— Одна из последних смертей в Киеве, — печальным голосом произнес Ватутин, кивнув на мертвого Луденко, которого танкисты уже завернули в брезент и положили на броню танка. — Я познакомился с этим воином еще на Дону. Мать ждет его в Лебедивке, возле переправы.

Шаблий отвел Ватутина в сторону.

— Дело неотложное, товарищ командующий. К Фастову направляется сотня танков из двадцать пятой дивизии…

— Мы знаем об этом. Дивизии ведет фон Шелль, воспитанник Гудериана. Слушаю вас.

— В тех районах действуют три наших партизанских отряда — васильковский, фастовский и бышевский. Они составляют четвертый батальон Киевского соединения. Отряды боеспособные, разведка у них на высоком уровне, — Шаблий раскрыл планшет. — Вот радиограммы. Тут названы села и города возможной встречи танкистов с партизанами. Партизаны проведут танки к железнодорожной станции, в Фастов. Туда стянутся автоколонны немцев, отступающих из Киева.

— Это хорошо, что ваши люди будут проводниками у танкистов, — кивнул командующий. — Нам бы использовать ночь — утром немецкие танки навяжут нам бой. Сделаем так. Пошлем туда бригаду полковника Майборского. Он мастер таких походов.

Ватутин подозвал капитана Тернистого.

— Догоняйте свою бригаду! И расскажите Майборскому все, что услышите сейчас от генерала Шаблия… Уже завтра утром Фастов, важный железнодорожный узел, должен быть взят нами. Иначе может создаться серьезная угроза Киеву с этого направления. Да и с запада тоже. Манштейн скапливает танковые силы возле Житомира, Староконстантинова. Об этом сообщает воздушная разведка. Нам надо спешить. Однако торопливость не перечеркивает рассудительности. Пользуйтесь услугами партизан. Такого преимущества нет у Манштейна и Гота. Бойцы генерала Шаблия хорошо знают местность, обстановку, людей.

— Есть! Все учтем! — козырнул Тернистый.

Ватутин подошел к «КВ».

— О включенных фарах во время атаки в Святошине я знаю. А вот фары на конусах откидных кронштейнов вижу впервые. Сколько выдумки у вас, танкистов! Однако ночью лучше идти без включенных фар и с партизанскими разведчиками на броне, как советует генерал Шаблий.

— Учтем ваше замечание! По машинам! — крикнул Тернистый и побежал к своим танкистам.

Было хмурое осеннее утро. В Киеве стихали выстрелы. Но война продолжалась…

Прорвав оборону немцев в районе Святошина, танковые корпуса и бригады 1-го Украинского фронта двинулись на юг, чтобы перерезать шоссейную дорогу из Киева на Белую Церковь и захватить Фастов.

Потеряв Киев, Манштейн и Гот лихорадочно начали стягивать силы к Фастову и Попельне, готовясь к контрнаступлению против 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта Рыбалко.

Комбриг Майборский распределил по батальонам и ротам проводниками партизан, присланных генералом Шаблием.

В батальон Тернистого проводником был назначен шестнадцатилетний хлопец Митя. Худенький, беловолосый, с румянцем на щеках, он был очень похож на девочку. Партизаны часто наряжали его в женское платье и отправляли на разведку. Однажды его не узнал даже родной отец.

Митя получил задание встретиться на явочной квартире с подпольщиками, работавшими на мельнице. Фастов он хорошо знал. Быстро добрался до дома Горпины Андреевны, куда должны были прийти подпольщики. Возле тына на толстой колоде сидел один из них, дымя самосадом, и будто ненароком посматривал по сторонам. Это был его отец.

«Вот так номер! — растерялся Митя. — Сейчас он начнет насмехаться. Скажет: что это ты нарядился в девчачье платье?..»

Но отец не узнал его, сердито буркнул:

«Чего бы это дивчине шляться по улицам в такую позднюю пору? Ишь накрасилась! Немцам хочешь понравиться? Нет батога на тебя. О матери хотя бы подумала».

«Да это ж я, тату! — тихо сказал Митя. — Ну и подпольщик! Родного сына не узнал… Так и скажу командиру…»

Отец растерянно заморгал глазами.

«Как был ты сорвиголовой в школе, так и остался им…»

Теперь партизанская жизнь позади. Митя сидит на теплой, как спина коня, броне «КВ» Тернистого плечом к плечу с бойцами-автоматчиками. Вглядывается в ночь. Тьму вспарывают огненные трассы пулеметов, вспышки ракет.

— Чего это они стреляют? — пожал недоуменно плечами Митя. — Ночь, а они…

— От неуверенности, сынок, — ответил пожилой усатый сержант. — Они знают, что Киев уже советский, что наши танки пошли в прорыв. А что будет дальше, им невдомек.

— Чудно.

— Почему чудно?

— Чудно, что у немцев так много снарядов. Сколько тех поездов с боеприпасами пустили мы под откос. Между Фастовом и Бояркой мы укокошили дюжину эшелонов. А они все равно стреляют…

— Выходит, мало укокошили, сынок. Есть боеприпасы у немцев. Чтобы побить фашистов, мы и избрали себе в помощники темную ночь. Ночь — подруга наша.

— И сестра партизан, — улыбнулся Митя.

Из люка высунулся Тернистый. Запрокинул голову, стал вглядываться в звезды.

— Сверяете, правильно ли мы идем, товарищ командир? — спросил его Митя. — Идем на юг. Если бы не грохот танков, мы бы уже слышали гудки паровозов на железнодорожной станции. Там днем было пять эшелонов. Курсирует и немецкий бронепоезд.

— На машинах, тех, что ведет комбриг к железно-дорожной станции, есть взвод саперов-подрывников. Они перекроют дорогу бронепоезду: подорвут рельсы.

— А почему не мост?

— Мост уже завтра понадобится нашим железнодорожникам. Мы ведь идем в наступление.

— Не подумал, — смутился Митя. — Мы привыкли уничтожать все, что служит фашистам.

Впереди показалась река.

— Товарищ капитан, эта речка хоть и небольшая, но берега заболоченные. Увязнут танки, — сказал Митя.

— А через мост смогут пройти?

— Немецкие танки проходили.

— Значит, и мы пройдем!

Тернистый отправил в разведку танк «малютку» и «тридцатьчетверку», выделил им три танка боевой охраны, которые должны были прикрыть и переход батальона через мост.

На околице села танкисты увидели артиллерийскую батарею. Орудия были прицеплены к автомашинам, артиллеристы спали в хатах. Услышав рокот моторов, они начали выскакивать на улицу, но тут же попадали под пулеметный огонь танков.

Бой длился несколько минут. Разгромив батарею врага, танки Тернистого беспрепятственно переправились через мост.

Вскоре с «малютки» по радио сообщили: у въезда в Фастов на холме стоят противотанковые орудия «кобры».

Тернистый приказал автоматчикам и партизанам-проводникам покинуть машины. Батальону приготовиться к атаке.

Комендант города еще год назад облюбовал хату Горпины Андреевны и иногда присылал на постой к этой тихой, незаметной женщине офицеров и знатных промышленников, приезжавших из рейха. В хате прибрано, чисто, опрятно. Перед иконами, обрамленными вышитыми рушниками, все время горит лампадка.

По мнению оккупационных властей, Горпина Андреевна была далека от политики. Никто в комендатуре даже не подозревал, что ее хата является конспиративной квартирой партизан и подпольщиков.

Оберста Вассермана, влиятельного офицера, прибывшего из ставки самого Манштейна, комендант города тоже поселил в хате Горпины Андреевны. Пусть полковник-фронтовик хорошо поужинает, отведает украинского борща и в домашнем уюте и покое переспит ночь перед завтрашним решительным боем с танками русских, нацеливших свой удар на железнодорожную станцию. Осенняя ночь долгая и темная, а линия фронта проходит где-то в пятидесяти километрах. Чего же тут особенно волноваться? И так тревог выпало немало в течение последних двух дней.

Хорст Вассерман ел вкусный борщ, приятно пахнущий капустой и сметаной. Хозяйка еще добавила сметаны, и полковник довольно закивал головой:

— Зер гут, зер гут.

— В борще варилась курка, — сказала Горпина Андреевна, вытирая чистым полотенцем руки.

Слово «курка» Вассерман знал и без перевода, как знают немецкие солдаты слова «яйка», «млеко» и «дай». Эти слова стали самыми употребляемыми в лексиконе оккупационных войск.