Когда в 1919 году возрождалась «вторая Речь Посполитая», было объявлено о равноправии всех граждан. Само собой, полного равноправия не было даже в относительно благоприятные времена «экономического чуда санации». Например, существовали негласные ограничения для евреев — вроде процентной нормы при поступлении на медицинские факультеты. Обнищание евреев прогрессировало, но пока еще жить было можно. Была и возможность эмигрировать, например уехать в Аргентину. И этим пользовались, причем не только евреи, но и особенно украинцы. А евреи, случалось, без лишнего шума перебирались в богатую либеральную Германию.

Теперь же все было не так. Евреев отовсюду увольняли первыми. Безработица, достигшая среди поляков в первой половине и середине 30-х годов 35 %, среди евреев составляла 60 %. Но страшнее того был рост антисемитских настроений. Полякам казалось, что все проблемы Польши будут решены, если евреи исчезнут. Словом, снова оказывалось, что «евреи виноваты».

В 1932 году молодой Ицхак Шамир, будущий террорист и израильский премьер-министр, приехал из провинции в Варшаву поступать в университет. Парень был неробкий. Спустя годы он вспоминал в своих мемуарах: «Как у всякого еврея в этом городе, у меня были основания для страха. Многие из моих однокашников, еврейских студентов, не появлялись на улице без каких-либо средств защиты от банд хулиганов-антисемитов, чья агрессивность постоянно и неуклонно нарастала… Была необходимость, идя в университет, постоянно помнить, что следует сунуть в карман нож». А ведь это были еще не худшие предвоенные времена. Еще был жив Пилсудский, и это удерживало антисемитов от более крупных акций[27]. А между тем опасность для Польши исходила не от евреев.

В 1934 году в Варшаве украинским террористом-бендеровцем был убит польский министр внутренних дел Перацкий, которого считали ответственным за антиукраинские действия правительства. За этим последовали аресты. Бендера сказал на суде речь в защиту украинского национализма. Его и других приговорили к смертной казни, но все-таки не казнили. Этот процесс был только началом бурной карьеры Бендеры.

Евреи, тем не менее, оставались в глазах поляков «вне конкуренции». Тем более что летом 1935 года умер Пилсудский. «Умер ваш защитник», — говорили поляки евреям.

А на Земле Израильской в начале 30-х годов вплотную подошли к образцовой «диктатуре пролетариата». Сильные, хорошо организованные профсоюзы (Гистадрут) диктовали свою волю промышленникам и владельцам цитрусовых плантаций. Объединения предпринимателей в сравнении с Гистадрутом выглядели весьма жалко. Так как к началу 30-х годов ревизионисты — сторонники Жаботинского — были в решительной оппозиции к социалистам, то социалистический Гистадрут обратил всю свою мощь против них. Чтобы вступить в Гистадрут, надо было выйти из рядов «ревизионистов». А не вступив, почти невозможно было найти работу: предприниматели боялись Гистадрута. Были среди «ревизионистов» и такие, что дрогнули. Стоит ли удивляться? Численно они тогда в 8–9 раз уступали социалистам. Далеко не каждый мог выдержать травлю и экономический бойкот. Казалось, полная победа социалистов близка. Но, как и положено во всякой сказке, на каждого Змея Горыныча находится свой Добрыня Никитич.

Нашего Добрыню Никитича звали Яков Фрумин. Жил он в Иерусалиме и был промышленником весьма средней руки. Он владел пищевой фабричкой по изготовлению какого-то печенья, где работали более 30 человек. Все работники были членами Гистадрута, но осенью 1932 года Фрумин взял-таки на работу одну «ревизионистку». «Организованные рабочие» объявили забастовку. Однако Фрумин оказался мужик крепкий. Он предложил передать дело в арбитраж, а когда социалисты отказались, пригласил на работу «ревизионистов» взамен забастовавших членов Гистадрута. Понятно, те согласились, заявив при этом, что забастовка носит политический, а не экономический характер. Дело вышло громкое, так Фрумин и вошел в историю. Конечно, не как звезда первой величины, но все-таки… О нем писали во многих книгах.

Где-то там, в Германии, какой-то очередной антисемит Гитлер рвался к власти. Эка невидаль! А вот в Иерусалиме бросили вызов Гистадруту! Это была действительно сенсация. Жаботинский писал огненные статьи. Самая знаменитая из них называлась «Да, сломить». Вот ее последние строки: «Никто не хочет сломить организацию еврейских рабочих. Боже сохрани. Рабочие должны быть организованы. Хочется сломить только претензии на монополию. Это правда. Да — сломить».

Гистадрут опубликовал заявление, «что реакционные ревизионисты рука об руку с „черной буржуазией“ (в лице господина Фрумина) ведут кампанию с целью подорвать само существование Гистадрута». Короче, в конце 1932 года в каждом еврейском доме на Земле Израильской и даже во всем еврейском мире много говорили о «Фруминской стачке». Все это длилось четыре месяца. В Гистадруте сгоряча даже предложили построить новую фабрику, профсоюзную, которая будет выпускать ту же продукцию, что и фруминская, дабы задушить его конкуренцией. Бывали и случаи насилия и вмешательства полиции. Но в конце концов Гистадрут признал свое поражение. Тогда зашевелились и другие противники его монополии. Словом, социалисты были озлоблены. Это привело к тяжелым последствиям.

Как известно, «Бейтар» — молодежная организация «ревизионистов» — возник в конце 1923 года в Риге, в независимой тогда Латвии. Тогда же, в середине 20-х годов, когда о Гитлере еще никто не знал, была принята и форма «Бейтара» — коричневые рубашки. Социалистам «Бейтар» был особенно ненавистен. Позже в своей пропаганде они часто упоминали, что у гитлеровских штурмовиков тоже коричневые рубашки. А Жаботинского с 1933 года нередко обзывали «Владимир Гитлер».

В апреле 1933 года движение «Бейтар» проводило слет в Тель-Авиве и демонстрацию, разрешенную полицией. Небольшие колонны бейтаровцев, разбитые по возрасту, проходили на расстоянии 200 метров одна от другой. Старшие — 18-летние — шли первыми. Толпа социалистов встретила демонстрацию улюлюканьем и свистом. Но первые группы прошли относительно спокойно. Толпа обрушилась на младших — детей 15 лет и ниже. 25 мальчиков и девочек серьезно пострадали и были направлены в больницу. На следующее утро гистадрутовская газета «Давар» вышла с заголовком: «Тель-Авив требует: „Долой гитлеровскую форму!“» Далее оправдывалось негодование масс в рабочем городе Тель-Авиве. Бейтаровцы, конечно, сами виноваты в случившемся: навлекли на себя гнев провокационным поведением. Но и в социалистическом лагере нашлись люди, в первую очередь Берл Кацнельсон, категорически осудившие насилие. Они, однако, были в меньшинстве. Страсти не улеглись.

Теперь время обратить свои взоры к Германии. Не стану повторять широко известных истин о приходе Гитлера к власти совершенно законным путем. Нам важнее, что это означало для евреев и как сказалось на сионизме.

В 1932 году, накануне прихода к власти Гитлера, в Берлине обсуждался вопрос, можно ли отправлять на Землю Израильскую еврейских подростков лет 15–16. Суть дела заключалась в том, что разоренные кризисом родители уже готовы были отправить своих чад даже туда, если будет гарантия, что там они не умрут от голода. В конце концов весной 1932 года первая группа из 12 человек отправилась на Землю Израильскую, оставив Германию и плачущие семьи. Я неспроста вспоминаю этот эпизод. Ведь именно с него и началась «Алият ха ноар» — молодежная алия, существующая и сегодня. Но в рассматриваемом контексте хотелось бы сделать акцент на другом. И в Германии, и на Земле Израильской евреи плохо понимали опасность, исходящую от Гитлера. И идея эта — отправка подростков — не вызывала энтузиазма ни в Германии, ни у нас. С усмешкой говорили о «крестовом походе детей», о бессмысленных фантазиях, и серьезно — о проблемах безнадзорных подростков. В то же время большинство бедствовавших родителей и без того колебались, боясь отпустить чада, и в то же время не решались ехать всей семьей. А ведь уже с 1930 года Гитлер был очень заметен. Более того, на выборах того года национал-социалисты стали уже второй по величине партией, тогда как ранее были всего лишь на 9-м месте. И уже в 1932 году они отнюдь не вели себя тихо!