Бравый вояка смущенно посмотрел на меня.

— Ты так полагаешь, гяур?

— Предупреждаю тебя: не оскорбляй меня этим словом! У меня с собой паспорт и путевое свидетельство от паши Египта, а это мой спутник родом из Стамбула. У него есть султанский паспорт, следовательно, он находится под покровительством падишаха.

— Покажи свидетельство!

Я дал ему свой документ, а Исла предъявил свой. Он прочитал их и со смущенным видом вернул нам.

— Говори дальше.

Такое его поведение показывало: он не знал, что ему делать. Итак, я снова пошел в наступление.

— Ты сахбет-бей и бимбаши, а не знаешь своей службы. Когда ты читаешь собственноручное письмо султана, то должен сначала прижать его ко лбу, глазам и устам и потребовать от всех присутствующих согнуться в поклоне, как будто здесь присутствует сам его величество. Я расскажу хедиву и великому визирю в Стамбуле, какое уважение ты им оказываешь.

Такого он не ожидал. Начальник полиции так испугался, что вытаращил глаза и раскрыл рот, не говоря ни слова. Я продолжал:

— Ты хотел узнать, что я имел в виду, сделав только что свое заявление? Я, обвинитель, вынужден стоять, а этот человек, обвиняемый, может сидеть!

— Кто его обвиняет?

— Я, он, он — все мы.

Абрахим удивился, но ничего не сказал.

— В чем ты его обвиняешь? — спросил сахбет-бей.

— В тех самых преступлениях, в которых он обвинил нас.

Я увидел, что Абрахим забеспокоился. Судья попросил меня:

— Говори!

— Мне очень жаль, бимбаши, что ты должен испытать такое огорчение.

— Какое огорчение?

— Ты должен осудить человека, которого знаешь так же хорошо, как своего брата, даже как себя самого. Ты даже бывал у него в Эн-Насире и доподлинно знаешь, что он мамур. Но я говорю тебе, что тоже его знаю. Зовут его Дауд Арафим. Он был султанским чиновником в Персии, но его отстранили от должности и всыпали к тому же палок.

Теперь Абрахим поднялся.

— Собака!.. Сахбет-бей, этот человек потерял рассудок!

— Сахбет-бей, слушай меня дальше, тогда выяснится, чья голова сидит лучше и прочнее — моя или его!

— Говори!

— Эта женщина христианка, свободная христианка из Черногории. Он ее похитил и силой вывез в Египет. Вот этот мой друг — ее законный обрученный, поэтому он и приехал в Египет и снова забрал ее. Ты знаешь нас, потому что прочел наши документы. Его же ты не знаешь. Это — похититель женщин и обманщик. Прикажи ему предъявить документ, или я пойду к хедиву и расскажу ему, как ты вершишь правосудие на должности, которую он тебе доверил. Теперь решай!

Естественно, бравый вояка оказался в затруднительном положении. Он, конечно, не мог опровергать свои слова и поступки, однако он очень хорошо понимал, что я прав. И он решился действовать так, как это может сделать только лишь египтянин.

— Пусть народ очистит помещение и идет по домам! — приказал он. — Я обдумаю это дело, а суд состоится после обеда. Вы все, конечно, мои пленники!

Хавасы палками выгнали зрителей. Потом увели Абрахима и команду сандала и, наконец, вывели нас во двор здания, где мы могли свободно, без помех передвигаться. Стоящие у выхода хавасы, казалось, охраняли нас. Через четверть часа они исчезли.

Я разгадал задумку сахбет-бея и подошел к Исле бен Мафлею, сидевшему подле Зеницы, у фонтана.

— Ты думаешь, что мы сегодня выиграем процесс?

— Я этого вовсе не думаю. Я доверяю тебе, — ответил он.

— А если мы его выиграем, что станет с Абрахимом?

— Ничего. Я знаю этих людей. Абрахим даст бимбаши деньги или дорогой перстень, который он носит на пальце, и начальник полиции освободит его.

— Ты хочешь его смерти?

— Нет. Я нашел Зеницу — этого мне достаточно.

— А что об этом думает Зеница?

Зеница ответила сама:

— Эфенди, я была такой несчастной, но теперь я свободна. Я не хочу больше думать о нем.

Это меня удовлетворило. Надо было еще спросить Абу эль-Рейсана. Тот категорически заявил мне, что будет очень рад, если отделается как можно дешевле. Успокоенный таким образом, я стал проводить рекогносцировку.

Сандала у берега не было. Он словно растворился. Во всяком случае, достойный Халид бен Мустафа еще раньше нас понял намерения судьи и улизнул со своим судном и экипажем.

Но где находился Абрахим-Мамур?

Дахабия подняла якорь, и мы продолжили свое прерванное путешествие с приятным сознанием того, что счастливо выпутались из весьма скверной истории.

За спиной осталась земля Осириса и Исиды, страна сфинкса и пирамид, страна, в которой народ божий нес ярмо рабства и таскал на себе скалы Мокаттама, возводя одно из чудес света, которое еще и сегодня вызывает восхищение путешествующих по Нилу. Там, в тростниках издревле почитаемой реки, царская дочь нашла мальчонку, призванного освободить свой народ от рабства и дать ему Закон в десяти божественных заповедях, которые еще и тысячелетия спустя составляют основу всех законов и уложений.

У ног моих в жгучем сиянии солнца искрились воды Арабского залива[954]. Эти воды когда-то, повинуясь голосу Иеговы-Саваофа, образовали две стены, между которыми порабощенный народ страны Гесем нашел путь к свободе, тогда как армия их угнетателей и преследователей обрела ужасную гибель. Это были те самые воды, в которых в более позднюю эпоху чуть не погиб «великий султан» Наполеон Бонапарт.

Желая добраться до Красного моря, я шел из Каира до Суэца необычным путем. Пространство, лежащее между этими городами, уже давно не заслуживает названия «пустыня». Прежде она устрашала как полным отсутствием воды, так и разбойниками-бедуинами, которые занимались своим ремеслом в глухих урочищах. Теперь положение изменилось; это и стало причиной моего уклонения к югу. Скачка по пустошам была для меня много интереснее путешествия по проторенной дороге. Поэтому я и теперь намеревался миновать Суэц, который мог предложить мне только уже виденное мною, уже известное.

Мы поскакали, и вскоре перед нами появились голые высотки Джеком и Даад, а когда справа стал виден высоченный Джебель-Гариб, мы поняли, что Гроб Фараона остался позади. Слева от нас море образовало бухту, в которой стоял на якоре корабль.

Это была одна из тех барок, которые на Красном море называют самбук. Матросы покинули корабль. Они сидели или лежали на мелководье, окунувшись в теплую морскую воду. Несколько в стороне, на мате, сидел в важной позе капитан или владелец судна. Я сразу же увидел, что это был турок. Самбук нес султанскую символику, а команда была одета в турецкую военную форму.

Когда мы приблизились, ни один из моряков не сдвинулся с места. Я подъехал чуть не вплотную к предводителю, поднял правую руку к груди и намеренно приветствовал его не по-турецки, а по-арабски.

— Аллах да сохранит тебя! Ты капитан этого судна?

Он поднял на меня гордый взор, обстоятельно и долго меня разглядывал и наконец ответил:

— Я.

— Куда направляется твой самбук?

— Во все концы.

— Чем ты загружен?

— Разными грузами.

— Не возьмешь ли пассажира?

— Этого я не знаю.

Такой ответ уже не назовешь неразговорчивостью — это была грубость. Я покачал головой и сказал сочувственно:

— Ты, видно, келле[955]. Коран призывает правоверных проявлять сострадание к таким людям. Мне жаль тебя!

Он посмотрел на меня с гневом и изумлением.

— Ты меня жалеешь? Ты называешь меня несчастным?

— Аллах наградил твои уста даром речи, но душа твоя нема. Обратись к Мекке и проси Аллаха, чтобы он возвратил твоей душе язык, иначе она не сможет попасть в рай!

Он презрительно засмеялся и положил руку на пояс, за который были засунуты два внушительных размеров пистолета.

— Молчать лучше, чем болтать. Ты болтун, но верги-баши Myрад Ибрахим предпочитает молчать.