— Да ты что! — скептически усмехнулся Мотыльков. — Как только явишься к нему, он тут же продаст тебя гестапо. Лучше бы послал его в разведку на Кривую Косу. Там, говорят, стоит большой гарнизон. Надо разведать. Если это так, мы бы договорились с морячками и ударили бы вместе по Кривой Косе.

— Интересная мысль, — поддержал комбата Илья Гаврилович.

— Неужели он не догадывается, что его жена у нас? — пожал плечами Мотыльков.

— Может быть, и догадывается, но не подает виду. Поэтому, наверное, и хочет нам угодить.

— Чужая душа — темный лес, да еще у отступника. Думаю, тебе не следует говорить об этой встрече с Наталкой.

— А зачем ей говорить? Она и так все уже сказала.

Гнату снова вспомнилась заброшенная железнодорожная колея. Наташа на рельсах. Он вздохнул, посмотрел в окно.

Веденский заметил его волнение.

— Что тебя, Гнат, беспокоит: посещение старосты или записки немецкого инженера?

— Блокнот немца. Формулы в нем беспокоят.

— Так, — полковник задумался. — И меня тоже. В тридцать третьем году в Ленинграде проходил конгресс физиков. Я присутствовал на заключительном заседании. Как раз выступал французский ученый Жолио-Кюри. Он сказал, что последние исследования физиков могут использовать фашисты, которые уже дорвались до власти в Германии, господствуют в Италии. Ты, Гнат, представляешь?

— Что, Илья Гаврилович?

— Если какой-то инженер-майор фашистской армии вынюхивает на юге Украины руды тяжелых элементов, собирает шлаки на металлургических заводах, то чем тогда занимаются физики в самой Германии?

Известно чем. Поэт Павло Тычина в том же тридцать третьем году вот что написал:

— Прозорливый поэт. «Мы тревожим стратосферу, атомное ядро и сферу». К этому идет. Наши радиомины в Харькове свидетельствуют о том, что с помощью радио можно на огромном расстоянии управлять не только взрывами.

— А мне до сих пор верится, что мина в Харькове могла быть подорвана и сигналами из обычной, маломощной рации.

— Надо было подстраховать себя, — признался Веденский. — Я ведь говорил тебе, что у нашей мины много противников. Они считали наш замысел фантастическим, даже авантюрным… Но теперь это позади. Нам надо делать свое дело. Сегодня твоя группа получила благодарность за отличную работу в тылу врага. Колокольцев, которого Нудьга считал «ночником», подал заявление в комсомол. Люди растут. И не только как специалисты минирования. Вот что важно, Гнат.

Веденский достал из нагрудного кармана кителя письмо, положил его в планшетку.

— От дочери, — улыбнулся Илья Гаврилович. — Уже в шестом классе. А кажется, совсем недавно ей было восемь лет. Кажется, совсем недавно она провожала на Белорусском вокзале свою мать в Испанию… Пишет, что скучает по мне и маме. — Веденский помолчал. Вздохнул. — Ты, Гнат, проведай Наталку. Ей сейчас так нужна твоя поддержка! Что молчишь? Блокнот немецкого майора до сих пор не дает покоя?

— Рельсы и шпалы, — задумчиво произнес Михалюта и начал пальцем что-то выписывать в воздухе. — В голове железная дорога, по которой до войны ходил поезд Мариуполь — Ленинград и привозил Наталку из родного села в Харьков!

— Не понял, — развел руками Веденский.

— Пока что мы минировали шоссейную дорогу, военные объекты, — поднял Гнат указательный палец. — Разрешите, я пойду с группой к железной дороге Волноваха — Мариуполь. Если за ночь не успеем, останемся на вторую. А десяток мин замедленного действия под рельсы поставим. Немцы там непуганые. Нудьга и Мусафиров говорили мне, что у них руки чешутся поработать на железной дороге. У меня тоже. Это интереснее, чем на шоссе, и надежнее! Колеса паровоза не свернут в сторону, не объедут мину.

— Значит, ты уже думал об этом? Но до железной дороги больше пятидесяти километров, — Илья Гаврилович посмотрел на карту.

— Поэтому и надо нам три ночи, чтобы надежно было.

— Заманчиво! — воскликнул комбат Мотыльков. — Волноваха — Мариуполь — одна из двух железнодорожных веток, питающих прибрежные войска фашистов всем необходимым. Эта ветка имеет стратегическое значение для противника. Я — «за»! Но чтобы было, как ты говоришь, надежно, твоим минерам надо хорошенько потренироваться. Ближайшая от нас железнодорожная станция Ейск. Туда и пойдете дня на три. С вами поедет в Ейск младший лейтенант медслужбы Нина Аркадьевна. Дадим вам бойцов для прикрытия и охраны с двумя ручными пулеметами. Жалко, конечно, что там нет леса. Но что поделаешь…

— Так это хорошо, что нет леса, — прервал комбата Веденский. — Мины замедленного действия пока не очень-то приживаются в партизанских отрядах. Там отдают преимущество минам мгновенного действия. Они срабатывают на глазах, и виден результат работы. Но это хорошо в условиях, когда железная дорога проходит через лесной массив и когда она не очень сильно патрулируется. А вражеские эшелоны надо подрывать не только в зонах, где есть лес, но и в степи. И твоя, Гнат, группа должна это доказать. Значит, Волноваха — Мариуполь. Та самая железная дорога, по которой ездила Наталка?

— Та самая.

— Зайди к Наталке и передай привет от меня. Скажи, что она тоже наш боец… Почему помрачнел?

— Да как-то неудобно идти к ней.

— Будь мужчиной, Гнат! Она порвала все нити со своим мужем-старостой, многим нам помогла. Это — наш человек. Поверь мне. В людях я немного разбираюсь.

— Хорошо, Илья Гаврилович. Я зайду, чтобы… чтобы расспросить, как лучше подобраться к баржам, тем, что стоят у берега.

— Что-что? — насторожился Веденский.

— В первый наш выход Бельду, Колокольцева и меня немцы встретили огнем, когда мы шли с моря. Значит, к ним можно подобраться незамеченными с суши.

— Вон оно что? У тебя сегодня какое-то озарение. Идеи так и сыплются из головы. Подойти к баржам с берега. Интересно. Согласен с тобой. Обдумай хорошенько эту операцию. И мы ее потом обсудим.

Михалюта вышел из штаба. Низко над заливом в сторону вражеского берега летели краснозвездные штурмовики. Гнат улыбнулся. «Скоро вы, соколы, будете точно знать, где расположены артиллерийские и минометные позиции фашистов. Клюнули гансы на приманку Ильи Гавриловича».

Ему вдруг вспомнилось, как полковник говорил про свою дочурку-шестиклассницу. «Свою! — Гнат прикусил губу. — Но ведь она же не родная его дочь…»

Михалюта шел по знакомым улицам села и удивлялся: почему полковник так высоко ценит Наташу? Ведь она же изменщица.

К нему подошли Нина и Дмитро Нудьга.

— Что ты, как конь, понурил голову? — скуластое лицо Нудьги расплылось в улыбке.

— Думу думает большую, — пошутила Нина и лукаво повела глазами в сторону хаты, где жила Наташа. — У Наталки скоро крестины. Наверно, кумом будете, Гнат?

Нудьга тут же нахмурился:

— Зачем так, Нина!

Гнат с нарочитым безразличием заметил:

— Вы, Нина Аркадьевна, наверное, уже проведали Наталку? А что касается кумовьев…

— Прошу прощения. Я не хотела вас обидеть, — покраснела фельдшерица. — Просто нечаянно сорвалось.

— Хорошо. Не будем об этом, — примирительно сказал Михалюта. — Я только что от полковника. Наша группа командируется в Ейск на три дня. Вы, Нина, тоже едете с нами.

— Значит, разрешили! — радостно воскликнул Нудьга.

— Тогда я побежала собираться. До встречи! — Нина повернулась и быстро зашагала к санитарному пункту.

— Как у тебя с нею? — спросил Гнат, когда фельдшерица была уже далеко.

— Вроде бы нашли общий язык. Но мне кажется, что она в тебя влюблена.

— Брось ты! Нина мне не нравится.

— Правда? — Нудьга схватил Гната за руку, крепко сжал ее. — Вот спасибо. А я думал… Ты сходил бы к Наталке. Проведал бы ее. Тем более, она хорошо знает местность возле железной дороги.