Но когда Вассерман ложкой вынул куриное сердце, он вдруг побледнел, будто увидел в борще жабу.

— Подсыпать? — подошла к столу с половником Горпина Андреевна. — Вот печеночка.

Вассерман, увидев в половнике еще и куриную печенку, вздрогнул. Ему вспомнился рассказ брата: печенкой и сердцем Бремк и служащие собачьей фермы кормили овчарок перед допросами партизан и слишком упорных и ценных пленных. Он достал из кармана френча носовой платок, прижал его к носу: его стало тошнить.

Адъютант тут же выхватил из кобуры парабеллум и направил дуло на Горпину Андреевну. Она захлопала глазами, не понимая, что это вдруг случилось с ее постояльцем.

— Я хочу капусты, — тихо произнес Вассерман.

Адъютант перевел его слова.

— «Коль» — капуста. Знаю, — кивнула Горпина Андреевна. — Я сейчас полезу в погреб.

В цинковом корыте возле печи лежало выкрученное после стирки белье. Горпина Андреевна взяла простыню, две наволочки и сказала нарочито громко:

— На улице морозец. Пусть промерзнет белье до утра.

Во дворе она повесила на веревку простыню и две наволочки. Такая договоренность была с Митей. Если на веревке висят две наволочки и простыня, значит, у Горпины Андреевны на постое офицер. С этим Митей одни хлопоты: что-нибудь да выдумает, будто играет в разведчиков. А ведь это же настоящая война, не забава. Но все же, отметила про себя Горпина Андреевна, голова на плечах у хлопца есть. Зачем подставлять себя напрасно под пули.

Капусту Горпина Андреевна посолила неделю назад, но бочка уже заметно опустела. Еще бы! За капустой присылал своего гонца даже сам комендант города. Капуста вкусная, с яблоками.

Горпина Андреевна спустилась по шаткой лесенке в погреб, вынула из бочки кружок, придавленный камнем, набрала целую миску капусты.

Проходя мимо развешенных наволочек и простыни, тяжело вздохнула: «Митя! Митя! Когда же мы дождемся своих? Не повесят ли нас на этой самой веревке? А люди еще пустили обо мне слух: немецкая прислужница! Удивятся, когда увидят с петлей на шее…»

Капуста с квашеными яблоками оживила Вассермана. Он выпил еще рюмку коньяку, закусил моченым яблоком, доел не спеша борщ.

После сытного ужина офицеры разошлись по комнатам. Вассерман занял большую комнату, капитан-адъютант — меньшую.

Горпина Андреевна, убирая со стела посуду, слышала, как полковник повернул ключ в дверном замке. Замок в дверь врезали немцы по приказу коменданта города, чтобы в комнату не заглядывала хозяйка, когда кто-нибудь квартирует у нее.

«Отсюда закрылся, а во дворе и на улице поставил два танка и легковую машину, — подумала Горпина Андреевна. — Что ж оно будет утром? Сколько танков на окраине города, возле вокзала…»

Вассерман включил карманный фонарик, осветил стены. Подошел к окну, посмотрел на «тигра» и танкетку «куницу». Экипажи спят: кто в танке, кто сверху на броне. Улыбнулся. Рядом стоял еще и «опель». «Выбирай, герр оберст, любой вид транспорта: хочешь, — на колесах, хочешь — на гусеницах…»

Вассерман закурил сигарету. Из головы не выходили мысли о предстоящем бое с бригадой полковника Майборского.

«Этого Майборского генерал Ватутин все время посылает вперед еще со времен битвы на Дону. Каков он из себя? По сведениям разведки, ему лет тридцать. Юноша против меня, Гота и Манштейна. Молод у них и командующий фронтом Ватутин. Сталин после неудач в сорок первом и сорок втором дал дорогу молодым офицерам, понимающим природу современной войны моторов, ее стратегию, и они воюют смело, даже дерзко. С такими надо быть осторожными. Да к тому же и разведка у большевиков не то что у нас. Проморгали рокировку танковой армии с Букринского на Лютежский плацдарм. И результат — потеряли Киев. Попробуй теперь отбей его у Ватутина…»

Вассерман хорошо знает, что Ватутин не раз стоял против Манштейна и на Дону, и дважды под Белгородом, и под Киевом. Однако фельдмаршал редко вспоминает имя Ватутина. Ясное дело. Урожденному прусскому военному аристократу неудобно произносить слова похвалы прямому противнику, внуку солдата, воспитаннику Фрунзе и новой полководческой школы красных, да еще и на пятнадцать лет моложе по возрасту. Слишком горд генерал-фельдмаршал. Это и плохо. Надо видеть и учитывать и положительные, и отрицательные стороны противника.

Вассерман погасил сигарету, снял френч, повесил его на спинку стула. На сиденье положил планшет с картой, записной книжкой, штабными бумагами. Штаны аккуратно сложил на спинку кровати, ближе к ногам. Улегся под чистую простыню, а сверху укрылся одеялом.

— Пошли, боже, мне удачу в завтрашнем бою, — прошептал Вассерман.

И стал еще раз продумывать в деталях будущее расположение своих танков и противотанковой артиллерии. Бой он начнет из засады. Главное, хорошо начать. Танки в засаде — грозная сила…

Где-то далеко гремели орудия, гудели самолеты. Мысли Вассермана вернулись к недавнему ужину. Куриное сердце и печенка, сваренные в борще… Почему это вдруг женщина предложила ему их съесть?

Вассерман смежил веки, механически стал считать: один, два… И уснул.

Танкисты полковника Майборского высунулись из нижних и верхних люков, чтобы глотнуть свежего воздуха, подставить вспотевшие головы под морозный ветерок.

Майборский с начальником штаба майором Чумаченко, с командирами батальонов и партизанами-проводниками стояли на пригорке и смотрели на притихший город.

Перед ними расстилалась просторная низина. За ней на юг и на запад тянулись невысокие холмы. Немного поодаль проходила железнодорожная насыпь. Именно сюда уже прошли и пытаются еще пройти танковые подразделения противника. Они будут идти на эту высотку, которой ночью овладел батальон капитана Тернистого.

— Что нам делать? — спросил у офицеров Майборский, — Как сообщили партизаны, у немцев около сотни тяжелых и средних танков. Приблизительно столько же автомашин с пехотой. Это значительно больше, чем у нас.

— И поэтому они думают, что мы не начнем бой, пока сюда не подойдет танковый корпус. Это будет завтра, и они готовятся к бою со всем корпусом, — первым заговорил начштаба майор Чумаченко.

— Значит, их надо как-то обмануть, — развел руками Майборский.

— А как? — пожал плечами Чумаченко.

— Атаковать, не ожидая утра! Ночью! Рассредоточить машины и повести ураганный огонь в направлении исходных позиций танков и самоходок врага. Надо вести огонь с ходу, все время передвигаясь, чтобы создать впечатление, что наших танков тоже не меньше сотни. А для приманки выдвинем вперед три или пять машин. Это вынудит противника развернуть свои силы.

— Сперва нужно пройтись по улицам города и «подмести» их, — подал голос капитан Тернистый. — Мы раздавим машины вместе с пехотой, и тогда нам легче будет биться с танками.

— Еще одно. На вокзальную площадь надо послать «тигробоев», — предложил майор Чумаченко.

— Эти «САУ-сто пятьдесят два» неповоротливы как черепахи, — возразил кто-то из офицеров. — Им бы лучше находиться в засаде.

— На стороне самоходно-артиллерийских установок ночь и партизаны-проводники, хорошо знающие каждую улицу, проулок, площадь, сады, — стоял на своем Чумаченко.

— Точно!

— Проведем и «черепахи».

— Сперва пехоту надо обезвредить, а она сейчас отлеживается по квартирам, — зашумели партизаны.

— И к тетке Горпине заглянем, товарищ полковник. Нет ли у нее случайно важных гостей? — подал голос и Митя. — Они у нее часто гостят.

— Конечно, заглянем и к тетке Горпине, — кивнул Майборский. — Наверняка к ней должен кто-нибудь прийти на ночлег. Подумайте, Митя, об этом с капитаном Тернистым. А я со своей группой танков и «тигробоев» возьму вокзал. Сигнал к атаке — выстрел из орудий и три красные ракеты. Все! — рубанул воздух рукой Майборский. — По машинам!

«КВ» капитана Тернистого мчался огородами к хате тетки Горпины. С улиц время от времени долетал шум немецких автомашин и тягачей, слышались резкая речь и выкрики солдат.