— Меня изумил эфенди.

— Меня тоже.

— Он мог бы его убить.

— И тебя тоже!

— Меня? Почему?

— Придет время, скажу, хотя могу тебе и написать это.

— Но если вы убьете меня, вы останетесь без проводника.

— Жаль, конечно!

— И кто знает, что еще случится с вами в пути!

— Ничего! Хуже, чем с тобой, не будет. Ты знаешь здешние законы кровной мести?

— Знаю.

— Верно, что теперь их вражда утихла?

— Верно, конечно, пока чекан не вернут хозяину. Но он обязался удержаться лишь от кровной мести; от всего другого — зарока нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Он может, к примеру, напасть на вас, чтобы ограбить и убить. В таком случае он убил бы вас как грабитель, а вовсе не как кровник.

— Аллах велик, но честность ваша ничтожна, — ответствовал Халеф. — Что пользы моему соседу, ежели я поклянусь ему не воровать его тыквы, а сам ближайшей ночью стащу его дыни. Все вы тут мошенники и плуты!

Я прервал его беседу вопросом:

— Как далеко отсюда до Йерсели?

— Всего лишь час езды.

— Мы можем остановиться там, чтобы освежиться. Есть там хане?

— Да, я знаю хозяина.

— И где ты предложишь провести нам ночь?

— В Килиссели; там я тоже знаю хозяина.

— Долго ли туда ехать?

— От Йерсели добрых четыре часа.

— Почему ты выбираешь именно эту деревню?

— Это очень красивое место. Оно лежит в долине Мустафа, где все, что угодно сердцу, очень дешево и имеется в изобилии.

— Далеко ли оттуда до Ускюба?

— Восемь часов.

— Хорошо, остановимся в Килиссели.

Портной поехал впереди, указывая нам дорогу. Казалось, он не волновался за нас. Оско и Омар ехали позади него, а я мог поговорить с Халефом так, чтобы нас не слышали.

— Сиди, — с любопытством спросил Хаджи, — так ты думаешь, что он и есть тот самый Суэф?

Я кивнул; тогда он спросил, подмигнув мне сбоку:

— Так ты сдержишь свое слово о «полусотне»?

— Он получит, что причитается, но не сейчас.

— Он заслужил порядком плетей. Я очень удивился тому, что ты ему столько наговорил, хотя знаешь, что он наш противник.

— Я сделал это с умыслом.

— Да, у тебя всегда есть умысел. Ты видишь дальше, чем мы, и потому делаешь вид, что доверяешь этому портному. Я бы, наоборот, изо всех сил отхлестал его плеткой и оставил лежать.

— Это пользы бы не принесло. Пока он с нами, нам будет известно все, что замышляют его сообщники, строя нам козни. Сегодня вечером они нападут на нас; они полагают, что уж в этот раз непременно добьются успеха. Сегодня вечером все мы должны быть убиты. Как? Этого я, конечно, не знаю.

— Мы узнаем это.

— Естественно. А поможет нам портной. Надо тайком наблюдать за ним — только чтобы он этого не заметил, а то сразу же насторожится. По его действиям мы наверняка поймем, что произойдет.

— Хорошо, я буду смотреть в оба.

— Я тебя даже попрошу об этом, ведь не могу же я сам со всем управиться. Из-за больной ноги я снова останусь дома. Вам втроем придется следить за всем, что творится на улице. Нам надо знать все: где находятся аладжи, Баруд и остальные, когда и где они переговорят с портным, когда, где и как мы должны быть убиты.

— Сколько же всего надо разузнать, сиди! Значит, и аладжи там будут? Они же поехали через Энгели!

— От Энгели до Килиссели они могут добраться по дороге, ведущей из Истиба в Ускюб. Они будут там раньше нас. Теперь самое главное — найти их логово. Мы, разумеется, пока еще не можем составить какой-то определенный план; вначале надо разузнать местность и понять обстановку. Но прежде всего не спускайте глаз с портного ни на минуту.

— С этого коварного предателя! Он ведь казался таким надежным и честным человеком! С какой же целью он прибыл в эти края, сиди?

— Я думаю, он — особо доверенное лицо Жута. Он выполняет его важное поручение.

— Ладно, мы узнаем это, сиди. Пока мы можем радоваться, что избавились от худшего из наших врагов.

— Ты имеешь в виду миридита?

— Да. Сегодня вечером его уж точно не будет.

— А я думаю, что он наверняка приедет.

— Чтобы помочь аладжи?

— Наоборот, чтобы помочь нам справиться с ними.

— Эх, не верю я в это!

— А я верю. Этот миридит человек храбрый. Он лишь потому стал моим врагом, что пуля, выпущенная мной, случайно попала в его брата; нет, он сражался со мной не ради Жута. Я думаю, теперь он нас зауважал; он с презрением относится к тому, как действуют против нас другие, пытаясь сразить нас коварно, исподтишка. Он помнит, что я даровал ему жизнь. Кому из людей не мила жизнь! Так что, он благодарен нам.

— А других ты тоже стал бы щадить? Может, и они тебе были бы благодарны?

— Нет, все это жалкие негодяи. Будь у них такой же характер, веди они себя так же откровенно, как он, мы бы давно справились с ними. Я уверен, что он вернется и, может быть, его присутствие будет нам полезно.

Как и сказал портной, мы добрались до Йерсели примерно через час. Это была горная деревушка, о которой нечего особо сказать. Мы остановились в хане и немного перекусили: выпили кислого молока с кукурузными лепешками. Лошади были напоены.

Мне бросилось в глаза, что, когда показалась деревушка, портной заторопился, поясняя нам, что якобы должен заказать нам угощение. Халеф взглянул на меня, пожал плечами и спросил:

— Ты знаешь почему?

— Он скажет хозяину, что его надо звать не Суэф, а Африт.

— Я тоже об этом подумал. Но он ведь имел дело и с нашим хозяином в Сбиганци!

— Быть может, там он известен под именем Африт.

— Или хозяин все же был не совсем честен с нами.

— Тоже возможно, но я в это не верю.

Перекусив, мы поехали дальше и вскоре спустились с западного края плато в упомянутую уже долину Мустафа; чтобы пересечь ее вдоль и поперек, требовалось немало часов. Мы миновали плодородные поля, урожай с которых был уже собран, проехали по дороге, что вела из Энгели в Команову, и через четыре часа увидели перед собой Килиссели.

Хотя здешние места выглядели неромантично, было в них что-то очаровательное. Горы исчезли; тем пленительнее казались нам лиственные леса, росшие по обеим сторонам дороги; некоторые из этих деревьев не сбрасывали листву на зиму. Мы миновали великолепные фруктовые плантации, где привольно вызревали южные плоды. Справа и слева тянулись обширные, теперь уже убранные, хлебные поля. Когда мы приблизились к деревне, то увидели огромный рыбный пруд; в его кристально чистой воде отражались деревья раскинувшегося здесь сада. Этот обширный сад примыкал к дому, напоминавшему замок; дом производил впечатление в стране жалких лачуг.

— Что это за дом? — спросил я портного.

— Это замок, — ответил он.

— Кому он принадлежит?

— Хозяину постоялого двора, у которого мы заночуем.

— Этот замок и есть постоялый двор?

— Нет.

— Ты же говоришь, мы остановимся в хане?

— Я думал, вам все равно, говорю ли я о хане или конаке. Хозяина я знаю. Он очень рад принимать у себя гостей; он вас тепло встретит.

— Кто же он?

— Турок из Салоник. Он удалился от дел, чтобы спокойно отдохнуть здесь. Зовут его Мурад Хабулам.

— Как он выглядит?

— Он средних лет, долговязый, немного худощавый и безбородый.

Я не испытывал ни малейшей приязни к долговязому, худому и безбородому турку. Я не мог представить себе храброго, честного, прямодушного турка в обличье этакого скелета. Мой опыт подсказывал мне, что в Османской империи надо остерегаться любого тощего человека, ростом чуть выше среднего и к тому же безбородого. Выражение лица у меня было несколько кислое, поэтому портной переспросил:

— Тебе не нравится, что я веду вас к нему?

— Нет, просто я считаю, что нескромно останавливаться впятером у совершенно незнакомого человека.

— Но не вы же будете напрашиваться в гости; наоборот, он вас станет просить об этом.

— Это что-то новенькое!

— Я хочу тебе пояснить, что он любит принимать гостей. Я часто приезжаю к нему, и он всегда просит меня приводить к нему чужих людей, если только их не надо стыдиться. Он любит принимать чужеземцев; он человек ученый и много повидал, как и ты. Друг другу вы понравитесь. К тому же он так богат, что его не волнует, остановится ли у него десяток гостей или два десятка.