у узников жгучую ненависть к фашизму, придает нам сил для борьбы». Несколько раз Саша просил меня рассказать о своей революционной деятельности, о встрече с Горьким, Макаренко, с чешским журналистом Юлиусом Фучиком. Саша всегда склонялся перед мужеством и силой духа и, очевидно, поэтому и не захотел в глазах власовцев и немцев быть униженным, хотя бы и для личной маскировки, и избрал себе смерть, и мужественно умер…
П. Колеса,
военный инженер 2-го ранга, пенсионер».
Письмо к автору этой повести.
«Архангельск, 22 мая 1969 г.
…Сделал все, что мог. Предсмертные завещания друзей частично выполнил и за восстановление добрых имен погибших буду бороться до конца своей жизни. Не забываю и про подлюг, которых рано или поздно отыщем, чтобы они получили по заслугам.
До глубины души взволнован Вашим оптимизмом и верой в людей, и особенно в капитана Русанова. Вот почему я от всего сердца приветствую Ваше желание написать повесть о нем… Пусть эта повесть будет достойным ответом любителям искать врагов среди верных сынов Отчизны…
Михаил Иконников».
Пройдут годы и десятилетия. Вырастут новые поколения. Но память о тех, кто отдал жизнь за честь, свободу и независимость нашей Родины, кто сражался с фашизмом до последнего своего дыхания и последней капли крови, всегда будет жить в сердцах советских людей. Пусть и эта маленькая повесть будет памятью о верном Сыне Отчизны капитане Александре Дмитриевиче Русанове.
НА ИВОТКЕ
Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая пересилила бы русскую силу!
Н. В. Гоголь. «Тарас Бульба».
Готовя операцию «Цитадель» в районе Курской дуги, гитлеровское командование решило покончить в своем близком тылу с партизанами. Против группы украинских, орловских и курских партизанских отрядов фашисты бросили в начале мая 1943 года шесть дивизий.
Каратели заблокировали массив Брянского леса и развернули наступление на партизанские базы. Сумские отряды занимали южную окраину леса от Старой Гуты до Новосильковских хуторов Хильчанского района.
Гитлеровцы раскололи оборону партизанских отрядов на реке Неруси на две части.
Партизаны держались стойко, сражались отчаянно. Но силы были неравные.
Группа партизан из отряда имени 25-летия РККА во главе с командиром майором Логвиновым была прижата к реке Ивотке. Бойцы бросились в воду, чтобы переплыть на тот берег. Но оттуда ударили фашистские автоматчики.
В реке вместе со многими партизанами погиб и командир Логвинов. От их крови Ивотка, освещенная пурпурными лучами заходящего солнца, стала красной.
А тяжело раненный комиссар Петр Оловенко выполз из воды, чтобы умереть на берегу.
— Пить. Только не из реки! — прошептал комиссар, глядя в лицо Русанова, склонившегося над ним. — Вот я и отвоевался…
— Был бы это фронт, — обронил кто-то из бойцов. — Приползли бы санитары, а потом — санчасть, госпиталь…
Русанов тяжело вздохнул. Он знал, что такое фронт, — за плечами у него была война с белофиннами. Там тоже помощь не всегда приходит вовремя. И все же на фронте, конечно, легче, потому что веришь, надеешься: если тебя ранят, то подберут санитары и ты еще можешь выжить. У них же, у партизан, нет такой надежды. Раненые — те же убитые, только не сразу. Раненых здесь лечить некому, негде их и приютить.
— Ты еще будешь жить, Петя! — сказал Русанов, лишь бы что-то сказать.
Оловенко отрицательно покачал головой. Он понимал, что жить ему осталось считанные минуты, может быть, час. Его глаза были полны слез.
— Какая нелепость…
Этими словами комиссар охарактеризовал ситуацию, в которую попали партизанские отряды. Линия фронта проходила в каких-то семидесяти километрах отсюда. Там сейчас было затишье, а здесь бушевал огненный смерч.
— Какая несправедливость, — шевельнул снова губами Оловенко.
Действительно. Почему бы сейчас Красной Армии не ударить по немецким позициям? Это было бы спасением для партизан. Так думал каждый, когда выпадала возможность передохнуть после жестоких боев.
— Наверное, у армии свои планы… Саша, ты служил адъютантом в партизанском штабе. Как ты считаешь, что думает генерал Строкач о нашем положении? — тяжело дыша, спросил Оловенко у Русанова.
— Тимофей Амвросиевич сейчас в такой же ситуации, как и мы, только на правом берегу Днепра. Вот уже две недели радиограммы подписывает не он, а начальник оперативного отдела. Секретарь ЦК КП(б) Украины товарищ Коротченко, генерал-майор Строкач и главный минер штаба полковник Старинов там… — махнул рукой на запад Русанов. — С партизанами. И там такая же битва с карателями, как и здесь…
