— Ты готовишь мне что-нибудь похуже.

— Что ты имеешь в виду?

— О, есть разные способы расправиться со своим заклятым врагом так, чтобы он не сразу умер!

— Его, например, можно уморить жаждой и голодом, как хотели обойтись со мной.

— Шайтан вам помог бежать!

— Нет, если бы он взялся нам помогать, мы предпочли бы остаться в пещере.

— И все же дьявол с вами, раз даже пуля вас не берет!

— Ты думаешь, для этого нужна помощь шайтана? Это можно сделать и самим, без всякой посторонней помощи. Нужно быть лишь в меру умным человеком и чему-либо учиться. Разумеется, мы не боялись твоих пуль и твоей свинцовой дроби, которой ты сегодня так старательно заряжал ствол!

— Ага, ты осмотрел мое ружье?

— Нет, оно было приторочено к седлу, и твоя лошадь убежала вместе с ним.

— Тогда откуда ты знаешь, что я заряжал его свинцовой дробью?

— Я всегда знаю все, что надо знать. Теперь же ты можешь не возвращаться домой в Сбиганци. Ты пойдешь к своим союзникам, как и уславливался с ними.

— Я? Куда?

— Ты хорошо это знаешь. Разве они не опередили тебя, поехав через Энгели?

— Кто тебе сказал об этом, господин?

— Мне приснилось. Я видел во сне, как тебя ждут на плато по ту сторону Варзы. Ты приехал, спрыгнул с лошади и отыскал их, чтобы сказать, что мы, наконец, в такой поздний час отправились в путь. Потом вы все вместе поехали оттуда. Очень скоро ты отделился от остальных, чтобы поспешить сюда, где Суэф заманил бы их тебе в руки.

— Суэф! — испуганно вскрикнул он.

Его взгляд блуждал в поисках портного и, наконец, нашел его. Я сделал вид, что не замечаю того остерегающего взгляда, который бросил на него наш тщедушный знакомый. Казалось, этот сигнал успокоил миридита, так как он спросил:

— Кто такой Суэф?

— Твой друг.

— Я не знаю никакого Суэфа.

— Что ж, может быть, ты узнаешь его, если я, как надеюсь, прикажу выпороть его у тебя на глазах. Ты сговорился со своими спутниками, что не придешь, если я буду убит, а если нападение закончится неудачей, присоединишься к ним вечером. Все закончилось неудачей. Ты пойдешь восвояси?

Он не знал, что обо мне думать, но произнес мрачным тоном:

— Не понимаю, откуда ты все это знаешь; ну, да мне и не нужно знать. Давай скорее, убивай меня!

— Почему я должен тебя убить?

— Потому что я покушался на твою жизнь.

— Это не повод для меня, ведь я христианин и не плачу злом за зло.

— Ты разве не знаешь закона кровной мести?

— Знаю.

— Стало быть, ты знаешь, что я посвящу всю свою жизнь тому, чтобы убить тебя?

— Я это знаю.

— И все же ты не убиваешь меня сейчас?

— Нет. Я же защитился от тебя; ты вообще не причинил мне никакого вреда. Этого достаточно. Мы, христиане, не знаем кровной мести; убийство у нас — это преступление, за которое приговаривают к смерти. Тебя же к убийству принуждает закон кровной мести, поэтому я не могу на тебя злиться, раз ты повинуешься закону.

Он смотрел на меня как во сне. Он не понимал моих слов.

— Но, — продолжал я, — подумай, заслуживаю ли я кровной мести. Я был заперт — мне надо было освободиться. Мне пришлось стрелять, но я не знал, что твой брат как раз сидел наверху. Он сам виноват, что в него попала моя пуля. С его стороны было большой глупостью там усесться.

— Господин, в твоих словах подмешано много правды.

— И почему он запер меня там, обрекая на голодную смерть? Что я сделал? Оскорбил его, обидел, ограбил или обокрал? Нет! Я пришел, чтобы навести справки о Жуте. Перед ним был выбор: рассказать мне или не рассказать; тогда бы мы жили в мире. Почему же он стал моим врагом?

— Потому что его друзья являются твоими врагами и потому что ты задумал погубить Жута.

— Я этого не хочу.

— Ты разыскиваешь его, и ты убил его свояка, Деселима. Тебя будут преследовать по законам кровной мести.

— Я не убивал Деселима; он украл мою лошадь, свалился с нее и сломал себе шею. Разве я убийца?

— Если бы ты позволил ему бежать! Но ты гнался за ним, преследовал его.

— Ах, значит, меня будут преследовать по законам кровной мести за то, что я не позволил украсть свою лошадь? Послушай, я питал к вам уважение, так как верил, что вы — храбрые, открытые люди. Теперь я вижу, что вы — трусливые, коварные негодяи. Вы — воры, жалкие воры, и если у вас отнимают награбленное вами, вы кричите, что нас надо судить по закону кровной мести. Так и хочется плюнуть в вас. Тьфу, шайтаны! Сейчас ваш Жут для меня — всего лишь жалкий мошенник, и все, кто служат ему, — ничтожные мерзавцы, которых я презираю. Ну, вставай-ка и беги отсюда! Я тебя не боюсь. Халеф, сними с него лассо!

— Сиди! — испуганно воскликнул малыш. — Ты с ума сошел?

— Нет. Развяжи его!

— Я этого не сделаю.

— Мне что, самому браться за это? Он не стрелял мне в спину, а сражался со мной в открытом бою. Прежде чем стрелять, он обратился ко мне с пышной речью, во время которой я мог бы убить его, если бы намеревался. Он не вероломный убийца, и я не хочу обращаться с ним, как с таковым. Сними лассо!

Теперь Халеф повиновался и развязал миридита. Тот поднялся с земли. Если бы мы подумали, что он первым делом побыстрее удерет от нас, мы бы ошиблись. Он потянулся, выпрямил руки, так долго прижатые к телу веревкой, а потом подошел ко мне.

— Эфенди, — сказал он, — я не понимаю, что означают твои поступки.

— Я же сказал об этом!

— Я свободен?

— Иди куда глаза глядят.

— Ты не требуешь от меня ничего? Совсем ничего?

— Нет.

— Даже не берешь с меня обещания пощадить тебя?

— Это мне не пришло в голову!

— Но ведь мне надо тебя убить!

— Попытайся!

— Ты же знаешь, что сегодня вечером я последую за своими спутниками.

— Я знаю это и не имею ничего против того, что ты делаешь.

— Ты знаешь, где они ждут меня?

На его лице читались признаки некой внутренней борьбы. Гордость и кротость, ненависть и умиление спорили друг с другом. Потом он сказал:

— Ты будешь считать меня за труса, если я приму от тебя свободу?

— Нет. Я тоже согласился бы на это и все равно считал бы себя храбрым человеком.

— Хорошо, тогда я приму от тебя жизнь. Ни один человек не стал бы больше иметь со мной дело, если бы я принял подарок от убийцы моего брата, чтобы загладить месть. Нет, кровная месть по-прежнему разделяет нас, но на какое-то время она утихнет. Я вижу, здесь лежит мой чекан. Я возьму его и передам тебе, хотя он и так твоя законная добыча. Ты понимаешь, что это означает?

— Нет.

— Это знак того, что кровная месть временно утихла. Как только ты вернешь мне топор, она вспыхнет снова.

— Тогда я оставлю его у себя, чтобы мы больше не сражались.

— Да. Ты решил его взять себе?

— Я возьму его.

— Куда убежала моя лошадь?

— Она пасется там, наверху, у кустов.

— Тогда я пойду. Эфенди, я рад бы тебе протянуть на прощание руку, но на твоих руках кровь моего брата. Я могу коснуться тебя, лишь чтобы убить. Прощай!

— Прощай!

Он зашагал прочь. Удалившись от нас, он еще раз обернулся и кивнул нам, а затем подошел к лошади и вскочил на нее.

Чекан я храню до сих пор. Кровная месть все еще спит и, пожалуй, не пробудится никогда.

Маленький портной взирал на эту сцену с напряженнейшим вниманием. Казалось, что, несмотря на все мои обещания, он был уверен, что я прикажу убить миридита. Доволен ли он был таким исходом дела или же нет, по выражению его лица было непонятно. Оно не выражало ничего, кроме необычайного изумления.

Халеф был явно недоволен. Ему бы больше понравилось, если бы я приказал всыпать этому человеку полсотни плетей, а потом отпустить. Однако дело даже не в низости подобного наказания; после такой порки мой смертельный враг вдвойне был бы обозлен на меня, в то время как теперь мне уже нечего было его опасаться.

Хаджи не рискнул меня упрекать, поэтому выместил всю досаду на портном:

— Эй ты, хозяин иглы и нитки, чего ты стоишь здесь, уставясь в небо, словно оно дождит верблюдами? Чем ты так удивлен?