По лицу Виннету опять промелькнула лишь тень улыбки. У него не было никаких страстей и привязанностей, и ему было совершенно непонятно, почему это сам король ковбоев приходит в неописуемый восторг от такой чепухи, как сигареты.

Горячий ветер пустыни наконец стих, и солнце достигло последней восьмушки своей дневной дуги: воздух очистился от летучей песчаной пыли, и мы смогли без помех полюбоваться закатом. Какие сцены его лучи будут освещать здесь завтра в это же время дня? Этот вопрос большинство из нас наверняка задавали себе, отдыхая возле дома Кровавого Лиса и твердо зная, что особенно бояться команчей у нас нет причин, хотя самые точные и осторожные предположения людей из-за какой-нибудь совершенно неожиданной случайности могут легко привести к позорному поражению.

Я рассказал Виннету прежде всего, конечно, о том, что произошло на встрече в горах Сьерра-Мадре с момента моего появления здесь. А поскольку ему об этом уже кое-что было известно по сообщениям моих спутников, апач не задавал никаких вопросов. Когда я замолчал, он сделал такой вывод:

— Мы теперь будем думать только о том, что случится здесь, где мы находимся; все остальное можем обсудить и после. Значит, Вупа-Умуги имеет при себе сто пятьдесят воинов у Саскуан-куи?

— Сто пятьдесят четыре. Шесть команчей мы ранили у Альчезе-чи.

— Еще Нале-Масиуф хотел присоединиться к нему с сотней своих людей?

— Из них в схватке с правительственными войсками многие были убиты или выведены из строя; но он успел сообщить своим, чтобы ему прислали еще сто человек.

— А сколько воинов привел Большой Шиба?

— Двадцать.

— Значит, против нас будет примерно триста воинов неприятеля. Мой брат получит как раз столько же апачей перед кактусовой рощей; мы справимся с команчами.

— Справимся? Только и всего? — вмешался тут Олд Уоббл. — Я даже думаю, что нас хватит на большее! Я видел воинов апачей, знаю, как хорошо они вооружены и дисциплинированны. Двести апачей вполне могут победить триста команчей. А кроме того, мы-то тоже что-то можем. Виннету, Олд Шеттерхэнд и Олд Шурхзнд возьмут всю эту ораву врагов на себя. Ну а обо мне, Форе, Паркере и Холи я вообще не говорю. Если эти парни окажутся в нужный момент здесь, все будет сделано! Я даю слово, что никто из команчей не вернется в свой вигвам!

Виннету строго посмотрел на него и ответил:

— Мой старший брат, как я знаю, непримиримый враг всех краснокожих, он их считает ворами, разбойниками и убийцами, не задумываясь о том, что они берутся за оружие только затем, чтобы защитить свое добро или отомстить за обиды и насилие. Олд Уоббл еще никогда не пощадил ни одного краснокожего, попавшего ему в руки: он на все прерии известен как истребитель индейцев; но если он вместе с Олд Шеттерхэндом и Виннету, то должен менять свои убеждения, потому что иначе ему придется уйти от нас. Мы — друзья всех краснокожих и бледнолицых, и если перед нами враг, то, будь он краснокожим или белым, мы его постараемся победить, не пролив ни капли крови. Олд Уоббл называет себя христианином; он считает Виннету язычником; но как же так получается, что этот христианин стремится к пролитию крови, а язычник старается избежать этого?

Раз обычно не слишком словоохотливый апач пустился в многословные рассуждения, следовательно, этот старик был ему симпатичен более, чем можно было предположить по его выступлению. Олд Уоббл опустил голову, потом взглянул на апача и произнес в свою защиту:

— Краснокожие, с которыми мне до сих пор пришлось иметь дело, все были мошенниками.

— Я не сомневаюсь в этом. Но кто же сделал их мошенниками?

— Не я!

— Не ты?

— Нет.

— Из-за бледнолицых они стали такими. А разве Олд Уоббл не белый?

— Да, я белый. Но я, однако, думаю, что мне лучше не показываться им на глаза!

— А Виннету думает, что было бы лучше, чтобы краснокожие, о которых ты говоришь, тебя вообще не видели! Ты ведь говорил, что всех команчей надо перестрелять; а я говорю тебе, что мы, по возможности, постараемся не убить ни одного. Мой брат Олд Шеттерхэнд со мной согласен?

— Полностью, — ответил я ему. — Ты же знаешь, что меня об этом и спрашивать не надо.

Олд Уоббл очень смутился, но все же попытался защищаться:

— Но они же хотят напасть на Кровавого Лиса, которому мы должны помочь! Нам надо и его и себя защищать, а это возможно только при сильном сопротивлении.

— Сопротивляться можно по-разному, мистер Каттер, — возразил я. — Если бы вы позволили Виннету говорить, тогда бы услышали, что мы надеемся не только на свои ружья. Есть и другие средства.

— Знаю, знаю, наслышан о ваших хитростях.

Он сказал это таким тоном, который я не мог одобрить; мне не пришлось ему возражать, поскольку Паркер, не удержавшись, сказал:

— Не лучше ли будет, если вы помолчите, Олд Уоббл? Вы же видите, что я тоже молчу. Если мистер Шеттерхэнд и Виннету говорят друг с другом, то совсем не обязательно, чтобы другие, не спросясь, высказывали свое мнение, вмешиваясь в их беседу. Вы же уже не меньше десяти раз обещали делать только то, что предложит мистер Шеттерхэнд. Если вы не будете выполнять своего обещания, то мы сделаем то, что много раз вам обещали: мы уйдем, а вас оставим сидеть здесь!

Это «оставим сидеть», сказанное мной только один раз, стало постоянным возбудителем злости Олд Уоббла. Он и на этот раз не удержался:

— Заткнитесь! Кого интересует ваше мнение? Если мне нельзя говорить, то уж вам и подавно следует помолчать! Как вы можете упрекать меня в упрямстве? Посмотрите сначала на себя! Я еще никому не позволял насмехаться надо мной и отвечал на все насмешки меткими выстрелами.

— А я никогда не заводил серьезных разговоров, чтобы, потом, плюя на всю их серьезность, делать глупости, например, как вы у Саскуан-куи, где…

— Тише! — вмешался я. — У нас есть дела поважнее, чем выслушивание такой бессмысленной словесной дуэли. Мы прервались как раз на том, что у нас столько же воинов, сколько у команчей, и значит, мы стоим друг друга. Мне приятно, что Олд Уоббл верит в то, что, хотя наши силы равны, мы должны непременно победить их. Я не согласен, правда, с ним в том, что мы великие и непобедимые герои, по сравнению с которыми краснокожий воин ничего не стоит. Причина в большей мере состоит в том, что мы имеем своих триста апачей всех вместе, в то время как команчи подойдут разрозненными отрядами и к тому же против них будет еще белая кавалерия.

— Мой брат, как всегда, прав, — согласился Виннету. — Первым подойдет Большой Шиба с отрядом, чтобы уничтожить этот дом и его жителей и по пути установить свои колья в пустыне. А после него подойдет Вупа-Умуги, чтобы переставить эти шесты в неверном направлении, по которому потом должны будут ехать солдаты бледнолицых. Они будут обречены погибнуть мучительной смертью в песках. За этими всадниками последует вождь Нале Масиуф со своими людьми, чтобы отрезать бледнолицым возможности для отступления и полностью их окружить. Это три различных отряда, на которые мы по отдельности должны будем напасть и, может быть, без кровопролития их победить. Олд Шеттерхэнд со мной согласен.

— Конечно, — ответил я. — Я не думаю, что Большой Шиба, который подойдет первым, возьмет с собой больше пятидесяти воинов. Когда они будут окружены со всех сторон нашими воинами, то поймут, что им лучше сразу и без сопротивления сдаться нам в плен.

Олд Уоббл, несмотря на данное им обещание, не смог смолчать и опять стал возражать:

— Откуда вы это взяли, что с ним будет только пятьдесят воинов?

— Вы забываете, что команчи даже не подозревают о том, что мы здесь Они думают, что им придется иметь дело только с жителями оазиса.

— Хм, пожалуй, в этом вы правы. Однако окружить их не так просто, как кажется.

— Во всяком случае, это наверняка не очень сложно. Мы только должны будем прижать их к кактусовой роще, тогда они не пройдут. Поэтому нам не надо будет полностью их окружать. Получится так, что за спиной у них непроходимые кактусовые заросли, а впереди триста врагов, эти пятьдесят все же не сумасшедшие чтобы, бросившись на нас, рисковать своей шкурой.