— Товарищ старший лейтенант, а как ведут себя перебежчики? — после долгой паузы спросил Гнат.

— Ты опоздал с вопросом. Пока ты находился в Ростове, я водил бойцов на разгром комендатуры. Проводниками были перебежчики, — сказал Мотыльков.

— И что же? — заинтересовался Михалюта.

— До берега и поселка мы прошли незамеченными: проводники оказались надежными. Местность и расположение немцев знали хорошо. Назаров еще и прикончил часового возле комендатуры. Мы заминировали объект. Мины загремели, когда мы спустились с кручи на лед. В небе вспыхнули ракеты, нас обнаружили. Без боя не обошлось. Тогда и был убит Назаров, а Анатолий ранен в плечо.

— Пролил, значит, Анатолий Петрович кровь в бою, — задумчиво произнес Михалюта. — Снял с себя вину и перед Наталкой…

— Я еще не сказал вам об одной просьбе, — обратился капитан третьего ранга к Веденскому. — Командующий флотилией просит прислать к нам минеров-инструкторов, чтобы подучить моряков вашей специальности для действий в тылу противника. Скоро весна, корабли смогут выйти в море, наши десанты будут действовать на суше.

— Мы откомандируем к вам испанцев — Доминго и Чико. И еще кого-нибудь из наших, — ответил Веденский.

— Заранее благодарю. Без мин на вражеском берегу нам нечего делать.

— Да, это так, — согласился Веденский. — Без мин на войне не обойтись. — И задумчиво добавил: — Особенно без мин замедленного действия и мин, управляемых по радио.

Михалюта вышел из штаба.

Ночь была звездная. Воздух чистый, морозный. Дышалось легко.

Внизу, под кручей, — полоска берега и море, закованное льдом, с озерцами воды. Ранняя весна! Небо с каждым днем становилось все синей и синей, а ночью — темным, аж черным.

Гнат запрокинул голову.

«Сколько же этих звезд! Сверкают себе, и нет им никакого дела до наших земных забот, до наших бед и страданий…»

Последними покидали клуб хозяева-минеры и организаторы праздничного самодеятельного концерта, который надолго останется в памяти бойцов, моряков и местных жителей.

Михалюта вышел из клуба вместе с Чико и Зиной.

Зина была обеспокоена: Марьяно до сих пор хромал.

— С такой ногой сегодня в море нельзя, — сказала она.

— Но, но! — возразил Чико. — Гнат, мы был в первый поход, мы пойдем и в последний. Так?

Михалюта кивнул.

— Зина, ты Чико не знаешь. Никто его не остановит.

В стороне, под акацией с искривленным ветрами стволом, в черном пальто и белом пушистом платке стояла Наташа.

— Вышла полюбоваться первым дыханием весны? — спросила Зина, обнимая ее за плечи.

— Сегодня рыбаки будут провожать бойцов на тот берег. Вот и вышла повидать своих. А где же хлопцы?

— Отправились готовиться к походу, — ответил Михалюта.

Марьяно и Зина пошли дальше. Гнат и Наташа остались под деревом вдвоем.

В ветвях посвистывал ветер. В небе ни облачка, только солнце сияло в беспредельной голубизне.

— Скоро весна, — тихо произнесла Наташа, глядя на море. — И ты идешь?

— Иду.

Наташа положила руку на потрескавшийся, шершавый ствол акации.

— Я буду ждать тебя, Гнат.

— Анатолий скоро выпишется из госпиталя.

— Не говори мне о нем, — губы Наташи задрожали.

— Чудно: служил он у немцев — ты была с ним, а покаялся, пролил кровь — ты отворачиваешься от него.

— Тебе этого не понять, — вздохнула Наташа.

— Ошибаешься, я давно знал, что он не для тебя.

— А почему же ты не убедил меня в этом? Хотя, прости, началась война. Окопы под Лохвицей, тот лейтенант, что посрывал со своей гимнастерки петлицы, и сержант Пепинка… Моя нерешительность… Все это не прошло напрасно, все учило меня уму-разуму. Ты, Гнат, не думай, что я напрашиваюсь на твое внимание. Нет. Я просто буду ждать тебя и завтра, и всегда.

— Эти слова похожи на сказанные когда-то тобой и не похожи.

— Ты вспомнил станцию Основа?

— И железнодорожную колею, где мы ждали свои поезда — один на Мариуполь, другой — на Золочев. Это были разные направления.

— Не упрекай. Теперь у меня та же дорога, что и у тебя, у Нудьги, у всех вас. Ваши минеры останутся в моей памяти и сердце навсегда. Это мне поможет. Война ведь еще долго будет длиться.

— Да, войне пока что лишь девять месяцев, — произнес задумчиво Гнат и уточнил: — В час весеннего равноденствия будет ровно девять месяцев. А сколько же еще надо воевать, чтобы дойти до границы, до заставы, где служил Дмитро Нудьга, а потом еще до Берлина? Год? Два? Три?..

— А если немцы весной или же летом снова пойдут в наступление? — со страхом спросила Наташа. — Разве такое невозможно?

Гнат не ответил. Молча взял руку Наташи. На мгновение ему показалось, что они находятся на станции Основа.

— От моих братьев никакой весточки. Может, погибли. Ты, Гнат, теперь самый дорогой для меня человек.

Наташа достала из кармана носовой платочек с вышивкой по краям.

— Это тебе на намять.

Гнат расстегнул стеганку, спрятал платочек в карман гимнастерки.

— Вот что, Наташа, — Гнат переступил с ноги на ногу, не зная, как сказать о том, что его беспокоило.

— Говори.

— Возможно, я завтра не вернусь с того берега. — Заметив в глазах Наташи испуг, договорил торопливо: — Не вернусь вместе со всеми. Но это не будет означать, что меня убили. Просто так надо.

Она все поняла.

— Сколько людей в армии, а без тебя почему-то не могут обойтись там, — Наташа кивнула на залив, в сторону северного берега. — Ты возвращайся. Я рада, что ты есть на свете. Я буду ждать тебя.

Гнат осторожно вытер пальцем слезу на ее щеке и ушел.

Наташа долго смотрела ему вслед.

Ветер тоскливо завывал в колючих ветках акации, надсадно скрипел искривленный ветрами ствол.

«Вот так и моя жизнь, как этот ствол акации, неровная. Почему?» — с болью подумала Наташа.

Солнце спустилось к горизонту, когда на берегу под кручей выстроились взводы и роты морских пехотинцев и минеров. Бойцы были одеты в маскировочные халаты, вооружены винтовками-трехлинейками, автоматами, ручными пулеметами. На правом фланге несколько расчетов с ПТР — противотанковыми ружьями.

Минеры и моряки были перетасованы в шеренгах. Сержант Нудьга стоял рядом с мичманом Савиным, с которым познакомился в Ейске. Как и тогда, Савин был в фуражке с натянутым, будто кожа на барабане, верхом. Мичман так загляделся на младшего лейтенанта медслужбы Нину Аркадьевну (она о чем-то беседовала со старшим лейтенантом Мотыльковым), что не заметил, как к нему подошел капитан третьего ранга Багатолетко. Он снял с мичмана фуражку и надвинул на его голову черную шапку-ушанку.

Михалюта стоял рядом с главстаршиной Линницким, широкоплечим моряком с задумчивым лицом. Слева от главстаршины — Арон Бабаян, вернувшийся на днях из госпиталя. Раненая рука его быстро зажила. Из батальона Арона не отчислили. Напрасно он волновался.

Нина тоже отправлялась с санитарами к торосам, где они развернут медпункт. Переговорив с Мотыльковым, она пошла на левый фланг, где находились санитары со своими конными упряжками. Шла, сопровождаемая сотнями глаз, словно была здесь командующим и принимала парад.

Минеры и моряки стояли по команде «Вольно!» напротив полковника Веденского, комбата Мотылькова и командира морского десанта Багатолетко.

— Товарищи красноармейцы, матросы и командиры! — обратился к воинам Веденский. — Поздравляю вас с большим праздником, двадцатичетырехлетием Красной Армии и Военно-Морского Флота! Сегодня мы идем громить вражеский гарнизон на Кривой Косе. Немцев там больше тысячи. Нас меньше. Но мы моряки и минеры! Нам помогут группы партизан-подрывников. Командиры взводов и боевых групп ознакомлены с дислокацией врага, знают свою задачу. Два месяца тому назад наше командование побаивалось, что противник сосредоточит силы на северном берегу и ударит через залив по южному берегу. Чтобы этого не случилось, нас и прислали сюда. И мы честно выполнили свой долг. Противник привык иметь дело с нашими подрывными группами из десяти, пятнадцати, изредка двадцати бойцов. А этой ночью с моря нагрянет целый батальон хорошо вооруженных «белых привидений», как величают нас немцы. Да здравствуют наши доблестные Красная Армия и Военно-Морской Флот! Смерть фашистским захватчикам!