— Завтра оставит. Утром он будет мертвец.

— Если удастся!

— Должно удаться. Мюбарек всемогущ. Он все так обштопает, что мы придем ночью и убьем их.

— А если ничего не получится?

— Тогда разыщем их в конаке. Мюбарек создаст для этого условия. Он превратится в нищего.

Ну что ж, план не дурен. Значит, нас должны убить. Мюбарек побывал здесь и все им доложил.

— Надо бы мне на него взглянуть, — заявил тюремщик. — Если такие бравые ребята боятся его, значит, это опасный тип!

— Это шайтан, гяур, христианская собака, которая должна поджариться в аду! — гневно ответил Манах эль-Барша. — Он бежал за мной в Эдирне, через двадцать улиц и переулков. Я сделал все, чтобы от него уйти, и все-таки он меня нашел. А этот недоросток, который его сопровождает, — сущий черт! И что мы его там, в конюшне, не пристукнули! Обоих других я не знаю, но им тоже крышка. Сатана покровительствует им, иначе бы им не уйти из Мелника.

— Да, люди там какие-то глупые.

— И гонцы оттуда еще не прибыли. Так что нам придется самим тут все проворачивать. Лошадь у этого типа очень ценная, четверых стоит. И оружие очень дорогое. Думаю, даже не надо дожидаться Мюбарека. Если бы сегодня удалось нам прикончить этого шайтана… С какой бы радостью я загнал этому гаду нож между ребер.

— Вряд ли тебе это удастся.

Произнося эти слова, я уже наносил ему удар кулаком, от которого он тут же свалился.

Двое других на несколько секунд онемели от ужаса. Этого времени хватило. Я схватил Баруда за глотку и так сильно сжал, что он, дернув руками, растянулся на земле. Халеф занимался тюремщиком, который от ужаса забыл, что нужно обороняться. Какое-то мгновение я еще держал Баруда за глотку, пока тот не перестал дергаться. После этого я помог Халефу связать тюремщика. Мы положили Манаха и Баруда рядом так, чтобы голова одного находилась у ног другого, и стянули их веревками: без посторонней помощи им было ни за что не освободиться. Тюремщик также был крепко стянут ремнем. Потом мы обследовали их сумки и седла и обнаружили украденные у Ибарека деньги и вещи и многое другое. У Манаха имелась при себе значительная сумма денег.

Тюремщик наблюдал за нашими действиями молча, не догадываясь, кто перед ним. Халеф наградил его увесистым пинком и спросил:

— Надеюсь, ты знаешь, кто мы? Тот не ответил.

— Ты слышал меня? Я спрашиваю, догадываешься ли ты, кто мы такие? Отвечай, или награжу тебя плеткой!

— Да, знаю… — прошипел связанный, испугавшись плетки.

— Ты ведь хотел познакомиться с нами. Только что об этом говорил. Наверное, и не подозревал, что так быстро исполнится твое желание.

Баруд эль-Амасад пришел в себя. Открыл глаза и уставился на меня расширенными от ужаса глазами.

— О боже! — крикнул он. — Теперь нам крышка.

— Да уж! — засмеялся Халеф. — Получите по заслугам! Вы ведь хотели нас убить!

— Нет. Это не правда.

— Молчи, мы слышали!

— Это они, а не я.

— Не ври. Мы знаем, кто вы такие.

Тут зашевелился Манах эль-Барша, но веревки не давали ему двигаться. Он взглянул на нас и закрыл глаза.

— Что же ты не здороваешься?! — угощая его плеткой, крикнул Халеф.

Он снова открыл глаза, увидел меня и Халефа и закричал:

— Развяжите нас! Освободите нас!

— Аллах поможет!

— Я заплачу!

— Денег не хватит!

— Я богат. Очень богат!

— Ага! Деньгами, которые ты украл. У тебя их заберут.

— Их никто не найдет.

— Ну и пусть лежат. Нам они не нужны. Сиди, что мы будем делать с этими типами? Не тащить же нам их с собой в город.

— Нет, конечно. Пусть лежат здесь, пока мы их не заберем.

— А они не освободятся?

— Нет. Мы об этом позаботимся.

— А то, что мы нашли при них, возьмем с собой?

— Пусть все остается здесь. Полиция должна найти все в том же виде, в каком мы все это застали.

Мы использовали упряжь, чтобы связать покрепче пленников, но сделали это так, чтобы не причинить им особых страданий. Тюремщика связали с теми двумя, чтобы они, перекатываясь, не смогли ослабить путы. Потом мы двинулись обратно в город.

Задержанные не проронили ни единого слова. Угрозы в их положении были бы бессмысленны. Впрочем, как и мольбы о пощаде. Выбравшись на опушку, Халеф подошел к домику Мюбарека посмотреть, заперт ли он.

— Этот гад оказал бы нам большую «услугу», освободив этих мерзавцев.

— Он сюда не вернется.

— А если все же вернется домой и пойдет к ним?

— Он будет еще только собираться наверх, когда мы будем уже тут.

— Значит, получится так, что они придут сюда раньше, чем мы спустимся в город.

— Нет. Он будет сидеть у коджабаши и с нетерпением нас ждать; и не уйдет оттуда до тех пор, пока не состоится это дурацкое судейское заседание.

— Знал бы он, что его ждет.

— Скоро узнает. Надо спешить. Скоро ночь.

День подходил к концу. Солнце уходило за горизонт. Спустившись в конак, мы узнали, что коджабаши велел привести хозяина постоялого двора Ибарека. Для суда все было готово.

— Будь мужествен, эфенди! — сказал мне брат Ибарека. — Там собралось много народу. Всем интересно услышать, как вы будете защищаться.

— Я ведь уже показал этим людям, как я могу это делать.

— Вот поэтому они и проявляют двойное любопытство: когда еще они смогут увидеть человека, который не боится самого коджабаши.

Мы уже собирались выезжать, когда появился лодочник.

— Господин, — обратился он ко мне, — я приехал сюда тайно, чтобы спросить твоего совета. Я не знаю, как мне вести себя.

— Ты должен давать показания против меня?

— Да. Мюбарек меня принуждает. Для этого он меня и нашел.

— А что ты должен показать?

— Что ты подверг меня смертельной опасности и избил в этом дворе.

— Я в самом деле это сделал?

— Нет, эфенди.

— Тогда не давай ложных показаний. Это тебе повредит.

— Господин, он отомстит мне.

— Не беспокойся. Он уже никому не сможет мстить.

— Это правда?

— Да. Говори только чистую правду. Он ничего тебе не сделает.

— Тогда я побежал. Я ведь пробрался сюда тайно. Мы медленно поехали за ним.

У турецкого законодательства имеются свои особенности, а точнее, теневые стороны, которые тем отчетливее, чем дальше от центра область, на которую они распространяются. При тамошних жизненных устоях нечего удивляться, что там, где живут племена арнаутов, о подлинных правах говорить вовсе не приходится.

У Остромджи начинается область проживания штиптаров[1167], которые уважают только один закон — подчинения слабого сильному.

Когда мы подъехали к судебному присутствию, уже темнело. Рядом стояло множество народу, не нашедшего места во дворе и высыпавшего прямо на улицу. Всем хотелось разглядеть нас получше. Едва мы вошли во двор, как дверь за нами захлопнулась, что явно было недобрым знаком. Сразу видно, что Мубарек пользовался здесь большим влиянием.

Мы пробрались на главную площадку перед судом. Там, где раньше стоял стул, сейчас красовалась длинная скамья. Там же лежала палка для наказаний. В лампу залили масло и зажгли. Свет ламп придавал всему происходящему какой- то романтический оттенок. Сами судьи находились внутри дома. О нашем присутствии им сразу доложили. Хавасы[1168] расположились вокруг нас и отрезали отступление к воротам, которые были заперты, и это заставляло нас думать о худшем.

Кругом все стихло. Из дома появились пятеро мужчин, и хавасы вытянулись в струнку.

— О Аллах, — иронично заметил Халеф, — что теперь с нами будет, сиди… Я просто умираю от страха!