Пфотенхауер рассказывал свою историю так серьезно, будто речь в ней шла о важной государственной афере. Поэтому теперь, когда он умолк, ожидая, какой эффект произведет на слушателя кульминация его душераздирающего рассказа, Шварц почувствовал себя разочарованным и одураченным. Он не знал, плакать ему или смеяться, но все же из вежливости счел своим долгом поинтересоваться:

— Какой же ответ вы дали своему учителю?

— Ну, поначалу-то я просто онемел.

— Со мной на вашем месте, наверное, случилось бы то же самое.

— Правда? Тогда вы ясно понимаете мое состояние. Я тогда только глаза выпучил да рот открыл, чтоб мне туда правильный ответ влетел, а потом я…

В этот момент в дверь постучали, и в каюту вошел с гордо поднятой головой Отец Одиннадцати Волосинок. Он не удостоил Серого ни единым взглядом и сразу обратился к Шварцу:

— Я сообщаю сведение, пришедшего, — сказал он по-немецки, чтобы лишний раз дать клеветнику-Пфотенхауеру убедиться, как блестяще он владеет этим языком.

— Кто хочет меня видеть? — спросил Шварц, поразив Серого легкостью, с какой он расшифровал донесение своего «адъютанта».

— Лейтенант селения, здешнего.

— Ах, вот как! Это очень кстати. Он уже здесь?

— Еще не полностью совсем. Он пришел сюда за спиной, моей.

— А ты только что был наверху?

— Да. Я уйти наверх, потому что внизу сидела персона, невежливая.

При этих словах маленький человек бросил на Серого уничтожающий взгляд.

— И лейтенант спрашивал тебя обо мне?

— Да. Он хотел знать, живете вы на корабле, этом, или в сериба остановиться будете. Он имел намерение, дружелюбное, зазвать вас на еду, вечернюю. Он послал меня сюда, чтобы рассказать вам о его прибытие, скором.

— Хорошо. Открой ему дверь, когда он придет!

— Это будет сделано с удовольствием, величайшим!

Отец Одиннадцати Волосинок поклонился и собрался уходить, но внезапно снова обернулся и спросил Шварца;

— Вы учитель все специальности, мои, я прошу, дайте мне свидетельство, правдивое!

— Свидетельство? О чем?

— О латыни, моем.

— Я считаю, что для твоих нужд того, что ты знаешь, более чем достаточно.

— Я объявляю благодарность, сердечную! — торжествующе воскликнул малыш, покосившись на Пфотенхауера, а потом продолжил: — И еще вопрос о цензуре языка, моего, германского. Как я на нем выражаться умею? С незнанием, печальным, или с легкостью, чрезвычайной?

— Я без труда понимаю все, что ты говоришь.

— Хорошо! Больше слышать не буду ничего и никогда! Вы спаситель, благородный, чести, моей. Персона, враждебная, обращена в бегство, позорное!

Он круто повернулся и зашагал к двери, причем постарался пройти так близко от Пфотенхауера, что едва не отдавил ему ноги. Дверь за ним с шумом захлопнулась, но тут же приоткрылась снова, и голос малыша прокричал:

— Он пришел, комендантский лейтенант деревни!

«Комендантский лейтенант» переступил порог каюты и отвесил низкий поклон. Узнав о том, что завернувший в Магунду корабль — дахабия хедива, он тотчас же поспешил на борт засвидетельствовать свое почтение высоким гостям.

Конечно, приход лейтенанта имел и другую цель, о которой он по вполне понятным причинам предпочитал не распространяться. Мидуру Фашоды было прекрасно известно, что жители Магунды занимаются торговлей рабами; значит, об этом должен был знать и только что прибывший эфенди. Что привело его сюда? Уполномочен ли он наказать ловцов рабов за незаконный промысел или собирается провозгласить какие-то новые законы и порядки? Пожелает ли он осмотреть деревню, в которой, к счастью, не было сейчас ни одного пленного негра? Все эти вопросы чрезвычайно беспокоили лейтенанта, и он надеялся во время своего «визита вежливости» окольными путями выведать истинные намерения чужеземца.

Однако не так-то просто было провести Шварца, который сразу почувствовал хитроумные замыслы своего посетителя. Он велел слугам принести еще одну чашку кофе и трубку, пригласил старика сесть и обратился к нему с несколькими вежливыми вопросами, избегая при этом темы торговли рабами. Он также сообщил лейтенанту, что останется в Магунде до завтра и эту ночь вместе с Пфотенхауером проведет на корабле.

Когда примерно через полчаса лейтенант распрощался с немцами и вернулся наверх, расположение духа у него было самое что ни на есть скверное. Он увидел дурной знак в том, что Шварц вел себя так уклончиво, и решил немедленно послать верхового в Яу, к хозяину. Тот, правда, в любом случае собирался вернуться не позднее завтрашнего полудня, но в сложившихся обстоятельствах лейтенант посчитал, что хозяину лучше поторопиться.

— Он меня испугался, — сказал Шварц после того, как за стариком захлопнулась дверь. — Может быть, мне удастся извлечь из этого выгоду.

— Из его-то страха перед вами? — спросил Серый. — Это еще каким способом?

— Очень просто. Он явно считает меня членом правительства и послом вице-короля. Мои солдаты, которым я разрешил выйти на берег, наверняка рассказывают сейчас в поселке о нашем намерении поймать Абуль-моута. Это еще больше усилит тревогу лейтенанта, так как он вполне может подумать, что те же планы у нас и в отношении него.

— Ежели вы так думаете, то, по-моему, зря! Я точно знаю, что здешние жители ненавидят Абуль-моута. Он даже не осмеливается показаться вблизи Магунды!

— Ах, так? Что ж, это мне на руку. Может быть, удастся уговорить их присоединиться к моему отряду. Честно говоря, я никак не предполагал, что Абуль-моут завербует столько нуэров. Трехсот негров я могу не опасаться, но ведь в сумме с населением его поселка войско Абуль-моута составит восемьсот человек, с которыми моим ста пятидесяти солдатам, конечно, не справиться. Я очень рассчитываю на свою хитрость, даже больше, чем на наши ружья, но все же пополнение мне бы совсем не помешало.

— Но, по моему мнению, вам теперь вовсе не обязательно связываться с Абуль-моутом, — сказал Серый, который, проявляя чудеса выдержки, все еще тянул со своим сообщением.

— Почему? — удивился Шварц.

— Потому, что вы приняли это решение, чтобы выручить своего брата, да меня заодно. Но теперь-то это уж не нужно!

— Ну уж нет! Даже если бы угрожающая вам опасность действительно миновала, я был бы обязан сдержать слово, которое дал мидуру Фашоды. И кроме всего прочего, я пока не вижу брата. Вы ведь так и не сказали мне, где он находится и почему не пришел меня встречать. Но как бы там ни было, Абуль-моута я в покое не оставлю: он должен быть наказан хотя бы за то, что осмелился напасть на меня. Ручаться за успех моего предприятия я, конечно, не могу и поэтому не требую от вас, чтобы вы присоединились ко мне. Вы спокойно можете остаться здесь и дождаться моего возвращения.

— Вот так так! Выходит, я должен отсиживаться в этой дыре и ждать, открутят вам голову или нет. За хорошего же парня вы меня держите! Нет уж, дудки! Я пойду вместе с вами и буду драться так, что из этих чертей только искры посыплются. К тому же, если на то пошло, я лично так понимаю, что все это дело гораздо легче, чем вы думаете. Поймать старика! Абу ничего не стоит, потому как его селение стоит сейчас пустое, а команда, которая там осталась, сожгла весь этот райский уголок и смылась оттуда.

Шварц во все глаза смотрел на Пфотенхауера, не в силах вымолвить ни слова.

— Ну и видок у вас! — рассмеялся Серый. — Вы раскрыли рот совсем как я, когда должен был смекнуть, откуда у птиц перья взялись!

— Я не могу поверить вашим словам, вы наверняка ошибаетесь!

— Нисколечко! Я это точно знаю, потому я был там вчера вечером и видел вместо хижин кучу дымящегося пепла.

— Вы были там?

— Ну, ясное дело, был вместе с вашим братцем.

— Что? Вы оба были прямо в логове льва, который задумал вас проглотить?

— Ну, льва-то дома не было! Его я повстречал только нынче утром, по дороге сюда.