— Нет его. Не вернулся еще.

— Как нету? — ужаснулся Дмитро. — Уже скоро рассвет!

«Почему я с ним не пошел? — в отчаянии подумал Нудьга. — Какой из него разведчик! Да и можно ли было посылать троих? Неужели?.. Немцы вот-вот могут начать обстрел прибрежной полосы. До них нет и трех километров. Что же делать?..»

— Возвращаемся на свой берег. Михалюта, видимо, обошел нас и, наверное, уже далеко. — Нудьга помолчал, вглядываясь в полумрак. — Да, надо идти. Оставаться здесь больше нельзя.

Вдруг сбоку замаячила чья-то фигура. Первым ее заметил Цимбалюк.

— Наши! Наши идут! — радостно закричал он.

— Не стреляйте! — послышался в ответ женский голос. — Не стреляйте!

К минерам подошла молодая женщина, одетая в теплое пальто, обутая в валенки, с узелком, висевшим на руке.

— Кто ты такая? — строго спросил Нудьга.

— Я на тот берег. Ваши бабахнули на шоссе, я и подумала: «Значит, можно перейти залив. А вдруг и их встречу». Одной боязно в такую даль.

Незнакомка бессильно присела на свободное место на санях и разрыдалась, вздрагивая всем телом.

— Вчера в коленях крутило, сегодня бабу встретили. Разве можно ждать в таком случае какой-нибудь удачи? Определенно, нет, — произнес недовольным голосом Воскобойников и уже более приветливо обратился к женщине. — Поплачьте. Быстрее согреетесь.

— Шла на тот берег? — переспросил Нудьга. — А что ты там забыла?

— Село мое под немцами. А на той стороне наши. У меня там знакомые живут.

Нудьга заботливо укрыл ноги женщины рядном, а сверху положил еще и сена.

— Тронулись.

— Н-но, Серый! — крикнул Воскобойников.

Санные упряжки двинулись по направлению к берегу.

Нудьга сел возле женщины.

— Кто же ходит по льду без бузлуков?

— Я ведь в валенках. Я свою стежку знаю с детства. От хаты балкой до моря, мимо зарослей боярышника и терна. Даже пальто не порвала. А потом — мимо двух самоходных барж, что вмерзли в лед под кручей, и сюда.

— Что за баржи?

— На них склад всяких боеприпасов. И немцы там живут.

— Вон откуда стреляли по нашим! — в сердцах воскликнул Нудьга. — Проголодалась, наверно, пока шла сюда? У нас есть сухари, таранька. Похрупай, пожуй, если… если ты не шпионка. Уж больно складно ты говоришь, как по-заученному.

— Сами жуйте свою тараньку, — сердито ответила незнакомка, перестав всхлипывать.

— Как твое имя?

— Натали, Наташа.

— Значит, на нашем берегу у тебя есть знакомые?

— Да. Я уже сказала.

Над санями засвистели мины, прогремели взрывы. Вспышек с берега не видно, поэтому трудно было определить, как далеко находятся немцы.

— Я видела ракеты и слышала стрельбу, — после долгого молчания произнесла Наташа. — Кто-то из ваших наткнулся на эти баржи?

— Возможно, наш командир. Наверное, где-то заблудился. Мы его догоним. Эй, Мусафиров, дай автоматную очередь! И через каждые четверть часа стреляй!

Тишину вспорола автоматная очередь. Где-то вдали справа в ответ прозвучала тоже очередь из автомата.

— Это старший сержант со своими подает знак!

— Точно. Это Михалюта!

— Стреляй, Мусафиров, еще! — закричали обрадованные минеры.

У Наташи перехватило дыхание. Послышалось или в самом деле кто-то назвал фамилию Гната?

— А командир ваш не из студентов? — дрогнувшим голосом спросила Нудьгу.

— Да, из Харькова, Гнат Михалюта. А что?

— Так и есть! — воскликнул кто-то. — Наши стреляют. Три очереди подряд!

— Хорошо, что мы едем к своему берегу! — Нудьга повернулся к Наташе. — Ты его знаешь?

— Знаю. Познакомились перед войной.

Наташа тяжело вздохнула. Скоро увидит Гната. И что же она скажет ему? Ей вспомнились встречи с ним. Их было не так уж и много, но все они врезались в память. О своей любви Гнат говорил открыто, искренне. Она же немного побаивалась его любви. От многих старших по возрасту девчат и замужних женщин не раз слышала, что с мужьями, похожими на Гната, у которых на первом месте наука, творчество, работа, трудно живется на свете. Жена рядом с таким мужем оказывается как бы в тени. Ну куда ей, простой девушке, равняться с ним?..

— Ты не замерзла? — прервал раздумья Наташи Нудьга.

— Нет! Гната больше не слышно?

— Пока что молчит. Знаешь, он славный хлопец. Даже за меня словечко замолвил одной недоступной девушке!

— Почему же она такая недоступная?

— Я только сержант, а она — младший лейтенант.

— А я под Лохвицей встретила никчемного лейтенанта и хорошего сержанта Пепинку. Настоящий боец! Так что дело, наверное, не в званиях, а в самих нас, людях.

Нудьга в ответ промолчал.

«Какой заботливый этот сержант, — подумала Наташа. — Беспокоится, не холодно ли мне. А сперва принял за шпионку… И о Гнате добрые слова сказал. Как жестоко я поступила с ним! Что скажу: Гнату при встрече? Он же клялся мне в любви, верности. А я?..»

Наташе снова вспомнились последние минуты прощания на харьковском вокзале. А потом печальная одиссея под Лохвицей, ее поспешное замужество и трудная дорога к родному селу.

Пришли они в село, когда морозы уже сковывали землю, а залив покрылся льдом. Жили дома, вместе с матерью. Казалось, ей было безразлично, кто и какой у дочери муж: так она была поражена отступлением Красной Армии.

Вскоре одна бомба упала возле самого моста. Взрывом контузило мать. Она стала чахнуть на глазах, словно дерево с подрезанными корнями.

Через месяц немцы предложили Анатолию должность старосты. Он сначала отказывался. Но вскоре подружился с Назаровым, бывшим старшиной, который сдался в плен и стал в селе начальником полиции.

«Что мы, пан Анатолий, теряем? Мои родные где-то на Брянщине, твои тоже где-то за Днепром. Мы тут люди временные. Почему бы нам не пожить по-людски?» — так не раз говорил Назаров шепотом, а когда хорошенько выпьет — во весь голос и в присутствии даже матери.

«И люди вы временные, и совесть у вас временная!» — отвечала ему сердито мать.

Прошло несколько дней, и Анатолий стал старостой. К нему зачастили гости — немецкие офицеры, начальник полиции. Пили, крутили патефон.

«Пусть бы уж этот полицай… Но ведь ты же, Анатолий, моей единственной дочери муж! — вздыхала горестно мать. — Вижу, ума у тебя совсем нет…»

«Это у вас весь ум бомбой выбило из головы!» — кричал в ответ Анатолий.

Так мать и умерла, не дождавшись своих сыновей…

Сани опять остановились. Кто-то из бойцов дал три короткие автоматные очереди. Прислушались. В ответ также прозвучали выстрелы.

Уже совсем стемнело. Метель стала утихать.

Вскоре минеры, ехавшие на санях, увидели впереди две неподвижные фигуры. Почему двое? А где третий? Кого нет? Колокольцева? Бельды? Михалюты? Все молчали. Как оглушенная, сидела и Наташа.

Когда подъехали ближе, узнали Михалюту и Колокольцева. А третий… Мануэль Бельда, укутанный в плащ-палатку, лежал возле их ног.

— Как же это? — вскрикнул Павло Цимбалюк.

— Пуля попала прямо в сердце, — тихо произнес Колокольцев.

— Мануэля Нельду на сани Цимбалюка! Сергей, и ты иди туда! А мы с командиром — на сани Воскобойникова. Там есть санитарка! — распорядился Нудьга. Он подставил свое плечо Гнату. — Держись. У тебя сегодня тяжелая ночь.

— Самое трудное теперь позади. Я уже подумал было, зачем замерзать в этой пустыне, лучше уж все кончить гранатой, — произнес Михалюта хриплым голосом.

— Зачем же так? Сейчас ты оживешь. Руки у санитарки теплые, ласковые, — подморгнул хитровато Нудьга и крикнул: — Наталка, спасай своего харьковского студента!

Михалюта не успел опомниться, как к нему бросилась какая-то женщина.

— Гнат?! — вскрикнула она.

— Так это ты? Санитарка? — Михалюта обнял Наташу и посмотрел на минеров растерянными глазами.

— А мир не такой уж и большой. Определенно, — печально улыбнулся Воскобойников.

Гнат сел на сани. Наташа — рядом с ним. Она избегала его взгляда, говорила о гарнизоне в их селе, о сержанте Нудьге, который сперва принял ее за шпионку, а потом, узнав, кто она, подобрел и даже рассказал, как он, Гнат, замолвил за него словечко какой-то девушке.