— Это было не очень сложно, но, к несчастью, мне не удалось с ним покончить. Я поймал его сообщников и доставил их в Фашоду. Они получили по заслугам, но самому Абуль-моуту удалось ускользнуть.

— Экая досада! Ежели б вы его схватили, он бы на своей шкуре испытал все «прелести» своего ремесла.

— Совершенно верно. Он бы поплатился за него головой. Мидур просто горит от нетерпения увидеть наконец пойманным этого негодяя. Там, в пустыне, я подслушал разговор Абуль-моута и его людей, и как вы думаете, что я узнал?

— Думаю, не больше, чем они сказали, — отшутился Серый.

— Он уже давно запланировал набег на ниам-ниам, а некоторое время назад его шпионы сообщили ему, что сейчас у этого племени гостят двое белых ученых-естествоиспытателей. Он поклялся убить их обоих.

— Черт подери! Речь, как я смекаю, шла обо мне и вашем брате?

— Да. Сначала я в этом сомневался, полагая, что мой брат путешествует один, но когда из его письма я узнал о вас, то окончательно понял: вы — те самые, о ком говорил Абуль-моут. Уяснив это, я начал тотчас же собираться в путь, чтобы опередить разбойника. Мидур, которому я изложил суть дела, обещал мне свою помощь. Он хотел дать мне отряд солдат, а за это я должен был постараться поймать Отца Смерти и отправить его в Фашоду. Тут как раз случилось несчастье с мальчиком, и, желая отблагодарить меня за его спасение, мидур увеличил число солдат до двухсот. По удачному стечению обстоятельств в тот день, когда мы отбывали из Фашоды, туда из Хартума прибыла эта дахабия, и мидур отдал ее мне. Так я и оказался на этом корабле. Солдаты под командованием капитана, разумеется, тоже остались на борту. Да вы их, наверное, видели?

— Ну еще бы! Ими вся палуба кишит! Так вы, значит, охотитесь за этим Абуль-моутом. Интересно!

— Интересно, но не совсем безопасно. Он — настоящий злодей без чести и совести, и он способен на все. К сожалению, для того, чтобы получить корабль и подготовить его к отплытию, я вынужден был на целый день задержаться в Фашоде. В результате Абуль-моут получил преимущество во времени, которое нам было трудно наверстать. Ветер, слава Богу, был попутный, и кроме того, мы наняли шиллуков, а потом нуэров, чтобы они тянули судно на канате, и все же, когда мы достигли Диакина, выяснилось, что Абуль-моут ушел оттуда два дня назад. Я узнал, что он завербовал к себе на службу более трехсот нуэров, без сомнения, для набега на ниам-ниам. В Диакине он нанял сандал и нуквер и продолжает свое путешествие по реке. Теперь вопрос только в том, кто плывет быстрее — он на своих кораблях или мы на нашей дахабии.

— Ну, и кто же двигался быстрее?

— До сих пор он, раз мы его еще не догнали.

— Но вы, по крайней мере, знаете, далеко ли он от вас ушел?

— Нет. Если бы я преследовал его на суше, то по следам легко мог бы определить, на каком расстоянии от меня он сейчас находится. Но на воде не остается никаких следов. Мы развили самую большую скорость, на какую были способны. Когда позволяет берег, мы работаем с помощью тяговых канатов, и, так как наша дахабия — превосходный парусник, я думаю, что мы уже довольно близко подошли к ловцам рабов.

Серый с довольным видом кивнул головой, на губах его заиграла загадочная улыбка, а кончик носа беспокойно задергался, как будто и сам едва удерживался от желания огорошить собеседника эффектным сообщением. Наконец, Пфотенхауер справился с собой и поспешил переменить тему разговора.

— А где же тот мальчик, которого мы с Зеппом к вам отправили? — спросил он.

— Тоже здесь, и я должен поблагодарить вас за него. Несмотря на свою молодость, этот Сын Верности — необычайно дельный и полезный человек. Если бы не он, мы были бы еще далеко отсюда, потому что он знает Нил и его фарватер так же хорошо, как я — содержимое моих карманов.

— Это все результат таинственных поездок по Нилу, которые он совершал со своим закадычным дружком Сыном Тайны.

— Сын Тайны? А это еще кто такой?

— О, о нем вы еще услышите! Скажите-ка мне лучше, кто этот гайдук, который называет себя вашим другом и адъютантом?

— Моим другом и адъютантом? Не знаю. У меня нет никаких адъютантов. Кого вы имеете в виду?

— Ну, того разукрашенного индюка, который пыжится от сознания собственной значительности.

— Ах, так это Отец Одиннадцати Волосинок?

— Ну да, он самый!

— Это удивительный человек!

— Шутите?

— Да нет, я абсолютно серьезен. Он верный, самоотверженный, толковый и очень храбрый паренек. Представьте себе, он вместе со мной уложил в пустыне двух львов!

— Ну, это он, ясное дело, рассказал мне в первую очередь, и мне, кстати сказать, до смерти любопытно, как это все было. Но он что, и вправду умный? Мне что-то не очень в это верится.

— Почему?

— То есть как «почему»? — снова начал кипятиться Серый. — Да он несет такую околесицу, что нормальный человек уж не может разобрать, что к чему. Она опутывает его, как паутина, и в два счета сводит с ума! Этот малый заявляет, что знает латынь, и при этом говорит на таком немецком, от которого у него изо рта должны были бы к черту повыскакивать все зубы.

— Так значит, он уже и с вами успел перемолвиться? Этот парень — большой оригинал и носится с идеей прослыть великим ученым. Вы его еще узнаете получше, и я уверен, что он вам понравится. Тут у меня есть один чудак, большой его друг. Его зовут Хаджи Али, а прозвище у него — Отец Смеха. Так вот, он утверждает, что знает по именам все страны и народы, города и деревни земли. Я советую вам относиться к этим двоим снисходительно, потому что если простить им их невинные «пунктики», то оба они — прекрасные люди и настоящие друзья.

— Фу ты, черт! Мне, ей-богу жаль, что я не знал всего этого раньше, потому как я успел здорово отругать этого мальца.

— Жаль, — только и мог сказать Шварц.

— Да, так уж оно вышло. Я, сказать по совести, довольно грубо с ним обошелся. Поэтому он вскочил и убежал. Но я, право слово, вовсе не хотел его обижать, даже чуть было не стал извиняться.

— Это необязательно. Если вы будете держать себя с ним по-дружески, он сразу забудет свою обиду. Вообще все это довольно весело. Я обычно позволяю ему болтать все, что ему в голову взбредет, а когда у меня иссякает терпение, я говорю себе, что ведь и у меня есть свои слабые стороны и я тоже не всегда веду себя очень умно.

— Да уж, тут вы в точку попали! — воодушевился Серый. — Мне бы и самому иной раз следовало поумнее быть, особенно тогда…

— О чем вы говорите? Что случилось?

— Это было, когда я еще в третьем классе был.

Многозначительный тон, с каким Пфотенхауер произнес последнюю фразу, окончательно заинтриговал Шварца, и он спросил:

— И что же тогда с вами произошло?

— О, одна очень-очень злая шутка. Я вообще-то об этом никогда не говорю, так как это тайна, но уж с друзьями-то можно быть откровенным, а? Этот случай связан с моим профессором естествознания. Он, знаете ли, терпеть меня не мог, потому как на вопросы, что я ему задавал, никакой ученый бы не ответил.

— В самом деле? Интересно, — вставил Шварц, уверенный, что сейчас ему расскажут какую-то удивительную историю.

— Да, так-то вот дело и обстояло. И он, этот профессор, только и ждал случая, чтоб посадить меня в лужу. Ну, а тут как назло и экзамен нагрянул. Я с утра, как осел распоследний, облачился в свежую сорочку, стянул себе горло праздничной удавкой и думаю: «Ну, теперь-то за ответом дело не постоит!» Спрашивали нас всех по очереди. Как мою фамилию выкликнули, я встал и стал ждать, какой мне вопрос достанется.

Тут Пфотенхауер выжидающе замолчал.

— Ну рассказывайте же, что было дальше? — умоляюще сложив руки, попросил Шварц.

— Дальше-то? Дальше под ногами моими разверзлась пропасть, и я в нее упал, — с трагическим пафосом проговорил Серый. — Отвечайте-ка, что он захотел у меня узнать?

— Я?! — изумился Шварц. — Вот уж воистину не могу предположить.

— Еще бы! Я и сам мог предположить что угодно, по не это. Ему, понимаете, нужно было обязательно от меня узнать, откуда у птиц взялись перья.