— О! Я про тебя напишу… А газета есть. Сегодняшняя. «За честь Родины» — ежедневная красноармейская газета нашего Воронежского фронта. Я сам нештатный, — признался сержант, протягивая Андрею газету.

— Спасибо!

Стоколос положил газету на землю, склонился над ней.

— «Перед нами Киев — гордость и слава родной земли!.. — стал читать он вслух. — Героическая Красная Армия принесла знамя свободы в наш славный Чернигов!..» Так вот почему ты упоминал в стихах Десну. О! Тут и приказ Верховного Главнокомандующего в честь взятия Чернигова…

— Соседи наши. Вместе с Центральным фронтом, наверное, и Киев будем брать, — сказал корреспондент, доставая из своего вещмешка сухари и кусок колбасы. — Хочешь?

— Недавно обедал, — отказался Андрей. — Ты же, друг, не только одни стихи передавай на тот берег в редакцию…

— Стихи я под конец, под занавес, как говорят. А перед этим передал корреспонденцию о взятии села З…

— То есть Зарубенцев?

— Разгадал шифр.

— Вот сообщение о взятии на Левобережной Украине городов — Прилуки, Ромны, Лубны, Ромодан, Пирятин, Миргород, а еще дальше на Полтавском направлении — Красноград, а на Днепропетровском — Павлоград.

— Города эти были нашими два дня назад. А информация вчерашняя, — заметил корреспондент. — Возможно, сегодня наши освободят и весь берег Десны, а под Киевом выйдут к Дарнице. Дела идут, газета пишет!

— Поэтому и лозунг кинули твои газетчики: «Днепр зовет!» А что тут про Черчилля и Рузвельта сообщается? — Андрей стал просматривать четвертую страницу.

— Вчера писали про Италию. Немцы теперь воюют со своим недавним союзником. Вон там, внизу, прочти письма девчат из немецкой неволи.

— Есть, вот они, — кивнул Андрей. — Пишет Оля К. с дороги: «Кушать нам дают через два дня на третий, и то какую-то бурду без хлеба. Бурда вонючая, аж из души воротит. Хорошо, что в торбе есть еще немного сухарей из дома, а то уже, наверное, пропали бы. Мама, не плачьте по мне. Слезы теперь не помогут. Ждите… Ну, пока что и всё. Целую вас много раз и обнимаю. Ваша Оля».

«Неужели вот так везут в Германию в закрытом товарняке и нашу Надю?» — вздохнул Андрей.

— Письмо Гали В. «О, знали бы вы наши муки! Ноги пухнут с голоду. Едем под присмотром немецких конвоиров. Бежать невозможно. Когда нас загоняли в вагоны, один хлопец хотел было бежать, но конвоиры его застрелили. И днем и ночью я плачу и думаю о вас, родные мои, о родном крае. Если бы имела крылья, то поднялась бы и полетела. Неужели мне, несчастной, суждено погибнуть в проклятой Германии…» А вот из письма Прасковьи С. «Эту пасху мы встречали как никогда — на каторжной работе. Дни проходят, как в тюрьме…»

Андрей поднял глаза на корреспондента.

— А почему газета не поместила фамилии девчат?

— Ты что, с неба свалился? Ведь родные этих девчат еще в оккупации. Газета может дойти и до немцев.

— Прости, я как-то не подумал об этом.

— Письма мы печатаем для того, чтобы придать красноармейцам злости к немецким палачам. Как же без злости выиграть войну? Возьми себе, если хочешь, газету. В ней и стихотворение «К тебе, Днепр!» Андрея Малышко.

— А я — Андрей Стоколос.

— А я — Филипп Миронец! — улыбнулся сержант.

— Вот и познакомились. Газету прямо сейчас покажу своим хлопцам-пограничникам. Здорово! Газета за двадцать второе сентября сорок третьего года. Сегодня день осеннего солнцестояния, и мы на Днепре. А ровно два года назад бились с эсэсовцами под Барышевкой и Яготином, — Андрей умолк, повернулся лицом к Днепру.

В воду падали снаряды, мины и бомбы. От их взрывов Днепр клокотал, пенился, вздымался гейзерами. Иногда опрокидывались лодки, разлетались в щепки плоты. Из-за грохота взрывов, рева самолетов криков людей не было слышно, хотя раненые и живые, конечно, кричали, падая в воду, хватаясь за доски, бревна, даже за щепки, только бы выжить, не утонуть. Но судьба не ко всем была милосердна. Течение, огибая плацдарм, быстро несло трупы красноармейцев вниз, туда, где синели каневские боры.

Когда в эфире зазвучали позывные «ЗСТ-5» (эти позывные означали — 5-я застава, они были неизменными у радиста Андрея Стоколоса) и начальник украинского партизанского штаба генерал Семен Кондратьевич Шаблий узнал о боях красноармейцев и партизан возле сел Зарубенцы и Григорьевки, он уже не мог заснуть. Мысли его были там, на Днепре. Ему не терпелось поскорее оказаться на месте форсирования реки.

Кроме водителя Николая Ветрова с генералом всегда выезжал «в командировки» и радист сержант Петр Ивлев, который имел рацию «Север». Рация была главным оружием для генерала. И радист все время находился при нем, куда бы он ни ехал, где бы ни был.

«Эмка» мчалась полевыми дорогами, объезжая колонны солдат, обозы и вереницы автомашин, направлявшихся к Днепру. На берегу — в лесах и кустарниках, в камышах сосредоточились пехотинцы, артиллеристы со своими орудиями на конной и тракторной тяге и без всякой тяги, минометчики, машины, нагруженные ящиками снарядов и мин. Все ждали лодок, паромов, плотов, которых не хватало, а те, что сновали от берега к берегу, порой разлетались вдребезги от прямых попаданий вражеских снарядов и бомб.

Понтонно-мостовые подразделения, как и армейские тылы, были еще далеко. И саперы принялись мастерить из железных бочек, привезенных с железнодорожной станции, паром на шестьдесят тонн, который мог бы выдержать танк «КВ» или самоходную артиллерийскую установку «зверобой», имевшую 152-миллиметровое, самое мощное в танковых войсках орудие. На таком пароме могли уместиться и две «тридцатьчетверки». У саперов уже был готов и трос к парому. Они спешили, зная, как трудно бойцам на правом берегу без танков.

Начали строить и мост через Днепр.

Саперам помогали местные сельчане — старики, женщины, подростки, инвалиды. Пришли все, кто мог хоть что-нибудь делать, захватив с собой кто топор, кто пилу, кто лом или кувалду.

Бородатый старик без левой руки на большом фанерном листе написал мелом: «Даешь мост за две недели!» Щит поставили на куче песка.

Генерал Шаблий, увидев его, улыбнулся.

Мост через Днепр — трудная, почти непосильная работа в условиях бомбардировок и обстрелов. Однако мост необходим. Понтонные парки, металлические конструкции для моста через Днепр находятся еще где-то на железнодорожных узлах Белгорода, Воронежа, а плацдарм на Днепре уже захвачен.

Все ломало стратегию вдохновителя создания «Днепровского вала» генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Правда, форсирование Днепра на юг от Киева еще не означало создания русскими стратегического плацдарма на Правобережье. Войскам, которыми командовал генерал армии Ватутин, еще надо было выйти на оперативный простор, ввести в действие танковую армию. Форсирование Днепра вблизи старинного украинского города Переяслава было неожиданным для немецкого командования. Внезапным оно оказалось и для инженерных войск и тылов Воронежского фронта.

Теперь нужен был срочно мост. Иначе танковая армия, тяжелая корпусная артиллерия могут надолго остановиться на левом берегу. Без танков, без «бога войны» — тяжелой артиллерии — немыслимы выход войск на оперативный простор и взятие Киева, столицы Украины.

Шаблий подошел к мостостроителям. Два офицера держали в руках большой лист бумаги с начерченной схемой будущего моста.

— Неужели успеете сделать за две недели? — спросил их Семен Кондратьевич, кивнув на схему.

— Должны бы управиться, — ответил стоявший рядом усатый плотник.

— А может, удастся и за десять дней, — произнес не очень уверенно лысый старик с топором в руке.

— Невероятно, — прошептал Шаблий. — Такая ведь широкая река… Да еще эти проклятые бомбардировщики…

— Все знают, что это невероятно, — тихо произнес офицер. — Но знаем и то, что надо.

«На Днепре все, весь народ солдаты! — подумал генерал, увидев на песчаной дюне деда, опиравшегося на клюку. — Одет во все полотняное. Наверное, сам шил или старуха…»