— Это будет зависеть от того, как ты будешь себя вести. Если ты правдиво расскажешь мне все, что я потребую, тогда я возьму тебя под свою защиту. Вы не встречали сегодня белого с краснокожей скво?

— Мы видели их.

— Этот человек вам сообщил, что мы находимся здесь и что с нами Шако Матто?

— Да.

— За это сообщение он потребовал себе Апаначку? Ты, кстати, видишь его здесь.

— Да.

— Что он хотел сделать с Апаначкой?

— Этого я не знаю, потому что не спрашивал его — нам безразлична судьба этого неизвестного молодого воина.

— Где находится этот белый?

— Я не знаю.

— Не обманывай меня! Ты должен был как-то передать ему Апаначку. Если ты скажешь мне еще хоть раз неправду, я передам тебя Шако Матто, твоему заклятому врагу. Итак?

Угроза подействовала. шайен ответил:

— Он там, с моими воинами.

— Его скво с ним?

— Нет. Она осталась там, где лошади.

Прежде чем я успел продолжить свой допрос, вмешался Виннету:

— Я много раз был у шайенов, но никогда не видел Вич Панаку, как это вышло?

— Мы из племени нуквейнт-шайенов, у которых вождь апачей никогда не был.

— Я узнал, что хотел. Мой брат Шеттерхэнд может продолжать.

Я опять спросил шайена:

— Я вижу, вы взяли в руки томагавки войны. Против кого вы пошли войной?

Он помедлил с ответом и, лишь когда я сделал угрожающее движение к Шако Матто, сказал:

— Против осэджей.

— Я так и думал! Вы услышали, что осэджи покинули свой лагерь и отправились походом против бледнолицых, и вы решили воспользоваться случаем?

— Да.

— Тогда радуйтесь, что встретили нас. Осэджи вернулись. Они с радостью получили бы восемьдесят скальпов. Я думаю, что эта весть склонит вас к миру. Что вы будете теперь делать?

— Мы возьмем с собой Шако Матто, а Апаначка может остаться с вами.

— Что за глупости! Ты мой пленник, и ты знаешь, что я не стану этого делать. Ты думаешь, мы боимся твоих людей? Нуквейнт-шайены известны как никудышные воины.

— Уфф! — вспылил индеец. — Кто сказал эту ложь?

— Это не ложь. Сегодня вы сами это подтвердили. Вы начали свое нападение, как юнцы. Если мы расскажем о том, как я привел тебя сюда, все в горах и в прерии будут смеяться, а остальные племена шайенов откажутся от вас из-за стыда. У тебя есть выбор. Если ты хочешь войны, то как только раздастся первый выстрел на улице, мы убьем тебя. Ваши пули вряд ли…

— Зачем так много слов? — прервал меня Виннету, вставая и направляясь к Железному Ножу. — Мы покончим с шайенами прямо сейчас!

Виннету подошел к шайену и одним быстрым движением сорвал у него висевший на груди талисман. Вождь вскочил с испуганным криком, но я удержал его и, усадив обратно на стул, сказал:

— Сиди смирно! Ты получишь назад свой талисман, если только будешь слушаться и повиноваться!

— Да, именно так, — согласился Виннету. — Я хочу, чтобы шайены вернулись домой с миром. Если вы поступите так, то ничего плохого не случится и никто не узнает, что вы вели себя как малые дети. Если ты не согласишься, я брошу твой тотем в очаг, и потом заговорят наши ружья. Хуг!

Кто знает, что для индейца, тем более для вождя, значит его тотем и какой позор для него потерять его, тот, конечно, не удивится, что шайен, пусть и после долгих споров и сопротивления, согласился на наши требования.

— У меня тоже есть одно условие, — объявил вдруг Тресков.

— Какое? — спросил я.

— Шайены должны выдать нам Тибо-така и Тибо-вете.

— Это совершенно немыслимо! Это было бы с нашей стороны большой ошибкой. Я убежден, что знахарь давно уже убрался отсюда. Как только я увел вождя шайенов, он понял, что дело проиграно, и сейчас его уж и след простыл. Но, по-моему, это даже лучше для нас, почему — это вы скоро узнаете.

О заключении мира с шайенами не стоит много распространяться. В конце концов они были даже рады бескровному окончанию их неумелого нападения на ферму. Они уехали к полудню, а через час после них отправились и мы, и с нами Шако Матто с оружием, как свободный человек. Он был очень рассержен из-за того, что от нас опять ускользнул шаман, но как всегда веселый Дик Хаммердал успокаивал его:

— Вождь осэджей может не волноваться, он обязательно попадется нам. Кому суждена виселица, тот от нее не уйдет.

— Для него мало виселицы, он должен умереть в страшных мучениях, — ответил осэдж.

— Смерть в любом случае — самая страшная казнь Он будет повешен. Для этого парня и не может быть лучшей смерти. Не так ли, Пит Холберс, старый енот?

— Да, дорогой Дик, — ответил длинный Пит — Ты как всегда, совершенно прав!

На следующий день после того, как мы покинули ферму Харбора, лошадь Трескова оступилась, упала и сбросила седока, но тут же поднялась и понеслась дальше. Одна нога полицейского зацепилась в стремени, и лошадь проволокла его несколько метров по земле. Хотя мы быстро помогли ему и остановили резвое животное, но все же предотвратить удар копытом не удалось. К счастью, он пришелся не на голову, а на плечо. На месте удара очень скоро появилась опухоль, Тресков ощутил, что у него онемела половина тела. Теперь он едва мог двигать ногой, то есть ехать верхом был не в состоянии, а это означало, что мы не могли двигаться дальше.

На наше счастье, поблизости был ручей, и мы перенесли Трескова к нему, а потом разбили лагерь.

Виннету осмотрел раненого. Кости не были повреждены, но место, куда ударило копыто, не только вспухло, но и побагровело. Мы сделали холодный компресс и попробовали вправить Трескову сустав, но он буквально взвыл. У нашего бравого полицейского было много разных достоинств, но терпеливость не входила в их число, увы… Впрочем, не он один не умел мужественно переносить боль, по моим наблюдениям, никто из представителей белой расы не может похвастаться этим, во всяком случае, в сравнении с индейцами.

Он стонал при каждом нашем прикосновении к ране и при каждом собственном движении; впрочем, мы на это особого внимания не обращали, тем более что онемение у него прошло. Он мог шевелить рукой и ногой уже на следующий день. Через два дня опухоль была едва видна, боль утихала, и мы решили двигаться дальше.

Это досадное происшествие стоило нам трех дней, и наверстать их было никак нельзя. Олд Шурхэнд с момента своего прибытия в парк забрался так далеко, что мы были уже почти готовы отказаться от мысли догнать его.

И все же не делать этого было никак нельзя. Шурхэнд был один, а за ним шли люди, которым он не доверял. Если бы он знал, что Генерал направляется в ту же сторону и даже в в тот же самый парк, он бы, разумеется, принял какие-то меры предосторожности, но он этого не знал. Я опасался и Олд Уоббла, а кроме того, мне не было точно известно, куда именно движется король ковбоев и его спутники, у меня были лишь смутные предположения на этот счет. Вполне могло быть и так, что он идет за нами по пятам, одержимый планами мести. То обстоятельство, что его лошадь была у нас, хотя по существу ничего не меняло, но все же немного сдерживало его. И вот теперь эта трехдневная задержка давала ему возможность свести все наше преимущество на нет.

Мне надо было подумать и о Тибо-така. О цели его поездки мы по-прежнему не знали ничего наверняка, но то, что он направлялся в Форт-Уоллес, было ложью. Я, как и Виннету, полагал, что белый шаман был послан Генералом в Колорадо по дороге, неизвестной никому из нас. Там они должны были в каком-то определенном месте встретиться. Но один человек, который к тому же вез с собой жену и поэтому был затруднен в любом маневре, никаких опасений не вызывал.

Так что дальше мы двигались с большей осторожностью, прошли вдоль границы и значительно углубились на территорию Колорадо без каких-либо помех. Никаких следов присутствия в этих краях тех, кого мы опасались, нам не встретилось. Мы находились теперь вблизи Стремительного ручья. Виннету знал там старый, давно заброшенный лагерь, до которого мы намеревались добраться к вечеру. Там, по описанию апача, бил неиссякающий ключ, а само место стоянки было окружено каменной грядой. Камни лежали так, как будто окрестные жители специально притащили их сюда со своих полей и уложили по кругу друг на друга. Это было прекрасным укрытием от возможного нападения.