Было уже очень поздно, когда мы повернули назад. В полночь на пути к городу нам повстречались трое всадников. Двое ехали на белых лошадях, у третьего была темная. Они проехали мимо, не обратив на нас внимания. Причем один сделал другому замечание. Я услышал его и от удивления остановился.

— Кто это? Ты их знаешь? — спросил Исла.

— Нет, но этот голос мне знаком.

— Может, ты ошибаешься, сиди? Голоса так похожи!

— Это так, и поэтому я не волнуюсь. Мне показалось, что это голос Баруда эль-Амасата.

— Значит, он убежал!

— В том-то и дело. Это не так уж невозможно!

— Но тогда бы он поехал по широкой дороге в Филибе, а не по этой, ненадежной и уединенной…

— Как раз этот путь для беглеца лучше, чем оживленная дорога до Фелибе. Это точно был его голос!

Я был почти убежден, что не ошибся. Ускорил шаги, и остальные вынуждены были поспевать за мной. Когда мы, наконец, пришли домой, нас уже ждали. Оско стоял возле дверей.

— Наконец-то! — закричал он. — Еле вас дождался. Мне кажется, что-то произошло!

— Что? — спросил я с напряжением.

— Я лежал у ворот тюрьмы. Стемнело. Тут кто-то пришел, и ему тут же отперли. Он вошел и через некоторое время вышел вместе с двумя другими из дома.

— Ты кого-то узнал?

— Нет, но когда они шли, один сказал: «Это удалось быстрее, чем я предполагал!» Я с предосторожностями двинулся за ними, но на одном перекрестке потерял их.

— И потом?

— Потом я пошел сюда, чтобы рассказать все вам. Вас я не застал и прождал столько времени напрасно.

— Хорошо! Будем решать. Гулям поедет с нами. Остальные — по желанию.

Мы помчались на улицу, где стоял дом Доксати. Дверь была уже открыта, и мы вошли. Оказавшись в небольшой прихожей с окнами на двор (на улицу окна не выходили), я велел какому-то слуге позвать хозяина. Доксати был толстым старичком с морщинистым лицом, очень напоминающим грека. Он оказал мне знаки внимания и спросил, что мне нужно.

— Сегодня вечером сюда въезжал новый постоялец?

— Многие въезжали, господин.

— Я имею в виду человечка на лошади.

— Он здесь. У него бородка — тонкая, как хвост у престарелой жены.

— Ты как-то непочтительно о нем говоришь, но это именно тот, кто мне нужен. Где он?

— В своей комнате.

— Веди меня к нему!

— Пошли, господин!

Он спустился во двор и поднялся по лестнице в коридор. Там мы увидели множество дверей. Он открыл одну. Здесь горела лампа, в помещении лежал старый коврик — больше ничего.

— Он живет здесь? — спросил я.

— Да.

— Но его нет!

— Аллаху ведомо, где он.

— А где он держит лошадь?

— В стойле на другом дворе.

— Он был сегодня вечером с другими посетителями?

— Да, но он долго стоял у ворот.

— Кроме него, я ищу еще одного человека по имени Манах эль-Барша. Знаешь его?

— Как мне его не знать? Он сегодня здесь жил!

— Жил? А сейчас разве не живет?

— Нет, он уехал.

— Один?

— С двумя друзьями.

— Верхом?

— На каких лошадях?

— Две белых и одна гнедой масти.

— Куда они направились?

— Они собирались в Филибе, а потом в Софию.

— Ты знаешь обоих друзей?

— Нет. Он вышел, и они поехали уже втроем.

— Он привел с собой трех лошадей?

— Нет, только гнедую. Белых купил сегодня, ближе к вечеру.

Теперь я знал точно — мой слух меня не обманул. Баруд эль-Амасат бежал с помощью этого Манаха эль-Барши. Но кто был третий? Может быть, охранник из тюрьмы, который, выпустив заключенных, должен был уйти с ними сам?

Я продолжил расспросы.

— Человека, о котором я тебя расспрашивал, не преследовали?

— Нет.

— Ты точно это знаешь?

— Очень точно — я стоял у ворот, когда они уезжали.

— Отведи нас к его лошади!

Он повел нас через передний двор и сводчатый проход в низкое помещение. Там было темно. Я почувствовал запах стойла, услышал тихое ржанье.

— Свет здесь обычно не жгут, — сказал он.

— Был пожар?

— Да.

— Лошади этого Манаха тоже стояли здесь?

— Да, меня не было, когда он их забрал.

— Давайте зажжем свет.

Я зажег спичку и запалил лампу на стене. Я сразу узнал лошадь Халефа, а рядом на земле лежала бесформенная куча, обернутая в кафтан и затянутая веревками. Я разрезал их и развернул кафтан. Там был мой бедный хаджи Халеф Омар собственной персоной! Он вскочил, поднял кулаки и запричитал:

— Аллах-иль-Аллах! Сиди, где эти собаки, которые напали на меня, эти сукины дети и племянники их детей, они завернули меня в эту одежду и связали!

— Это тебе лучше знать! — ответил я.

— Мне? Что мне знать? Как мне знать, каким образом они меня связали наподобие священного Корана, что висит в Дамаске на цепях?

— Как ты дал себя связать?

Он глянул на меня с недоумением.

— Ты спрашиваешь меня? Ты, который послал меня сюда, чтобы я…

— Чтобы ты показал свой ум, — прервал я его. — И эти смотрины явно не в твою пользу…

— Сиди, не обижай меня! Если бы ты был при этом, ты бы меня простил!

— Это возможно, но не обязательно. Ты знаешь, что Манах эль-Барша бежал?

— Да. Пусть шайтан сожрет его!

— И Баруд эль-Амасат с ним.

— Джехенна поглотит их!

— И ты виновен в этом!

— Нет, я ничего не знал, это неправда!

— Тогда рассказывай!

— Вот это я и собираюсь делать. Когда я пришел к этому Доксати, который стоит здесь и смотрит на нас с таким видом, как будто он сам шайтан и есть, я узнал, что у Манаха имеются три лошади, потому что в сумерках он купил двух белых. Я наблюдал за ним и заметил, что он уехал из дома.

— Ты предполагал, что он задумал?

— Да, сиди!

— Почему же ты не последовал за ним?

— Я подумал, что он пойдет к тюрьме. Но там на посту стоял Оско.

— М-да, это не лишено смысла…

— Вот видишь, я прав, сиди!

По голосу хаджи было заметно, что он чувствует себя увереннее. Он продолжал:

— Я предполагал, что он собирается освобождать арестованного, но знал и то, что ему понадобятся лошади. В любом случае, ему пришлось бы возвращаться к стойлу, и я решил спрятаться здесь, чтобы напасть неожиданно.

— Прятаться тебе было совершенно не обязательно. Достаточно было позвать хавасов.

— О сиди, достаточное еще не самое хорошее, а хорошим я считал поймать подлецов лично.

— Вот за это нам теперь приходится расплачиваться!

— Аллах да отдаст их снова в наши руки! Итак, я ждал. Их было трое. Они спросили меня, что мне здесь нужно. Но Баруд эль-Амасат, едва на меня взглянув, сразу узнал, ведь я выступал одним из свидетелей. Он бросился на меня с криком. Я оборонялся, как мог, изорвал ему одежду. Меня здорово побили.

— Почему ты не применил оружие?

— Сиди, против меня было шесть рук. Если бы Аллах дал мне десять рук, я бы часть использовал, чтобы взять пистолеты. Меня повалили, обернули в кафтан и связали. Вот так я и лежал до твоего прихода.

— Ну и дела, хаджи Халеф Омар! Ну и дела!

— Сиди, я тоже могу сказать: «Вай-вай!» Но ведь это нам не поможет. Они уехали. Если бы мы были в пустыне, их следы легко можно было бы найти, но здесь, в большом Эдирне…

— Я знаю, куда они поехали.

— Слава Аллаху, что он дал тебе сведения…

— …которые тебе сегодня не удалось получить, — прервал я его. — След человека — не сам человек. Посвети! Что здесь лежит?

Халеф нагнулся и поднял большой фланелевый платок, осмотрел его и сказал:

— Это я сорвал с Баруда. Тут есть еще и сумочка.

— В ней есть что-нибудь?

Он залез туда и сказал:

— Кусок бумаги. Вот.

Я рассмотрел его при свете лампы и развернул. Это было коротенькое, в три строчки, письмо. Значки были такие мелкие, что я не мог прочитать. Поискав на месте боя другие свидетельства, я больше ничего не нашел. Невероятным было то, что эти трое не тронули нож и оба пистолета Халефа, оставшиеся в сумке, что стояла в углу его комнаты.

— Манах эль-Барша снимал комнату у тебя? — спросил я у хозяина, взиравшего на все с изумлением.