Человек ученый и повидавший виды! Это привлекало. И чтобы еще больше расположить меня, портной добавил:

— Ты увидишь роскошное жилище с гаремом, парком и всем, что может позволить себе богач.

— Есть ли у него книги?

— Большая коллекция.

Разумеется, теперь я покончил со всеми сомнениями и выслал вперед портного, чтобы он доложил о нас.

Пока я болтал с Халефом о баснословно богатом, ученом турке, предполагая, что того и не надо было извещать о нашем прибытии, ведь ему доложили об этом аладжи, как вдруг лошадь Халефа резко дернулась.

Мы ехали вдоль края пруда, по глади которого к нам приближалась лодка. В ней сидела девушка; она гребла, энергично взмахивая руками.

Она была одета как любая незамужняя болгарка. Из-под красной косынки, которую она повязала вокруг головы, свешивались две длинные, тяжелые косы.

Она явно торопилась. Еще не привязав лодку, она выпрыгнула из нее и хотела пробежать мимо нас. Ее красное платье, ее поспешность или что-то другое напугали лошадь Халефа: та прыгнула вперед, полоснула девушку копытом и сбила ее.

Мой вороной тоже немного испугался ее и встал на дыбы. Болгарка попыталась подняться, но при этом подкатилась прямо под мою лошадь и громко вскрикнула от страха.

— Тихо! Ты лишь напугаешь лошадь! — крикнул я. — Лежи спокойно!

Вороной немного погарцевал, но не наступил на нее; теперь она могла подняться. Она хотела сразу уйти, но я окликнул ее:

— Стой! Подожди секунду! Как тебя зовут?

Она остановилась и посмотрела на меня. У нее было юное болгарское лицо, мягкое, круглое и полное, с маленьким носом и кроткими глазами. Судя по одежде, она была из бедной семьи; шла она босиком. Вероятно, лошадь Халефа больно ее задела, ведь девушка теперь как-то странно поднимала ногу.

— Меня зовут Анка, — ответила она.

— У тебя есть родители?

— Да.

— Братья и сестры?

— О, много!

— А возлюбленный?

Ее свежее лицо покрылось яркой краской, но ответила она быстро:

— Да, красавец!

— Как же его зовут?

— Яник. Он батрак.

— Так вы оба, наверное, небогаты?

— Если бы произошло чудо и мы разбогатели, я бы давно за него вышла замуж. Но пока что мы только копим деньги.

— И сколько же?

— Я тысячу пиастров, и он тысячу.

— Чем же вы потом займетесь?

— Мы переедем в окрестность Ускюба, где живут наши родители, и возьмем в аренду сад. Его отец садовник, мой — тоже.

— Ну и как? Удается вам копить? Растет сумма?

— Очень медленно, господин. Я получаю слишком маленькую плату, а ведь мне еще надо иногда давать деньги отцу; он тоже арендует землю.

Это меня обрадовало. Я видел перед собой славную, прямодушную девушку. Она отдавала отцу часть своего скудного заработка, хотя это лишь отдаляло ее желанное счастье.

— Ты ушиблась? — спросил я.

— Меня задела лошадь.

Все обошлось не так плохо, ведь она довольно хорошо могла стоять на ногах; однако я полез в сумку, достал мелочь, может быть, пятьдесят или семьдесят пиастров, вытащил деньги и дал их ей.

— Анка, сходи к врачу и аптекарю, чтобы твоя рана зажила. Вот тебе немножко денег, чтобы оплатить визиты к обоим.

Она быстро хотела взять их, но отдернула руку и промолвила:

— Я не могу это принять.

— Почему нет?

— Быть может, мне вообще не нужно идти ни к аптекарю, ни к врачу, поэтому я не могу взять деньги.

— Так возьми их от меня в подарок!

Она очень смутилась и растерянно спросила:

— За что же? Я ведь ничем тебе не помогла, ничего не сделала.

— А этого, когда дарят подарок, и не требуется. Отложи это к деньгам, которые копишь, или отошли отцу; ему, пожалуй, тоже нужны деньги.

— Господин, ты говоришь хорошие слова. Я вышлю деньги отцу. Он будет молиться за тебя перед Божьей Матерью, хоть ты и мусульманин.

— Я не мусульманин, а христианин.

— Мне еще радостнее это слышать. Я католичка, и мой жених принадлежит к той же вере.

— Что ж, я бывал в Риме и видел святого отца в окружении кардиналов.

— Ах, если бы ты рассказал мне об этом!

Это желание, хоть и продиктованное отчасти женским любопытством, все же проистекало из ее чистого сердца. Это было видно по ее открытым, светящимся глазам.

— Я бы рад был тебе рассказать, но ведь я, наверное, не увижу больше тебя.

— Ты здесь чужой, как я вижу. Где ты решил остановиться?

— У Мурада Хабулама.

— Святая Матерь Божья! — испуганно воскликнула она.

Она быстро шагнула ближе ко мне, схватила стремя лошади и вполголоса спросила:

— Ты случайно не тот эфенди, которого ждут здесь с тремя спутниками?

— Я эфенди, и у меня есть три спутника. Ждут ли меня здесь, не знаю.

— Ты выехал сегодня из Сбиганци?

— Да.

— Тогда это ты.

Поднявшись на цыпочках, она шепнула мне еще тише:

— Смотри в оба!

— Ты можешь говорить громче, Анка. Мои спутники вправе слышать все; они — мои друзья. Кого же мне надо опасаться?

— Мурада Хабулама, моего хозяина.

— Ах, так ты у него в услужении?

— Да, и Яник тоже.

— Так что же мне грозит?

— Вас хотят лишить жизни.

— Это я уже знаю. Ты можешь мне сказать, как нас хотят убить?

— Пока не знаю. Я случайно услышала, и Яник тоже. Мы уловили кое-какие слова и поняли, что с вами произойдет что-то страшное.

— Не хочешь ли стать моей заступницей?

— Рада буду, очень рада, ведь ты — человек моей веры и видел святого отца. Я помогу тебе, и пусть мой хозяин прогонит нас!

— В этом случае я позабочусь о вас.

— Ты и впрямь так поступишь, эфенди?

— Даю тебе слово.

— Значит, ты сдержишь его, ведь ты христианин. Я не могу тебе сказать сейчас больше, у меня нет времени; мне надо идти на кухню, потому что госпожа уехала в Ускюб. Ее тотчас отослали отсюда, как только доложили о вашем скором прибытии. Остерегайтесь Хумуна! Наш хозяин использует этого слугу для особых поручений. Хумун ненавидит меня, потому что Яник мне милее, чем он. Вас поселят в Башне старой матери, и я постараюсь вас извещать обо всем. Если я не сумею сама прийти, то пошлю к вам Яника; вы можете ему доверять.

Проговорив все это взахлеб, она убежала.

— Господин, что мы тут слышали! — сказал Оско. — Какая опасность нам тут грозит? Не лучше ли нам остановиться на постоялом дворе?

— Нет. Там мы по-прежнему будем в опасности, не имея возможности от нее защититься. Здесь же у нас будут помощники и друзья, от которых мы узнаем, что собираются с нами сделать.

— Сиди прав, — согласился Халеф. — Аллах послал эту девушку и ее жениха, чтобы они помогали нам. Наверное, христианство — все же хорошее дело, раз оно тотчас соединяет сердца. Поскольку я мусульманин, мне не стать христианином, но если бы я не был мусульманином, я бы поклонялся Иисусу Христу. Смотрите! Нам машет портной, предатель!

Мы подъехали к углу каменной стены, ограждавшей сад, и направились вдоль нее к открытым воротам. Перед ними стоял портной, дожидаясь нас.

— Проезжайте, проезжайте! — воскликнул он. — Вас рады здесь приветствовать! Хозяин ждет вас!

— А сам он не выйдет нас встречать?

— Нет, у него болит нога; он не может выйти.

— Так мы доставим ему огромное неудобство?

— Вовсе нет. Он обрадуется, если кто-то нарушит его одиночество и поговорит с ним, ведь самое худшее в его болезни — скука.

— Что ж, придется ему помочь. Мы развлечем его и займем чем-нибудь.

Мы въехали в ворота. Издали мне казалось, как и уверял портной, что я вижу замок. Но как же он выглядел вблизи!

Разумеется, замок был огромным, но уж очень обветшалым. На нас смотрели пустые оконные проемы. Крыша во многих местах прохудилась. Штукатурка со стен осыпалась. Возле фасада лежала кирпичная крошка, ведь дождь и снег постепенно размывали кладку.

Возле ворот нас встретил человек, чья длинная физиономия не внушала никакого доверия; он напоминал висельника.