Конакджи вообще не заметил этот след. Он уселся, достал свой старый, вонючий чубук, набил его и поджег табак. Но что это был за табак! По запаху он напоминал смесь картофельных и огуречных очисток, а также стриженых ногтей. Представьте себе человека, который боится простыть, умываясь, и проводит всю ночь в прокуренной лачуге Юнака и на зачумленном смертном одре Мубарека; немудрено, что я не стал садиться рядом.

— Халеф, — спросил я так громко, чтобы конакджи слышал это, — что за полоса тянется по траве?

— Это след, сиди, — ответил малыш, гордясь, что может похвалиться знаниями, полученными от меня.

— Кто его оставил, животное или человек?

— Мне нужно хорошенько его рассмотреть, чтобы определить это.

Он пошел, пристально пригляделся, сделал несколько шагов вдоль следа и, покачав головой, сказал:

— Эфенди, может быть, это человек, а может, и зверь.

— Вот как! Чтобы узнать это, вообще не надо присматриваться. Конечно, это был человек или зверь. Или ты думаешь, что здесь прохаживался дворец константинопольского султана?

— Ты надо мной издеваешься? Я готов спорить, что нельзя понять, кто здесь был. Сам подойди-ка сюда!

— Чтобы это понять, мне вообще не нужно туда подходить. Здесь прошел босой человек.

— Как ты это докажешь?

— Очень легко. Разве этот след может оставить какой-нибудь четвероногий зверь?

— Разумеется, нет.

— Значит, это человек или двуногое животное, то есть птица. Большая это птица была или маленькая?

— Большая, конечно.

— Какая это птица могла быть?

— Конечно, аист.

— Правильно! Но аист расхаживает медленно и осторожно. Он высоко поднимает одну ногу за другой и важно выступает. Легко можно различить, как он делал отдельные шаги. А здесь разве так?

— Нет. Тот, кто здесь шел, не переступал с ноги на ногу; нет, он прочертил непрерывные следы на траве.

— Совершенно верно. След состоит не из отдельных отпечатков, а из сплошной двойной линии. У аиста ноги толщиной с палец, не больше; эти же линии шире человеческой руки. Ну разве мог здесь пройти аист, самая крупная здешняя птица?

— Нет, сиди, это, конечно, был человек.

— Ладно дальше! Ты сам говоришь, что отпечатков ног не видно. Чем старше след, тем суше трава, по которой прошли. Здесь же пока ни одна травинка не завяла. Что отсюда следует?

— Что след совсем свежий.

— Верно. Значит, отпечатки ног должны быть видны. В чем же дело? Почему мы их не видим?

— К сожалению, не могу сказать.

— Что ж, это зависит от того, быстро ли шел человек, а еще от того, был ли он обут. Этот человек торопился и наступал все больше на пальцы, чем на пятку. У сапог и башмаков подошва твердая; они оставляют четкий след. Тут след плохо виден; значит, человек шел босиком. Теперь ты это понимаешь?

— Раз ты все так объяснил, я признаю твою правоту.

— Конечно, я прав. Кто бы мог быть этот торопыга, разгуливающий босиком? Конакджи, в этом лесу кто-нибудь живет?

— Нет, тут ни один человек не живет, — ответил он.

— Тогда я думаю, что Юнак пошел совсем не в ту сторону. Он по рассеянности отправился не в Глоговик, а к Чертовой скале.

— Господин, что ты выдумал! Он вообще не может заплутать.

— Что ж, тогда он сделал это с умыслом. Он подумал, что может купить соль в другом месте.

— Да нет же. Если бы вы не спали, вы увидели бы, как он уходил.

— Что ж, хаджи Халеф Омар сказал мне, что ночью из дома вышел человек и скрылся за домом. Вот только, в каком направлении он отправился, Халеф не мог различить.

— Это, конечно, был Юнак, ведь он вышел затемно, чтобы вернуться домой не слишком поздно.

— Тогда в темноте он заблудился и пошел не налево, а направо. Быть может, он сделал это с умыслом, а поскольку по следу я вижу, что он спешил, то он, пожалуй, намеревался поскорее доложить о нашем прибытии углежогу.

— Странные же у тебя мысли, эфенди, — сказал проводник, весьма смутившись. — Какое дело Юнаку до того, что мы хотим отдохнуть у углежога?

— Конечно, я тоже не понимаю этого.

— Тогда признайся, что этого быть не может.

— Наоборот, я утверждаю, что это был он. Я даже тебе это докажу.

— Это невозможно. Неужели по следам это видно?

— Да.

— Следы и впрямь могут сказать тебе, что здесь прошел человек! К своему изумлению, я убедился в этом, но ведь они не скажут, кем был этот человек.

— Они скажут мне это очень ясно. Поднимись-ка и подойди сюда.

Я направился к берегу речки, а остальные последовали за мной. Возле того места, где человек зашел в воду, он медленно и осторожно ощупал ее ногами. У берега дно речки было мягким; там не виднелось ни камней, ни песка — тем отчетливее в прозрачной воде, на глубине полутора футов, виднелись следы ног.

— Смотри сюда, конакджи! — сказал я. — Ты замечаешь эти отпечатки ног под водой?

— Да, эфенди. И я вижу, что ты был прав: человек шел босиком.

— Сравни-ка следы обеих ног. Не находишь никакой разницы?

— Нет.

— Ладно, к счастью, отпечатки пальцев здесь четко сохранились. Сравни-ка еще раз! Пересчитай их!

Он наклонился, но, пожалуй, не для того, чтобы посчитать их, а стараясь скрыть свое лицо. Он заметно растерялся.

— Что я вижу! — воскликнул хаджи. — У этого человека на левой ноге всего четыре пальца! Сиди, это был Юнак и никто иной.

Проводник справился со своей растерянностью и снова поднялся, промолвив:

— А разве кто-то другой не может потерять палец?

— Верно, — ответил я, — но это стоило бы назвать очень странным совпадением. Итак, для чего же Юнак водит нас за нос?

— Да это вообще не он!

— Ладно, хотелось бы надеяться, что это не он. Если он замышляет какую-то хитрость, то получит вместо соли селитру, а может быть, еще серу и древесный уголь в придачу. Ты разумеешь, что это значит?

— Да, но все же не понимаю тебя. Из этих трех веществ приготавливают порох. Ты это имеешь в виду?

— Конечно, а если среди них ненароком найдется и катышек свинца, то легко может статься, что тот, кто задумал добраться до Чертовой скалы, прямиком угодит в ад. Эта речка глубокая?

— Нет. Лошадям не понадобится ее переплывать. Ее можно перейти вброд, засучив штаны. Мы отправляемся в путь?

— Да; четверть часа уже прошли. Куда ведет дорога, что по ту сторону реки?

— Ты видишь темную, отвесную полосу на выступе скалы?

— Да.

— Это вход в горловину ущелья. Его называют Чертовым ущельем, потому что оно ведет к Чертовой скале. Вот туда мы поедем.

— А скоро ли мы доберемся до этой скалы?

— Через полчаса с лишним. Ты поразишься, какие громадные скалы лежат по обе стороны от ущелья. В этой узкой расселине человек чувствует себя словно червь, затерянный среди стен, уходящих в небо.

— И нет ни одной другой дороги, ведущей на запад?

— Нет, только одна эта.

— Тогда нам придется следовать этим путем. Но сначала я попытаюсь отыскать следы людей, за которыми мы гонимся. В траве следов не осталось, ведь со вчерашнего дня она уже выпрямилась, а вот на мелководье их, наверное, еще можно заметить.

Мое чутье не обмануло меня. Чуть выше по течению в реку вошли пять лошадей. Дальше искать следы не было смысла. Мы пересекли речку и остановились у входа в ущелье.

Поначалу оно было такой ширины, что лишь два всадника могли ехать рядом друг с другом. Потом скалы отступили назад.

Они высились страшной, сплошной стеной. Мы словно въехали внутрь громадного куба, сложенного из плутонических пород и достигавшего высоты в несколько сотен футов. Подземная стихия пробила посреди него расщелину. Стоило взглянуть вверх и казалось, что стены скал сливаются друг с другом. Ни слева, ни справа взобраться наверх было нельзя. Края скал были голыми; лишь кое-где виднелись куст или деревце.

— Веришь, что шайтан ударом кулака проломил расщелину в этой скале? — спросил наш проводник.

— Да, это путь, ведущий в ад. Хотелось бы сжаться, подобно крохотному насекомому, над которым парит голодная птица. Быстрее вперед!