В 1880 году у нашего хорошего знакомого Вульфа Трумпельдора родился младший сын Иосиф — наш главный герой в этой сказке. Кстати, в том же году родился Владимир (Зеев) Жаботинский. А Хаим Вейцман родился раньше. Ему еще повезло — он успел поступить в гимназию города Пинска до введения процентной нормы. Времена меняются. Здание этой гимназии сохранилось. Теперь на нем мемориальная доска в честь Вейцмана. Но вернемся к Иосифу Трумпельдору. Он не в добрый час появился на свет. Ибо после «весеннего дня» — правления Александра II — на евреев вновь надвинулась беда. И уже надолго. В 1881 году, сразу после убийства Александра II, началась волна еврейских погромов. Погромы — вовсе не обычное явление российской жизни, притом властями обычно не поощрявшееся, явление изолированное, редкое. Но иногда все меняется — погром перекидывается с одного места на другое, возвращается, становится бесконечным, перерастая в погромную волну. Россия пережила две таких волны. О первой речь и пойдет сейчас. Она длилась примерно два года — с 1881 по 1882 год и охватила юг России (теперь Украины). И получила название «Буря на юге». Она заметно отличалась от второй волны, которая начнется в 1903 году Кишиневским погромом. Во-первых, тем, что была все же менее жестокой — убитых было сравнительно мало. Во-вторых, тем, что не охватила Белоруссию. В-третьих и главных, тем, что власти ее не провоцировали. Об этом надо сказать особо. Очень много времени и сил потратили историки, чтобы найти какого-то зачинщика погромов. Особенно хотелось уличить власти. И не вышло! Власти можно было обвинить в растерянности, в недостаточной оперативности — во многих местах они реагировали на погромы довольно вяло. Но это не то же самое, что подстрекательство.

Факт этот нужно считать твердо установленным — массовую агитацию (погромную или любую другую) нельзя вести так, чтобы никто ничего не заметил. А в Белоруссии вообще погромов не было, именно потому, что власти (в лице губернатора Тотлебена — героя Севастополя и Плевны, выдающегося военного инженера) проявили твердость и оперативность. Если какая-то агитация за погромы все-таки была отмечена, то исходила она слева, со стороны народников! Они попытались воспользоваться ситуацией — революцию ведь легче делать, когда жизнь «сошла с рельсов», — и распространяли погромные листовки. В Государственном совете (совещательном органе при царе) граф Райтерн кричал о том, что погромы — это первая ступень в строительстве социализма, потому с ними надо бороться[1]. Не следует преувеличивать и роли этих «погромных» листовок — их издавали, когда погромы уже начались, и не так уж много отпечатали. Да и нельзя сказать, что среди громил было столько грамотных людей. Словом, если эти листовки и подлили масла в огонь, то лишь чуть-чуть. Позднее случится наоборот — революционеры будут против погромов (благо среди них окажется много евреев), а власти будут погромы провоцировать. Но это произойдет более чем через двадцать лет. Увы, инициатива первой погромной волны шла снизу, из гущи народной. Это очень горький вывод для либеральных историков. Современникам это было ясно. Толпа почувствовала, что власть ослабела, что власть не владеет ситуацией, а значит, можно и погулять. Организованное сопротивление евреи смогли оказать погромщикам лишь в Одессе (я имею в виду только 1881–1882 годы) — и потому, что евреев там было много, и потому, что нашелся соответствующий человек, организовавший отряд самообороны, — писатель Рабинович (псевдоним его был Бен-Ами — «сын моего народа». Не путать с израильским «левым»). Следует отметить слабую в тот раз реакцию русской интеллигенции на погромы. Из видных писателей статью с осуждением погромов опубликовал только Салтыков-Щедрин. Ждали евреи выступлений Льва Толстого (А.К.Толстой, автор «Князя Серебряного», был антисемитом, да и фигура не из самых крупных), ждали выступления Тургенева. Не дождались. И я могу это понять. Причин было две. Во-первых, еврейский вопрос не стоял в центре внимания русской общественности — русским людям было о чем думать. Кипела борьба, кровавая борьба между властями и народниками. Империя шаталась. (Только в середине восьмидесятых годов народников подавили окончательно.) А тут «у какой-то Хайки выпустили пух из перины» — это было любимое выражение русских «интеллигентов». Вообще этот пух из перины был любимым предметом антисемитских шуток. Антисемиты находили, что летом разгромленное местечко даже красиво. И тепло, и солнце светит, и птички поют, и все белое, как снегом присыпано, и пушинки, как снежинки, пляшут в воздухе. Ну а те, кто еврейскому горю не радовался, все-таки считали, что главное для русского человека — страдания русского мужика, а не еврея. И в том вторая причина — русские интеллигенты видели, что евреев бьет народ, а его по тем временам полагалось идеализировать. Все, как всегда, было объяснимо, только евреям легче от этого не было. Вот тогда-то и родился сионизм. Хотя сам термин появляется только через несколько лет. Его придумал венский еврей Бирнбаум.

Не только сионизм зародился в ту погромную волну. Вторым явлением стала массовая эмиграция евреев из Восточной Европы. В основном — в Америку. Но американской темы я здесь только кратко коснусь. Во-первых, потому, что она заслуживает отдельной сказки. Во-вторых, потому, что для биографии Трумпельдора гораздо важнее Англия. В-третьих, потому, что переезд восточноевропейских евреев в Америку — дело относительно известное.

Итак, поговорим сперва о великой эмиграции, перекачавшей до Первой мировой войны только в США не менее двух миллионов евреев. Начался этот исход из Румынии в конце семидесятых годов девятнадцатого века. Румыния тогда была страной очень антисемитской. А года через два-три начался исход и из Российской империи (напоминаю, что она включала тогда и большую часть Польши). Конечно, русские евреи составили огромное большинство в этом людском потоке. Погромная волна пригасила оптимизм российских евреев, а дальнейшие мероприятия русского правительства только увеличили количество уезжавших за океан.

В ту пору существовала пароходная компания «Инман Лейн». Основал ее прекрасный человек — Инман. Произошло это в конце первой половины девятнадцатого века, когда в Ирландии случился «картофельный голод». Страшное было несчастье — из-за какой-то болезни картофеля множество ирландцев оказалось на грани голодной смерти, многие просто умирали. Выход видели в Америке и бросились туда. Пароходы уже ходили, но денег у ирландцев почти не было. О приличной каюте они и думать не могли, а скромных тогда не было. И ехали они в трюме, если оставалось место, свободное от груза. Инман был человек богатый. Он вместе с женой сам съездил таким образом, чтобы посмотреть, каково это, и убедился, что удовольствие, прямо скажем, небольшое. И основал специальную пароходную компанию для перевозки бедного люда. Помянем его добрым словом, ибо он действовал из филантропических побуждений, но в дальнейшем оказалось, что дело весьма выгодное, и этим занялись многие. С легкой руки Инмана появились огромные пароходы для перевозки бедных людей. Условия напоминали те, что были в России моего времени в некупированных вагонах поездов. Человек получал в свое распоряжение тюфячок, полку, где и проводил большую часть времени, вставая в туалет и в столовую. Через неделю выходил в Нью-Йорке. Стоило все относительно дешево. К описываемым временам дело было уже отлажено.

Но пароходы эти по традиции ходили из Лондона. До него надо было еще доехать. Только незадолго до Первой мировой войны суда стали отходить из российских портов. Обычно же еврей, решивший уехать, добирался до Лондона через Германию. Большинство ехало легально. Царь-батюшка силой никого не держал. (Хотя размах событий несколько смутил Александра III.) Но немало было и таких, что предпочитали перейти границу нелегально. Кто-то бежал от жены, кто-то — от мужа, кто-то прихватил отцовские деньги, кто-то не хотел служить в армии. Наконец, евреи-контрабандисты — это не выдумка антисемитов. Так что в те годы был целый бизнес нелегального перехода границы. (Им пользовались, кстати, и революционеры.) На этом грели руки не только евреи (как и на прочей контрабанде), но и пограничники, таможенники и т. д. Но вот еврей оставил Россию, легально или нет. Что с ним происходит дальше? Кое-кто ухитрялся осесть в Германии. Эти считались самыми хитрыми — и язык более или менее понимают, и на дорогу тратиться не надо. Но таких было немного. Огромное большинство добиралось до Лондона, а потом без промедления отправлялось дальше. В основном — в США, но кое-кто и в другие места. Литовские евреи (включая вильнюсских) облюбовали, например, Южную Африку. Но довольно много было и таких, у которых денег хватало лишь доехать до Лондона. И тут оставалось три возможности: первая — обратиться к благотворительности, вторая — осесть в Англии, третья — вернуться домой, что было дешевле, чем ехать в Америку, да и ситуация там, дома, была привычная. Первой возможностью воспользовалось немало евреев — отправились за океан на деньги, собранные еврейскими благотворителями. Но этих денег не хватало. Тут, во-первых, надо учесть, что евреи, уже осевшие в Америке в первой половине и середине девятнадцатого века, выходцы из Германии, вовсе не рады были появлению нашего брата и денег на приезд не давали (до Кишиневского погрома 1903 г.). Во-вторых, эмиграция восточноевропейских евреев имела взрывной, пульсирующий характер: наступят им очередной раз на хвост — бегство резко усилится, резко увеличится и число совсем неимущих. Короче, денег не хватало. Приходилось их порой ждать довольно долго. А пока искали занятия в Англии. Случалось — находили и не хотели ехать дальше. А были такие, что возвращались уже из Лондона, одурев от непривычного путешествия. Их было, конечно, относительно немного. Поговорим очень кратко о судьбе большинства. Они добирались до Нью-Йорка. Местные, в прошлом немецкие евреи, смотрели на них с ужасом и недоумением — наши «ост-юде» зачастую были одеты в лапсердаки, вид имели местечково-старообразный. «Ост-юде» — «восточный еврей» — это тогда вовсе не выходец из Азии и Африки. В те времена так называли выходцев из Восточной Европы — польских, румынских, украинских, белорусских, литовских и т. д. евреев.