«Бэм… бэм… бэм… бэм…» — звучало в ушах Нади. Удары колокола смешались с грохотом разрывов бомб и снарядов.

«Видимо, поздно вы, хлопцы-красноармейцы, приедете…» — подумала с болью Надя.

Гул самолетов раздался над хатой.

— Это советские «илы» — «черная смерть»! — закричал Бремк, — Надо прятаться в погреб! Хорошо, что не выехали раньше, накрыли бы нас на шоссе!

Самолеты с ревом пронеслись над селом. Ударили немецкие зенитки и крупнокалиберные пулеметы. Земля вздрогнула от взрывов бомб.

Магер, Бремк и Перелетный, толкая в спину Надежду Калину, побежали к погребу.

«Двенадцать наших самолетов!» — успела сосчитать Надежда, остановившись перед входом в погреб. Она окинула взглядом подворье — лежал бы поблизости топор. Перерубила бы проволоку…

Бремк дернул телефонный кабель, Надежда упала.

— Больно же! Ироды проклятые!..

Опять послышались удары колокола. И Надежде снова представилась страшная картина — вся в огне церковь, заполненная сельчанами. «Ад в родном селе над Десною…» — вздохнула горестно она.

Надежда плакала от своего бессилия. Думала, что слез у нее уже давно нет, последние выплакала во время пожара и расстрелов в селе. Но, оказывается, где-то на самом донышке еще были эти слезы и вот полились ручьем. Еще бы! В небе летают «илы», где-то поблизости гремит фронт, откатываясь к Киеву и Остру, а ей так и не дождаться своих, не быть освобожденной из тяжкой неволи.

«Бэм… бэм… бэм…» — гремело в ушах Надежды.

«Выродки! Ни убежать, ни покончить с собой не дадут… Были бы близко Терентий и Ваня, они бы придумали, как меня выручить. Нет ни брата, ни мужа — ушли на шоссе Киев — Полтава или к Днепру. Хотя бы упала рядом бомба, чтобы погибли и эти трое, и я вместе с ними…»

Когда самолеты, обстреляв немецкие позиции вблизи шоссе Киев — Козелец, наконец улетели, Магер отважился завести «мерседес». Времени было в обрез. После налета «илов» могло быть еще хуже: у русских теперь мощные танковые войска, которых боятся немецкие солдаты. А танки могут оторваться от линии фронта и на тридцать километров. Магер хорошо понимал это — на фронте он не первый день.

Побороли свой страх и Бремк с Перелетным. Они вылезли из погреба, кинулись за чемоданами. Среди награбленных ими вещей были и уникальные картины, иконы.

Услышав рокот двигателя машины, из хаты вышла, боязливо озираясь по сторонам, хозяйка. Покинуть хату — большой риск для селянки. Отступающие немцы намного злее тех, что приходят во время наступления. Да еще такие, как Бремк.

Параске Даниловне хотелось увидеть пленницу Надю. Может, та что-нибудь скажет на прощание. Ведь свои скоро придут. Это понимают и немцы.

— Прощай, милая! — крикнула Параска Даниловна, сжавшись в комок, боясь, что, сейчас раздастся автоматная очередь.

— Прощайте! — крикнула в ответ Надежда.

Ей хотелось сказать еще что-то. Она вспомнила разговор между Вассерманом и Перелетным. Они говорили о какой-то даче в Святошино, под Киевом. Надежда верила, что вот-вот придут свои и ее непременно будут разыскивать и брат, и муж.

— Мы будем в Святошине, — торопливо сказала она.

— Прощай, дочка. Все может быть. На то воля господня. А ты для них нужна еще живой. Это я поняла, — обняла Параска Даниловна Надю за плечи. — Я скажу нашим, кто ты и кто твой Терентий Живица.

«Мерседес» выехал на шоссе, запруженное тягачами и машинами, и пополз, будто большой черный жучище, в том же направлении, куда двигались войска.

Не успел «мерседес» достигнуть крайней хаты возле дороги, как в гул, рокот машин и беспорядочную стрельбу из орудий и пулеметов вдруг ворвались голоса немецких солдат, полные ужаса:

— Русише панцер!..

— Русские танки!..

Магер в это время как раз обгонял колонну. Сквозь переднее стекло хорошо было видно, как шесть «КВ» и «тридцатьчетверок» ворвались на позиции артиллерийской батареи метров за двести от шоссе. Напуганные солдаты побежали, размахивая руками. Спасаясь от одного танка, они попали под гусеницы другого. Из танков строчили пулеметы. Слышался скрежет железа, трещали, ломались орудийные лафеты, втыкались в землю покореженные стволы противотанковых «кобр».

Над шоссе снова появились «илы». Они летели так низко, что казалось, заденут крыльями башни своих же танков. «Илы» летели на бреющем полете, чтобы видеть, где свои, а где чужие.

Загорелось несколько машин с солдатами и дна бронетранспортера.

— Так вас! Так! — закричала Надежда, сжимая кулаки. — Горите, проклятые!

— Молчать! — прошипел Бремк.

На большую угрозу он сейчас был не способен. Такого страха ни ему, ни Магеру и Перелетному видеть еще не приходилось. Каждый боялся за свою жизнь. И только Надежда Калина была безразлична к смерти, которая могла наступить в любую минуту.

— Так вас, проклятых! Бейте! Бейте их за все наши муки! — закричала она снова.

Перелетному показалось, что настал наконец момент, когда надо держать ответ за прожитую жизнь. С чем он встречает свою погибель? Своих покинул в сорок первом. Но разве он виноват, что Красная Армия оказалась неподготовленной к такой войне?.. Перешел к немцам из идейных соображений — во имя самостийной Украины, которая потребует своих руководителей. Тогда он не думал, что штурмбанфюрер сделает из него палача своих же людей. И вот тебе на… София Шаблий, самодеятельная художница… Что стоило ей сказать, где спрятана сабля? Сказала бы, и все муки и ее самой, и Надежды Калины, и юной соседки Тани на том и закончились бы! Так нет, вздумалось старухе сопротивляться, выводить из себя Вассермана, а перед смертью еще и крикнуть: «Люди! Это они меня за Сталинград! За то, что мой племянник — генерал Шаблий!..»

А еще Вассерман решил допрашивать золотоволосую Таню, от сладострастных мыслей о которой он, Вадим, весь становился будто наэлектризованный. Да, по характеру он — человек завистливый, самолюбивый. Ну и что? Ему еще до войны было не по себе от того, что Таня не смотрит на него. Сама соплячка, а он уже заканчивает университет…

Как было укротить свою злость на Таню, когда она смотрит влюбленными глазами на Андрея Стоколоса, этого байстрюка от пограничников, воображавшего себя полководцем? Как мог он приказать своему сердцу быть безразличным к ней, когда вдруг заметил, какими преданными глазами смотрит она на пленного Артура? Разве этот обреченный на смерть латыш красивее его, Вадима? Что хорошего увидела она в узнике Вассермана? Или у нее свет клином сошелся на этих пограничниках?! Не хватало еще третьего для комплекта — Гната Тернистого. Тот тоже был неравнодушен к ней…

Да, его охватила такая злость, что не жаль было и самой Тани, когда ее нежную ножку прострелил штурмбанфюрер Вассерман, не добившись признания, где спрятана та самая драгоценная сабля.

Сказала бы, и все! И никаких мук!

И уж совсем зависть разбудила в нем зверя к тем, кого уважала, а то и любила Таня. Оставшись с раненой по приказу Вассермана на случай, если девушка в бреду, возможно, станет говорить и про саблю, он все же обесчестил Таню. Отомстил сразу и Андрею, и Артуру, и Гнату и был доволен, что Таня, так похожая на Изольду из немецкой рыцарской легенды, все же досталась ему, пусть и раненой, пусть и в бреду, но не им — ее воздыхателям.

А еще история с Надеждой Калиной… Словно налитое соком красное яблочко, Надежда не обращает на него никакого внимания! Созданная будто для любви с настоящими мужчинами, каким считал он себя, она отдалась Ивану Оленеву, примаку, инвалиду. Что увидела в сибирском медведе красавица Десны? Наверное, назло ему, Перелетному, она взяла себе в мужья безрукого Ивана и этим самым словно заслонилась от него щитом. А чем кончилась беседа штурмбанфюрера с Надеждой?.. Сказала бы, где спрятана та сабля, может, и село не было бы уничтожено под корень. Вот так кончается игра молодежи в «несгибаемых революционеров» со штурмбанфюрером и самим Гитлером!..

«Мерседес» так трясло на ухабах, что Перелетный то и дело тыкался лбом в спинку переднего сиденья.