— Я полагаю, первое.

— Я делил с вами тяготы пути или нет?

— Да, мы долгое время были вместе.

— Я покинул родину или нет?

— Разве вы уехали из старой, доброй Англии ради меня?

— Нет, но я бы давно уже вернулся туда. Это ведь то же самое. А разве я не оказывал вам ценные услуги? Разве в этих чертовых горах не меня ограбили и бросили в темницу, когда я хотел спасти вас?

— Последнее случилось лишь из-за вашей неосторожности. Впрочем, если мы будем откровенны, в этих событиях моих заслуг больше, чем ваших. Как хорошо, как прекрасно, что вы хотели спасти нас, и мы искренне благодарны вам, но я еще раньше говаривал вам, что все, за что вы возьметесь, обернется своей противоположностью. Не вы спасли нас, а мы — вас. И за это мне следует наградить вас вороным скакуном?

— Кто с вас этого требовал! Я и не думал добиваться от вас награды, но вы же знаете, как я жаждал завладеть этим конем. Я бы купил его у вас. Я бы выписал вам чек, дал бы вам бланк, в котором вы указали бы нужную вам сумму, даже не посвящая в это меня, — деньги были бы вам выплачены. Я поселил бы Ри в конюшню, в которой был бы достоин жить князь; я кормил бы его в мраморных яслях ароматным сеном из Уэльса, лучшим овсом из Шотландии и сочным клевером из Ирландии!

— И совершенно разорились бы! Ри привык жить в пустыне и питаться травами, растущими там. Несколько «бла халефа»[1234] для него — самый большой деликатес. Нет, сэр, вы — богатый человек, миллионер, вы вольны выполнить любую вашу прихоть. Халеф же — бедняк; ему и желать-то нечего; он знает, что его желания не сбудутся. Такой подарок для него превосходит любые блаженство и отраду, обещанные Мухаммедом своим правоверным в земной жизни. Пусть Ри будет его. Я сказал свое слово и не возьму его назад.

— Ладно! Вы хотите его осчастливить; вы вознесли его на седьмое небо; мое же настроение вас не интересует. Черт бы вас побрал, сэр! Если бы какой-нибудь негодяй вздумал теперь вас похитить, я бы не стал отговаривать его, а, наоборот, слезно бы умолял его забрать вас и сбыть какому-нибудь старьевщику за шесть или восемь грошей!

— Благодарю вас за то, что вы так цените меня! Я-то и не догадывался, что я — столь уцененный товар. Но что же с вами творится? У вас разболелась голова, сэр?

Во время разговора он несколько раз то левой, то правой рукой хватался за голову, сдвигая феску то на затылок, то на лоб и при этом так энергично шевеля пальцами, как будто ощипывая мелкую дичь.

— Разболелась голова? С какой стати? — спросил он.

— Но вы же постоянно держитесь за голову.

— Я что-то не замечаю этого; я делаю это непроизвольно, пожалуй, потому что феска не вполне удачно сидит.

Говоря это, он снова почесал голову.

— Видите, опять то же самое, а ведь феска нормально сидела на вас.

— Да, гм! Вы знаете, похоже, у меня дурная кровь. Она застаивается в голове и зудит. Я думаю, когда я вернусь в старую, добрую Англию, я примусь ее лечить; я сяду на самую строгую диету, буду пить настой из липового цвета и заедать его пудингом с изюмом.

— Не мучайте себя подобной диетой! Сливы и изюм, коими напичкан пудинг, лишь испортят вам желудок. А вот немного жира со ртутью наверняка поможет вам, и все лечение займет не более пяти минут.

— Вы так думаете?

— Да. Если вам угодно ждать возвращения в старую, добрую Англию, то вы вернетесь туда скелетом. Все прочие части вашего тела будут попросту съедены.

— Кем же?

— Тем, кого вы зовете дурной кровью. У этих странных капелек крови шесть ног и хоботок, которым они очень нелюбезно кусаются.

— Как… что… что? — спросил он, испуганно глядя на меня.

— Да, мой милый лорд! Быть может, вы не вполне забыли латынь, которую изучали по молодости. Вы помните, что значит Pediculus capitis?

— Когда-то знал, да вот вылетело из головы.

— А, может быть, вы знаете, какую это тварь араб именует «hamli», а турок — «bit»? Русский назовет ее «вошью», итальянец — «pidocchio», француз — «pou», а готтентот — «t'garla»?

— Тихо! Оставьте меня в покое с турками и готтентотами! Я не понимаю этих слов!

— Так будьте добры, обнажите голову и исследуйте-ка подкладку вашей фески. Быть может, вас ждет важное открытие; оно принесет вам славу знаменитого знатока насекомых.

Он сорвал шапку с головы, но не стал в нее заглядывать, а смущенно спросил:

— Вы не вздумали меня оскорбить? Или вы полагаете, что там внутри?..

— Да, я думаю, что там внутри!..

— Там что-то… что-то живое ползает? — продолжал он.

— Верно! Именно это я и имею в виду.

— Черт возьми! Ах!

Он поднес шапку к лицу и уставился на нее. Его нос ходил ходуном, дергаясь то вверх, то вниз, как будто решил сам, отдельно от своего хозяина, понаблюдать за происходящим. Потом он опустил руки, в которых все еще сжимал шапку, и испуганно воскликнул:

— Woe to me! Louses! Lice![1235]

Он хотел отшвырнуть феску, но одумался, положил ее перед собой на седло, запустил обе руки в волосы и принялся ужасно уродовать свою прическу; при этом он испускал такие выражения, коих мне не передать. Самое скверное, что эти вредные существа и впрямь ничуть не уважали достойную всяких почестей голову лорда из старой, доброй Англии.

Эта вспышка гнева рассмешила меня. Он отвел руки от головы, снова повернулся ко мне и прикрикнул:

— Не смейтесь, сэр, иначе мы будем боксировать! А что там у вас с вашей феской? Может, и вас порадуют подобные компаньоны?

— Не имею чести их завести, мой милый лорд. Этих нахлебников я стараюсь держать подальше от себя, поелику я с ними вовсе не так обходителен, как вы.

— Какая неосторожность! Взять эту феску! От нее одни несчастья! И времени-то прошло всего ничего! Разве такое может быть!

— О, что касается этих вещей, то у турок есть пословица, которая звучит так: «Tschapuk ok gibi hem bit gibi!» («Быстрее только стрела и вошь!») В Турции знают толк в этих вещах.

— Но что же мне делать? С чего начинать? Дайте мне хороший совет! Не выбрасывать же сей дворец, населенный таким нечестивым народцем! Ведь было бы позором въехать в Ругову с непокрытой головой. И есть ли там магазин, где бы я мог разжиться новой шапкой? О, это еще вилами по воде писано.

— Именно так! Но перед нами вам нечего стесняться! Вы можете спокойно признаться нашим спутникам, какое несчастье постигло вас. Остановимся на пару минут.

Когда остальные узнали, в чем дело, Оско предложил провести экзекуцию. Он положил шапку на камень и посыпал ее тонким слоем земли; затем завалил ее сухими ветками и поджег их. Земля, камень и шапка изрядно прогрелись, что и требовалось. Возле скалы виднелась небольшая лужица; шапка была в ней остужена. Наконец, лорду вручили вожделенный предмет, оберегавший достоинство его головы, и мы продолжили путь. На Востоке к подобным эпизодам всегда нужно быть готовым, даже если вы, по случайности, лорд из старой, доброй Англии.

Мы поехали дальше. Через некоторое время скалы по правую руку от нас отступили; открылся вид на восток, тогда как слева все еще высились горы. Потом, справа вдалеке, мы увидели всадника. Нас разделяла равнина; в ту же минуту он нас заметил, и мы поняли, что он направляет коня нам навстречу. Поравнявшись, он вежливо приветствовал нас; мы раскланялись с ним. Вид у него был осанистый, а лицо честное, открытое; он производил приятное впечатление.

— Мы хотим попасть в Ругову, — сказал я ему. — Долго еще туда ехать?

— Еще с полчаса, господин, — ответил он. — Сейчас вам надо добраться туда, где сливается Дрина; дорога идет по левому берегу реки. Вы, похоже, люди приезжие. Я тоже еду в Ругову; я оттуда. Вы разрешите составить вам компанию?

— С удовольствием. Мы здесь люди чужие, так что будем рады что-то узнать у тебя.