— А этот Стоколос действительно сын генерала Шаблия?

— Да. Это может подтвердить и полковник Сильченко. В молодые годы он служил вместе с Шаблием.

— Я бы все-таки посоветовал сдать рацию.

— Я уже сказал, что рация не числится за моим дивизионом, — повысил голос капитан Заруба.

«Самоуверенный, гордый, будто не прапрадед был генералом от артиллерии, а он сам, Заруба, уже генерал», — отметил Добрин. Помолчав, сказал:

— Ну что ж, дело ваше. Рация — на вашу ответственность. Прошу вас не информировать Стоколоса о нашем разговоре.

— И без вашей просьбы я ничего бы не сказал. Андрей Стоколос — впечатлительный человек и может серьезно обидеться. А нам еще надо поберечь нервы для скорых боев.

— Так точно! — козырнул майор Добрин и отошел от Зарубы.

В кузове с бывшими пограничниками и морячком, который за словом в карман не лезет, ехать Добрину больше не хотелось. Глазами он стал искать другой транспорт. Увидел полковника Сильченко и Маргариту Григорьевну, стоявших возле газика. Они о чем-то говорили. Говорили громко, не таясь. Видимо, разговор был серьезным.

Добрин направился к ним. По пути достал из кармана кителя пачку «Казбека», сунул в рот папиросу и стал высекать огонек из трофейной зажигалки.

Маргарита Григорьевна ваяла мужа за руку.

— Ты ведь сегодня еще и не завтракал. Чем-то озабочен? Что случилось?

— Как там в солдатской притче? Не отрывайся от кухни, не попадайся на глаза начальству и не проявляй никаких инициатив. А у меня все наоборот, — грустно усмехнулся Сильченко. — От кухни я действительно оторвался, потому что потерял аппетит, а начальству в лице командующего фронтом попал на глаза. Виноватым, правда, не стал после разговора с Ватутиным, но не удержался и подал командующему свою идею. Теперь должен, как твердит солдатская заповедь, ее выполнять. Мой полк возвращается резко на запад, на шоссе Пирятин — Дарница.

— А может, возьмешь меня?

— Мы встретимся в Киеве накануне Октябрьских праздников. Это самое позднее, — заверил жену Сильченко.

— Ну что ж… Пойду со своими пограничниками, если уж вы проявили такую инициативу на свою же голову, — сердито сказала Маргарита Григорьевна, обращаясь к мужу на «вы».

— Конечно, я мог промолчать, и полк пошел бы вместе со всеми, — развел руками Сильченко. — Но на юг от Дарницы тоже нужно развернуть бои для общего успеха в Киевской операции. Пойми, я знаю эти места еще с довоенного времени. Зачем же поручать такую работу другому человеку? Ты не обижайся на меня. Ватутин даже дал дельный совет, уточнил мое намерение. Теперь он будет планировать действия с учетом моего полка и тех подразделений, что пока дислоцируются там, на левом берегу.

Грузовые машины, в кузовах которых сидели пехотинцы и минометчики полковника Сильченко, повернули влево, на шоссе Харьков — Киев.

Федор Федосеевич обнял жену за плечи, поцеловал.

«Ну и ну! — покачал головой майор Добрин, увидев, что десятка два машин поворачивают резко на запад. — Что они, с азимута сбились, эти Сильченки? Полковник не может без выкрутасов. Опять что-то задумал. Должно быть, с разрешения командующего фронтом. Ишь, стратег какой нашелся! Даже со своей королевой Марго разлучается. Что бы все это могло значить?..»

За время службы на границе Максиму Колотухе много раз случалось выступать на собраниях — пионерских, комсомольских, рабочих, партийно-комсомольских. Не было собраний лишь в группе партизан, в их отряде десантников. Какие еще там собрания и протоколы, если все на виду, если комсомольские и партийные билеты на Большой земле и бойцы платили взносы не деньгами, а добытыми разведданными, сброшенными под откос фашистскими поездами.

Но одно дело вражеский тыл, а другое — регулярная армия. Тут есть партийное и комсомольское бюро. Тут собирают раз в месяц членские взносы. Даже если ты находишься на переднем крае, подползет парторг, или комсорг, или кто-нибудь из бюро, и, будь добр, заплати взносы. Заплати и распишись в ведомости, как того требует устав.

Сегодняшнее партийно-комсомольское собрание командиру орудия Максиму Колотухе и наводчику Василию Волкову должно запомниться навсегда. Сегодня накануне наступления на Киев их должны принять в партию.

Рано утром они побрились, подшили к гимнастеркам белые подворотнички, Колотуха надраил до блеска голенища хромовых сапог. Сколько бойцы 5-й заставы знают его, не помнят, чтобы он ходил в кирзовых сапогах. Даже когда выдавали кирзачи перед вылетом десанта, он умудрился как-то поменять их на хромовые сапоги.

Шли уже пятые сутки, с тех пор как началась рокировка танковой армии и частей усиления с Букринского плацдарма на Лютежский. Большое количество техники еще было сконцентрировано в густых лесах между Днепром и рекой Ирпень. Как и во время рейда через днепровские переправы вблизи Зарубенцев, все заботились о маскировке танков и орудий от глаз воздушных разведчиков, да и не только воздушных. Поэтому даже повара варили горячую пищу лишь раз в сутки и только на сухих сосновых ветках — они не дымят и сразу вспыхивают огнем.

Солдатам показывали фильм «Кутузов». О нем много говорили, спорили. Особенно всем запал в память один эпизод — это когда фельдмаршал Кутузов приказывает ночью зажечь как можно больше костров, чтобы ошеломить Наполеона количеством войск, преграждающих захватчикам дорогу на Калугу. А вот теперь, через сто тридцать один год, такой же хмурой осенью, солдаты и офицеры делали все, чтобы враг не заметил присутствие на Лютежском плацдарме танковой армии и больших сил артиллерии.

Вечером второго ноября танковые части заканчивали последние приготовления перед штурмом вражеских укреплений. Каждый экипаж брал по два боекомплекта снарядов, пулеметных лент, двойной запас солярки-горючего. Танкисты приваривали к бортам трех-четырехметровые кронштейны и устанавливали на них фары. Атака должна начаться рано утром. Чтобы лучше было видно поле боя, несколько танковых отрядов пойдут в атаку с включенными фарами — пусть немцы стреляют по фарам, отдаленным от «тридцатьчетверок» и «КВ» на три-четыре метра.

…Когда коммунисты приступили к голосованию, Максим Колотуха заволновался еще больше. Хотя на это и не было причин. На все вопросы он ответил правильно. Биография у него чистая. Женился, находясь в партизанах, и уже имеет полуторагодовалого сына. Есть боевые награды. Никаких родственников за границей нет. Но «знакомые» скоро будут. Вся продажная нечисть, что воевала против партизан, окажется там, когда Красная Армия перейдет западную границу.

Ему вспомнился побратим-пограничник, а потом комиссар партизанского отряда Артур Рубен и командир отряда Герой Советского Союза Иван Опенкин. Оба они еще до войны были коммунистами. Уже потому, что Рубен и Иван погибли, надо вступать в партию, чтобы не редели ее ряды в этой кровопролитной войне. И сожженный фашистами пограничник Сокольников предстал перед глазами, а в ушах зазвучали его слова: «Передай маме. Я не предал Родину!» Вот почему он и написал в заявлении:

Волновался и Василий Волков. А если упрекнут пленом? Что из того, что рекомендацию написал сам командир артдивизиона капитан Заруба? Перед партией все должности и чины равны! А вдруг не поверят пулевым ранам на спине и на груди, полученным во время расстрела севастопольцев в Запорожье на виду у самого генерал-фельдмаршала Манштейна? Подпольщики вагоноремонтного завода, спасшие его после того, как выполз из кучи трупов полуживым, говорили, что он родился в сорочке. Нет, никому не желает он такой «сорочки», разве что тем, кто расстреливал его, и самому Адольфу Гитлеру…

Напрасно волновались Колотуха и Волков. Все коммунисты единогласно проголосовали за них.

После собрания Волков ушел в лес. Ему захотелось побыть одному. Он остановился возле вековой, дуплистой сосны и, прислонившись к шершавому стволу щекой, заплакал. То были слезы, которые он сдержал, когда эсэсовцы расстреливали моряков, когда стреляли в него самого. Когда-нибудь они должны были прорваться…