Ну, во-первых, конечно, сказалось время его выступления — разгар «дела Дрейфуса». Но кроме того, он понял, как много значит реклама, чего его предшественники не понимали. Встречи Герцля с королями, Папой Римским, министрами не дали конкретных результатов (к чему приложили руку и влиятельные ассимилированные евреи), но иногда действие важнее результата. То, что Герцля принимают на самых верхах и именно как признанного главу всех евреев, производило впечатление на еврейское население. И на религиозных лидеров тоже. Это объясняет и умеренность выступлений раввинов-антисионистов против Герцля. С сотворения мира раввины предпочитали не критиковать чересчур «большого еврея». Особую роль сыграл Первый сионистский конгресс (Базель, 1897 год). Собственно, с того времени Герцля и признали лидером — и многие евреи, и остальной мир. Тут важно заметить: Герцлю очень помогало то, что был он человек состоятельный и на первые мероприятия, в том числе и на Первый сионистский конгресс, мог тратить свои личные деньги. Это не вызывало восторга в его семье, но без этого, наверное, вовсе ничего бы не вышло. Конгресс прошел с успехом невероятным, неслыханным. Начать с того, что депутатов было около двухсот, то есть в пять-шесть раз больше, чем на старых конгрессах палестинофилов. Но главное — невероятный, ни с чем не сравнимый взрыв энтузиазма, охвативший и делегатов, и гостей, и даже журналистов, приехавших, чтобы описать в прессе это диковинное событие. (Среди них были и неевреи.) Почти все вдруг поняли — происходит решительный поворот. Скепсис старых сионистов, с которым они ехали на конгресс, растаял. Молодые всю жизнь будут вспоминать этот конгресс как начало возрождения. Будут еще тысячи бед и редкие успехи, но никогда никто из тех, кто был тогда в Базеле, не забудут этого подъема духа! «С помощью подобных взрывов воссоздается народ», — скажет присутствовавший как гость «уайтчепельский Гомер», писатель Зангвиль (фигура, кстати, интересная). До самого провозглашения Государства Израиль не будет больше равного события. Сам Герцль это понял — понял, что основал еврейское государство, что лет через пятьдесят оно станет явью. (Более пессимистичный Нордау полагал, что для этого потребуется триста лет, но Герцль был ближе к истине.) На конгрессе приняли гимн, флаг, создали рабочие структуры, в общих чертах наметили программу действий. Герцля с того времени часто сравнивали с орлом, а его недолгую жизнь — с орлиным полетом. А теперь о впечатлении, которое «русские» произвели на Герцля. Удивительно, как мало знали западноевропейские евреи об «ост-юде». Герцль ожидал увидеть полудикарей, а увидел врачей, инженеров, юристов, бизнесменов, хорошо говоривших на разных языках. И вот выводы Герцля после знакомства с «русскими»: «Без русских евреев еврейское государство построить невозможно, но если со мной будут только одни русские евреи, то этого достаточно». (В число «русских» тогда входило большинство «поляков»). Так что первые сионистские конгрессы были важны еще и потому, что знакомили «европейцев» с «ост-юде».

Потом было много всякого. Праздник случается не каждый день. Политические комбинации Герцля не удавались — султан не давал Землю Израильскую, а другие сильные мира сего не хотели на него давить. Обстановка на следующих конгрессах была менее торжественной, но вовсе не всегда более деловой, — стали создаваться фракции. Возобновились схватки религиозных и нерелигиозных сионистов. Место покойного уже Могилевера занял рав Райнис. А более всех нападал на религиозных и даже на самого Герцля Вейцман за то, что тот благоволил к религиозным сионистам. Случались и интриги, было и неудовлетворение личных амбиций у некоторых. Все бывало. Кое о чем дальше расскажу. Но у огромного большинства уже не наступало разочарования. Сионизм жил и развивался, даже если и не было сиюминутных успехов.

Людям моего поколения памятно то пробуждение советских евреев, которое вызвала Шестидневная война (Солженицын сравнивал ее с библейским чудом). Дальше дела Израиля могли идти и не столь блестяще, но советские евреи в спячку уже не впадали. Что-то подобное случилось и в результате «дела Дрейфуса» и выступления Герцля. И еще одно. Как ни медленно шло освоение Земли Израильской, но оно шло. И к концу XIX века уже перерастало возможности Ротшильда, очень богатого и очень щедрого человека, но всего лишь частного лица. А Герцль создал обширную и сильную организацию. И она в дальнейшем смогла заняться и вопросами поселений, и еще много чем (включая самооборону от погромщиков), даже если сперва этим заниматься и не предполагалось.

Теперь время рассказать о явлении, сыгравшем большую роль и в сионизме, и в русской революции, — о студенческих «русских» колониях на Западе. Напоминаю, что в 1886–1887 годах была в России введена процентная норма, отрезавшая путь к образованию огромному большинству евреев. Но тем, кто уже был в гимназиях, дали спокойно доучиться. И встал перед ними вопрос: а что делать дальше? Сама по себе гимназия еще ничего не давала. А путь в университет оказался закрыт. И поехали они учиться за границу. Год за годом, еще восемь лет, гимназии выпускали людей, которым путь для продолжения учебы был только за границей. Учиться за границей, конечно, тяжелее, чем дома, — найти репетиторство, например, много труднее. Но учились, несмотря ни на что. В 90-е годы в Берлине, Цюрихе, Женеве, Берне, Париже, Мюнхене, Гейдельберге, Монпелье, Мюнхене, Нанси были колонии русских студентов, в огромном большинстве — евреев. Они, получив образование, как правило, возвращались потом в Россию. Таких, как Вейцман, оставшихся на Западе, было немного. Царская Россия была богатейшей страной. Еврей с высшим образованием имел все права. А диплом инженера, врача давал надежду хорошо устроиться в частном секторе (на государственную службу евреев не брали). Но приезжали они, поднабравшись за границей не только профессиональных знаний. Эта среда — зарубежные студенческие колонии, где, кстати, было немало девушек, — не могла контролироваться русскими властями. Евреи попадали за границу, уже озлобленные процентной нормой. Русские революционеры, включая Ленина, беспрепятственно вели среди них агитацию. (Так царь-батюшка сам готовил себе свою участь.) Но эта среда предоставляла те же возможности и сионистам. (В России сионизм был на нелегальном положении.) Вейцман в своих мемуарах рассказал, как он выиграл диспут у Плеханова в Берне, обратив в сионизм сто восемьдесят человек из числа тамошних студентов — к ярости Плеханова. В общем, эта среда действительно дала нам многих. Но многие, увы, ушли в революцию. На рубеже XIX–XX веков революционная тема вновь становится актуальна — в России снова назревает революционная ситуация. И теперь уж евреи на первом плане. Сделаем небольшое отступление, поговорим о евреях-революционерах вообще. Лучше всего о них сказано в фельетонах Жаботинского («Еврейская революция»). Я Жаботинского пересказывать не буду. Поговорим о том, что бросило евреев в революцию.

Вообще-то, по марксистской теории, евреям входной билет в эту революцию полагался. Она считалась пролетарской. Кое-какой пролетариат у нас имелся. Но билет нам полагался на галерку, то есть в задние ряды, ибо пролетариями, в собственном смысле слова, было всего процентов двадцать евреев, остальные — ремесленники, кустари. Да и пролетариат-то был второго сорта. Мало евреев работало на больших фабриках, все больше на малых — типографии, швейные мастерские… Немало было работниц. Верхушкой считались граверы, часовщики. Кстати, в ремесле, промышленности и на транспорте (извозчики) работало больше евреев, чем в торговле. Хуже всего с точки зрения марксизма было то, что трудились все эти портные и пекари у еврейского же хозяина, работавшего с ними же. Это создавало известную патриархальность отношений. И главное, вселяло надежду — при удаче и самому можно стать хозяином. Словом, не лучший был пролетариат, а очень даже революционный оказался (назло теории). Отчасти причины уже ясны, кое о чем еще будет написано. Но вопрос в том, была ли травля евреев в Российской империи единственной причиной еврейской революционности? Я думаю, нет. И вот почему. Когда после Первой мировой войны начались коммунистические выступления, евреи сыграли большую роль в Венгрии и Баварии. А ведь ни в Германской империи, ни в Австро-Венгрии их не травили (по крайней мере, власти). Дело в том, по-моему, что инородцы в принципе более склонны к революционным выступлениям, даже если к ним проявляют терпимость. (Понятно, что под это правило не попадают привилегированные инородцы или слишком отсталые, но это бывает редко.) Евреи в Центральной Европе, как и в Восточной, оказались менее связаны с монархической традицией своих стран.