— Да.

— Он часто у тебя останавливался?

— Да.

— Так что ты его хорошо знаешь?

— Да. Его зовут именно так, как ты его называешь, он предприниматель.

— Где он живет?

— В Ускубе. Но дома бывает нечасто. Он занимается несколькими районами и объезжает их.

— Отведи нас в комнату, в которой он жил.

Я надеялся найти хоть какие-то следы, но увы. Задание, которое я дал Халефу, было исполнено, но с неудачным результатом, и я отослал его с лошадью домой. Он чувствовал себя не в своей тарелке и бормотал извинения, выдирая волоски из бороденки.

Гуляму я сказал, чтобы шел срочно к кади и доложил о сложившейся ситуации. До сих пор он не проронил ни слова, но сейчас произнес:

— Это слишком, уж очень слишком! Кто бы мог подумать, что так оно получится! Если бы мы не пошли в баню, а остались дома, Оско встретил бы нас вовремя и бегство не удалось бы.

— Мы должны были предвидеть нечто подобное!

— Но чем нам поможет кади? Разве он может что-либо исправить?

— Надо рассказать ему о происшедшем, и только с его помощью мы можем получить свидетельство того, что арестованный больше не находится под стражей.

— Кади наверняка спит.

— Так разбудим его.

— Но займется ли он этим делом?

— Должен заняться!

Судья, как мы и предполагали, отошел ко сну, и мне стоило немалых усилий убедить слугу, чтобы тот разбудил его. Нас пропустили. Он принял нас с не совсем гостеприимной миной.

— Мы передали Баруда эль-Амасата в твои руки, — начал я тоже не очень приветливым тоном. — Ты позаботился о том, чтобы его охраняли?

— Ты пришел только для того, чтобы задать мне этот вопрос?

— Я хочу выслушать твой ответ.

— Арестованного хорошо охраняют. Вы можете идти.

— Нет, не мы можем идти, а он ушел.

— Он? Кто?

— Арестованный.

— Аллах акбар! Бог велик, он тебя поймет, но мне твои слова непонятны!

— Скажу проще: Баруд эль-Амасат бежал!

Кади аж подскочил на подушке, на которой сидел, а перед этим лежал.

— Повтори, что ты сказал — «бежал»?

— Да.

— Убежал… Из зиндана! Куда, не знаешь?

— Мы его встретили.

— Аллах! Почему же вы его не схватили?

— Не могли.

— А почему вы решили, что это он?

— Мы только недавно об этом узнали. Один человек его освободил — Манах эль-Барша.

— Манах эль-Барша? Да я его знаю! Он был раньше сборщиком налогов и жил в Ускубе. Сейчас он ушел со службы и живет в горах.

Значит, он побежит в горы. И я спросил:

— Ты не видел его сегодня во время слушания?

— Нет. Откуда ты его знаешь?

— Я узнал его имя и кое-что о нем самом от одного торговца одеждой. Он жил у болгарина Доксати, купил лошадей и вместе с Барудом и кем-то третьим ускакал из города.

— Кто же этот третий?

— Я не знаю, но могу предположить, что охранник из тюрьмы, ключник.

Мы рассказали ему вкратце о происшедшем. Он быстро собрался, вызвал десять хавасов и устремился вместе с нами в тюрьму.

Главный надзиратель был немало удивлен таким визитом и в столь поздний час.

— Веди нас к арестованному по имени Баруд эль-Амасат! — приказал кади.

Служитель повиновался и был немало изумлен, когда увидел, что камера, где сидел заключенный, оказалась пуста. Охранник же, которому был поручен Баруд, таинственным образом исчез.

Гнев кади трудно было описать. В немецком языке вряд ли найдутся такие выражения, которые употреблял судья в отношении работников сего заведения. В завершение своей тирады он приказал запереть в камере самого начальника тюрьмы. Я попытался успокоить его тем, что сообщил о нашем решении начать преследовать преступника завтра с утра. Он пообещал дать самых надежных и исполнительных хавасов. Потом мы вышли на улицу и зажгли прихваченные фонари прямо у дверей тюрьмы. Без таких ламп можно было запросто попасть в полицию и провести ночь в малоприятном обществе.

Мы немного отошли и тут, огибая угол дома, столкнулись с человеком, который, как я тогда подумал, в спешке переходил с одной стороны улицы на другую. Он налетел на меня, отскочил и закричал:

— Осторожнее!

— Это ты осторожнее! — ответил я ему.

— Аман! Аман! Прости! Я очень спешу, и лампа погасла. Не позволишь ли мне зажечь ее от твоей?

— Пожалуйста!

Он вынул фонарь из своего светильника, сделанный из промасленной бумаги, и прижал к моему. При этом он объяснил свою спешку:

— Я бегу к аптекарю. У нас заболел гость, он говорит только по-немецки, он из Немчистана.

Этим он разжег мой интерес. Речь шла о каком-то моем соотечественнике, к тому же попавшем в беду! Любопытство мое разгорелось.

— Из какой же немецкой страны он?

— Из Баваристана!

Значит, баварец! Меньше всего я думал тогда об обмане. Откуда здесь могут знать о Баварии!

— А чем он болен?

— Нервная лихорадка.

В тот момент мне и в голову не пришло, что такого и быть не может. Я думал только о помощи.

— Кто он?

— Не знаю. Он пришел к моему господину, торговцу табаком, чтобы продать товар.

— Он далеко живет?

— Нет.

— Веди меня к нему!

— Ты врач или аптекарь?

— Нет, я немец и хочу узнать, могу ли чем-нибудь помочь своему соотечественнику.

— Иншаллах! Пойдем со мной!

Мои спутники хотели пойти со мной, но я отговорил их, думая, что никто не понадобится. Я отдал лампу и последовал за неизвестным.

Шли мы недолго. Он постучал в какую-то дверь. Она отворилась, и я, стоя еще на улице, услышал вопрос:

— Ты привел врача?

— Нет, это соотечественник больного.

— Но что он может сделать?

— Он может быть переводчиком, если мы не поймем гостя.

— Тогда пусть входит!

Я ступил в узкий коридор, выходящий в маленький дворик. Свет бумажной лампы позволял видеть на три шага. Я совершенно не предполагал, что мне может что-то угрожать, и потому немало удивился, когда услышал голос: «Хватайте его. Это тот самый!»

В тот же момент свет погас, и я почувствовал, что меня окружили. Я совершенно не ожидал нападения. Звать на помощь было бесполезно — дворик со всех сторон был закрыт стенами домов. Оставалось разбросать нападавших и вырваться наружу. Я попытался двинуть руками, но на них пудовыми гирями кто-то повис. Нападение готовилось именно на меня — в этом я сразу убедился. Меня выследили еще у кади и заманили сюда. Слова мне не помогли бы, и я начал действовать руками. Напрасно! Их было слишком много. Меня повалили, хотя я и отбивался как мог, и опутали веревками.

Я был в плену и к тому же связан! Почему я не звал на помощь и вообще не издал ни единого звука? Думаю, я поступил правильно, иначе они могли просто пристрелить меня.

Даже недостаточно сильный человек в такой экстремальной обстановке приобретает некую сопротивляемость. Я задыхался, но мои противники тоже устали. В сумке у меня были нож и пистолеты, но ее у меня отняли в первый же момент. Парни сгрудились вокруг меня на узком пространстве. Было так темно, что я не смог разглядеть и собственную руку.

— Готово? — спросил голос.

— Да.

— Тогда несите его!

Меня схватили и потащили. Я едва мог пошевелить коленями, и потому отказался от сопротивления — это только ухудшило бы мое положение. Я заметил, что меня проволокли через два темных помещения в третье, где и бросили на пол. Парни ушли. Через некоторое время вошли двое, один нес лампу.

— Ты меня узнаешь? — спросил другой.

Он встал так, чтобы свет лампы падал ему на лицо. Можете представить мое удивление, когда я узнал в нем Али Манаха бен Баруда эль-Амасата, сына беглеца. Это с ним я не так давно разговаривал в монастыре дервишей в Константинополе!

Я не ответил. Он пнул меня в бок и повторил:

— Я спрашиваю, узнаешь ли ты меня?

Молчание явно было мне не на пользу.

— Да.

— Лжец! Ты не был насром!

— А разве я выдавал себя за такового?

— Да.

— Вовсе нет. Я совсем не хотел ввести тебя в заблуждение. Что вы от меня хотите?