Вождь отвернулся и молчал. Вместо него взял слово воин, которого Хромой Френк свалил около укрытия;

— Бледнолицые теперь враги юта?

— Мы друзья всех краснокожих людей, но мы защищаемся, когда они первыми проявляют свою вражду.

— Юта вырыли топор войны против бледнолицых. Вы знаменитые воины и не боитесь их. Но знаешь ли ты, что навахи выступили, чтобы помочь бледнолицым?

— Да.

— Навахи — это апачи. И знаменитейший вождь этого народа, Виннету, ваш друг и спутник, находится здесь, у вас. Я вижу его рядом с конем. Почему вы бьете воина навахо и связываете ему руки и ноги?

— Ты говоришь о себе?

— Да, я навахо.

— Почему же ты тогда не разукрашен в цвета твоего племени?

— Я должен был отомстить.

— А почему ты еще здесь, когда твои уже отступили?

— Все из-за мести. Мой брат был убит вождем этих псов. Я перенес его тело в укрытие, чтобы юта не смогли снять с него скальп, а потом вернулся назад, чтобы отомстить за его смерть, хотя мои воины уже отступили. Я подкрался к врагу и не был им замечен. Какой-то вождь убил моего брата, а значит, расплачиваться своим скальпом за его смерть тоже должен вождь. Я знал, что один из них остался в долине, и хотел его разыскать. На моем пути я увидел двух человек, одного убитого и одного живого. Тот тоже меня увидел, и я должен был его застрелить, чтобы он не выдал меня, но тот оказался быстрее и свалил меня раньше. Когда я очнулся, уже лежал в темноте и был связан. Позови Виннету! Он не знает меня, но, если мне разрешат поговорить с ним, я смогу доказать, что я не юта, а навахо. Когда я передал брата товарищам, стер боевую раскраску с лица, чтобы юта не посчитали меня врагом.

— Я верю тебе, ты — навахо и будешь освобожден.

Но тут раздался крик Желтого Солнца:

— Он юта, один из моих воинов, — трус, который ложью хочет спасти себя!

— Молчи! — приказал Олд Шеттерхэнд. — Если бы он действительно был из твоего племени, ты бы его не выдал. Именно это и доказывает, что он говорит правду. Ты вождь, но твоя душа — душа обыкновенного труса, которого нужно презирать!

— Не оскорбляй меня! — вскипел юта. — У меня есть сила, чтобы погубить вас всех! Если ты снимешь с нас путы, я прощу вас. Если ты не сделаешь этого, вас ждут страшнейшие муки!

— Меня смешит твоя угроза. Ты находишься в нашей власти, и мы сделаем с тобой все, что пожелаем. Чем спокойнее ты смиришься со своим положением, тем терпимее оно будет. Мы не испытываем радости от мук наших врагов.

С этими словами охотник освободил от веревок навахо, который был довольно молодым человеком. Тот вскочил, потянулся, потом попросил:

— Отдай этих псов в мои руки, чтобы я мог взять их скальпы! Чем мягче ты с ними будешь, тем больше они тебя обманут!

— У тебя нет на них никакого права, — ответил Олд Шеттерхэнд. — Возможно, ты пойдешь с нами, но если рискнешь коснуться их хоть пальцем, то умрешь от моей руки. Только если мы оставим их в живых, они смогут принести нам пользу, но их смерть повредит нам!

— Что за польза от них? — презрительно усмехнулся краснокожий. — Эти псы ни к чему не пригодны.

— Я дам тебе маленький совет. Если ты, конечно, хочешь достичь своих, то должен нас слушаться.

Лицо навахо всем своим выражением говорило о том, что он очень неохотно отказывался от своего намерения, но все же должен был повиноваться. Чтобы не зажигать в его сердце огонь обиды, Олд Шеттерхэнд возложил на него охрану пленных юта и обещал скальп любого, кто рискнул бы предпринять попытку к бегству. Такое решение не только успокоило индейца, оно, вместе с тем, было достаточно умным, поскольку более внимательного и неутомимого стража, чем тот, кто так жаждал кожи с голов пленников, нельзя было найти.

Теперь стоило осмотреть убитых белых. Те представляли собой вид, описание которого лучше опустить — все они приняли смерть в жестоких муках. Но трампы заслужили то, что с ним и произошло. Хуже всего обошлись с Полковником — его тело свисало со столба головой вниз. Так же как и его спутники, он был лишен всяческих одежд, которые краснокожие, похоже, поделили между собой.

— Весьма плачевно! — произнес Олд Файерхэнд. — Если бы мы могли прийти раньше, чтобы помешать убийству этих людей!

— Хо! — отозвался Миссури-Блентер. — Разве вы испытываете сострадание к этим мерзавцам? Даже если бы мы пришли вовремя, Полковник все равно должен был умереть! Мой нож в любом случае поговорил бы с ним!

— Я не это имел в виду, поскольку не сожалею об их смерти, я лишь хотел, чтобы она была менее жестока. Но бумага, бумага — рисунок, который Полковник носил с собой! Я хочу его найти, он нам нужен! Но теперь он пропал.

— Возможно, мы найдем его. Во всяком случае мы еще столкнемся с юта и получим какую-нибудь возможность завладеть его костюмом, а потом сможем его обыскать.

— Едва ли! Мы ведь не знаем, во что он был одет последнее время, да к тому же наверняка его одежда поделена среди многих. Рисунок утерян, а этот старый вождь Ихачи-Татли, от которого Энгель получил план, тоже мертв. Второго экземпляра больше не существует.

— Ошибаетесь, — вставил Уотсон, сменный мастер из Шеридана. — Этот вождь имел внука и правнука, которые, хотя и не присутствовали при нас, все же жили на Серебряном озере. Они, само собой разумеется, знают тайну и по-хорошему или по-плохому — это все равно — раскроют нам ее.

— Индеец не позволит выудить из себя что-либо подобное, — произнес Олд Файерхэнд, — особенно если речь идет о золоте или серебре. Он лучше умрет, чем поможет разбогатеть ненавистному белому.

— А почему, спрашивается, они должны ненавидеть нас? Оба Медведя, возможно, настроены к белым дружелюбно.

— Оба Медведя? — удивился Олд Файерхэнд. — Их так звали?

— А как же! Большой и Маленький Медведи.

— Черт возьми! Как это от меня ускользнуло! Конечно, я вспомнил, что вы называли их имена еще в Шеридане. Как это я сразу не подумал о двух тонкава, которые были с нами на пароходе! Нинтропан-Хауей и Нинтропан-Хомош, Большой и Маленький Медведи, ведь их же так звали!

— Два Нинтропана живут на Серебряном озере, — подтвердил Виннету. — Я знаю их, они мои друзья и всегда были благосклонны к бледнолицым.

— В самом деле? Это хорошо, очень хорошо, поскольку есть надежда, что они встретят нас дружелюбно. К сожалению, наверху теперь развернулась борьба, и юта находятся между нами и озером. Нам, пожалуй, не стоит проезжать там.

— Нам не нужно проезжать ни там, ни мимо юта, ибо я знаю путь, которым не ходил ни один белый и ни один юта. Хотя он и очень труден, но если поторопимся, то окажемся наверху еще до прибытия юта и даже навахов.

— Тогда поспешим, — оживился Олд Файерхэнд. — Нам нечего больше здесь делать, кроме как похоронить этих белых — не можем же мы оставить их висеть! Мы сделаем это быстро, если заложим трупы камнями. Потом сразу уедем. Я надеюсь на лучшее, тем более, у нас много заложников и мы, стало быть, сможем вынудить юта согласиться на предложение о примирении.

Величественный пейзаж открылся взору белых, когда они несколько дней спустя приблизились к цели своего тяжелого путешествия. Они двигались в слепящем глаза переливе цветов по медленно поднимающемуся каньону, со стен которого безмолвно взирали вниз огромные застывшие скалы. Кругом стремились ввысь колоссальные пирамиды из песчаника, расположенные одна подле другой или друг за другом подобно сдвинутым театральным кулисам. Эти пирамиды, состоявшие из окрашенных в различные цвета пластов, то образовывали прямые, совершенно отвесные стены, то своими колоннадами с выступающими краями и углами либо торчащими вверх шпилями были сравнимы со старинными замками и крепостями. Солнце стояло в зените, чуть в стороне от этого чуда природы, переливающегося в его лучах неописуемым великолепием красок. Скалы то сияли лазурью, то казались золотисто-красными, а всюду виднелись желтые, оливковые, или сверкающие огненной медью пласты, с затаившимися в складках густыми синими тенями. Но эта роскошь, при виде которой разбегались глаза, была мертвой, ибо жизнь и движение отсутствовали. Ни капли воды не стекало со скал, ни один стебель не мог найти себе приюта на глубоком дне, а на затвердевших стенах не было видно ни ветки, ни листочка, чья зелень радовала бы глаз.