— Ба! Они же будут целиться!

— На это я не надеюсь. Случай — коварный слуга.

— Так задержись чуть позади!

— Если я это сделаю, то подозреваю, что чужаки тоже остановятся.

— Тогда скачи вперед. Речку ты непременно увидишь. А когда покажется поворот, сделай вид, что твоя лошадь понесла. Хлестни ее несколько раз, чтобы она умчалась галопом. Тогда тебя минуют и чекан, и камень, брошенный из пращи.

— Да, это единственное, что мне остается.

— Разумеется, я попрошу наших друзей быть повнимательнее, чтобы они не попали в тебя.

— Ты еще переговоришь с ними?

— Конечно! Кто не участвует в дележе, рискует не получить ничего. Вот почему меня вдвойне злит, что моя лошадь мертва. Теперь придется проделывать путь пешком.

— Ты же придешь слишком поздно.

— Не думаю. Я — очень хороший скороход.

— Но наших лошадей тебе же не перегнать.

— Почему ты думаешь, что я позже вас тронусь в путь. Стоит мне перекусить, как я тотчас же пойду.

— Значит, ты будешь там еще до нашего приезда.

— Если только немец не вздумает рано поутру сесть со своими спутниками в седло.

— Я позабочусь, чтобы им было недосуг. Я устрою им на пути столько препятствий, что они будут не так быстро продвигаться вперед. В крайнем случае я заблужусь. Конечно, как бы они утром что-то не заподозрили, заметив, что тебя уже след простыл.

— Есть, пожалуй, одна хорошая отговорка…

Но тут дым очень сильно ударил мне в нос, и поневоле я убрал голову из окна. Когда я снова заглянул внутрь, то увидел, что Юнак встал с места. Подслушивать дальше было нельзя, ведь он заметил бы меня, если бы хоть раз взглянул в окно. Поэтому я вернулся к своим спутникам и уселся рядом с ними.

Я задумался; мне пришла мысль немедленно тронуться в путь, но я отверг ее. Ведь мы не знали местность, а конакджи непременно сдержал бы слово и водил нас по округе до тех пор, пока его сообщник не добрался бы до остальных врагов. Поэтому лучше было бы задержаться пока здесь. Юнак столь точно описал место, где нас подстерегает опасность, что оно не ускользнет от моего внимания. Я надеялся найти способ, как избежать беды.

Когда Халеф сменил меня, я рассказал ему все, что подслушал, и поведал, что решил; он во всем согласился со мной.

— Сиди, я тоже послушаю, что они говорят, — заявил он. — Может быть, и я услышу что-нибудь важное.

— Оставь лучше эту затею. Я много чего узнал от них, и теперь, если они заметят тебя, нам будет от этого только хуже. Им не следует знать, что один из нас не спит.

Пожалуй, мы улеглись спать после двух часов ночи; следовательно, было часов шесть, когда нас разбудил Омар — последний, стоявший на часах.

Мы пошли к речке, чтобы умыться, а потом хотели зайти в дом. Тот был заперт. На наш стук отозвалась женщина и открыла дверь.

— Где наш проводник? — спросил я.

— Здесь, в комнате. Он еще спит.

— Так я разбужу его.

Он лежал на тряпье, служившем подстилкой для Мубарека, и притворялся спящим. Когда я отпустил ему несколько крепких тумаков, он вскочил, зевнул, уставился на меня с заспанным видом и, наконец, сказал:

— Ты, господин? Почему ты будишь меня так рано?

— Потому что мы отправляемся в путь.

— Сколько у вас на часах?

— Половина седьмого.

— Всего лишь! Мы можем еще час поспать.

— Можно еще день поспать, но мы не будем так делать.

— Но ведь нам некуда спешить.

— Некуда; но я люблю скакать рано поутру. Умойся, чтобы взбодриться!

— Умыться? — изумленно переспросил он. — Что я, глупец? Умываться в ранний час очень вредно.

— Где Юнак? — спросил я.

— Разве его тут нет?

Он осмотрелся в поисках Юнака. Старуха сообщила:

— Мой муж пошел в Глоговик.

— Туда, откуда мы едем? Почему же он не попрощался с нами?

— Потому что не хотел вам мешать.

— Вот как! Что же у него там за дела?

— Он хотел купить соль. Нам нужно засолить мясо.

Она показала на куски медвежатины, лежавшие в углу и являвшие, конечно, совершенно неаппетитное зрелище.

— Так у вас нет дома соли?

— Столько соли нет.

— Что ж, все равно дело не такое спешное, чтобы не дождаться нашего пробуждения. Впрочем, я думаю, что Ибали лежит намного ближе Глоговика. Почему же он не пошел туда?

— В Ибали нет соли.

— Унылая, однако, это дыра. Что ж, вам же хуже, что он ушел. Я ведь не заплатил ему.

— Ты можешь мне дать деньги!

— Нет, я расплачусь только с хозяином. Впрочем, скажи-ка мне, за что я должен тебе платить.

— Вы же остановились у меня!

— Мы спали на улице. За это я не плачу. Так что, конакджи, отправляемся в путь.

— Мне надо сперва поесть, — заявил он.

— Так ешь, но быстрее!

Он развел огонь и поджарил себе кусок медвежатины, съев его полу готовым. Тем временем мы оседлали лошадей. Медвежий окорок и три оставшиеся лапы завернули в попону, и Оско приторочил этот сверток у себя за спиной. Наконец, проводник был готов. Мы тронулись в путь.

Женщина не хотела нас отпускать, не добившись платы. Она голосила, что мы ее обманули. Но Халеф достал плетку и так щелкнул возле ее лица, что, завыв, она умчалась в дом и заперла за собой дверь. Однако, выглянув в окно, она посылала в наш адрес проклятия; еще долго мы слышали позади себя ее пронзительный голос.

Дело было не только в нескольких пиастрах; эти люди покушались на нашу жизнь. Было бы безумием и глупостью платить еще за те удобства, которыми мы здесь пользовались, ведь мы не пользовались здесь ничем, а значит и платить было нечего.

Стояло чудное, прекрасное осеннее утро, свежее и благоуханное, когда мы покидали арену нашей ночной авантюры — арену, на которой такой ужасный конец обрел старый Мубарек. Сперва мы ехали среди пологих холмов; можно было подумать, что мы находимся где-то в Тюрингском лесу. Однако над этими холмами высились крутые, громадные скалы, мрачные словно злые исполины, а через час уже казалось, что мы пробираемся среди ущелий Пиренеев.

Горизонта не было видно. Нас окружал темный лес; он выглядел как настоящая чащоба и каким же он казался диким!

Есть несколько разновидностей леса. Нетронутый лес тропиков; густой, пахнущий болотами лес Литвы; величественный, редкий лес американского Запада; естественные леса Техаса, вытянутые в струнку и скорее напоминающие парки, прихотливо возделанные садовниками. Лес в Шар-Даге не был похож ни на один из них. Невольно вспоминались исчезнувшие цивилизации, на которые смерть теперь бросала лесную тень.

Примерно часа через три дорога круто пошла вниз; мы пересекли широкую, поперечную долину, дальний край которой отвесно вздымался вверх.

Это была настоящая стена из скал, в течение нескольких часов непрерывно тянувшаяся с севера на юг. В расселинах и на уступах скал пустили корни громадные сосны и ели, а наверху, на остром выступе этой стены, тянулся темный бор.

Долина поросла пышной травой, поэтому я предложил остановиться здесь и хотя бы четверть часа отдохнуть, чтобы лошади могли немного побродить среди этой зелени.

Наш проводник мигом согласился и спрыгнул с лошади. Ведь пока мы отдыхали здесь, Юнак все дальше уходил от нас. Однако проводник не подозревал, что я покинул седло скорее ради Юнака, чем из-за травы.

Поблизости протекала довольно широкая речушка. По берегу ее лишь кое-где виднелся редкий кустарник. Еще когда мы миновали деревья, росшие по краю долины, и выезжали на простор, я заметил, что всю долину пересекает чей-то след. Он начинался там, где мы находились, и вел к берегу.

Этот след, несомненно, оставил Юнак. Значит, он считал нас такими глупцами, что мы не заподозрим ничего, встретив его след.

Со вчерашнего дня вода в речке поднялась. Ее русло скорее напоминало котловину с плоскими берегами. Трава была мягкой, и я предположил, что хотя бы у воды встретится четкий отпечаток ног.