Но Вера Евсеевна торопилась высказать все свои требования:

— Видите ли, при нас, я имею в виду себя и сына, невозможны пошлость и обыденность. Так уже мы устроены, так я его воспитала. Как хорошо, что наша встреча состоялась именно в этом плане, когда возможен разговор на полутонах. Мне очень хочется, чтоб вы все уяснили себе «до». Вы меня понимаете, до… всех точек. — Она мило рассмеялась.

«Она же просто дура, — вдруг явственно поняла Галя, — и вот ей сказать про Тимку? Да на что она ему нужна?»

Все это надо было кончать. Кончать и уходить. Галя сказала:

— Простите, вы, кажется, не так поняли. У меня семья, сын… — Она немного помолчала. — Просто заместитель начальника бюро обмена товарищ Крачевский попросил меня передать Анатолию, что нужна справка.

Вера Евсеевна вскинула и соединила руки. В этом жесте было не то разочарование, не то облегчение.

— Боже мой! А я вообразила совсем другое! Ах, как иногда подводит человека обостренная тонкость! Мы видим мир совершенно иначе. В самых обычных явлениях нам чудится нечто скрытое. Не правда ли? Ведь вы тоже что-то ощутили? Что-то поняли?

Но из ее желания втянуть Галю в круг избранных натур ничего не вышло.

— Я поняла, что произошло недоразумение, — сухо ответила Галя.

— Значит, действительно надо достать справку? Из поликлиники? Ну конечно, на бланке, с печатью. Ах, Анатолий, не понимаю, для чего ему это нужно? Всю жизнь жили тихо, относительно спокойно и вдруг…

Она озабоченно похрустела пальцами. Потом спохватилась:

— Пейте кофе, пожалуйста. Так, значит, у вас уже сын? Сколько же ему лет?

— Десять месяцев.

— А чем занимается ваш супруг?

— Он летчик, — сказала Галя и добавила: — Испытатель.

— Это, кажется, опасно?

— Как сказать. У других мужья в космос летают.

— Да, да, герои, — Вера Евсеевна покачала головой, она была очень озабочена. — Скажите, а если мне не дадут такую справку? Я вам очень благодарна, что вы побеспокоились, только просто не знаю, как быть? У меня ничего такого не находят. Уже и кардиограмму делали, и анализы…

Галя поднялась.

— Знаете, как мы сделаем, душенька моя, — заволновалась Вера Евсеевна, — я попрошу вас, скажите, что вы не смогли ко мне зайти или не застали меня дома, хорошо? Будто я и не видела вас и ничего не знаю. А то мой сын сейчас такой нервный. Станет кричать, что я не захотела идти за справкой. А как я ее достану, если не дают? Хорошо? Ну вот и договорились. Вы милочка, недаром вы мне сразу понравились…

Провожая Галю, она уже снова сыпала веселые слова:

— Счастливая ваша мама! Как приятно иметь внука! Я уж, верно, не дождусь. Твержу, твержу своему сыну: «Чего ты ждешь? Уже всех хорошеньких девушек разобрали». Вы не бываете в нашем районе? А то зашли бы как-нибудь со своим сыночком. У нас Катенька очень любит с маленькими играть. Сейчас она, правда, простужена, ну к весне как-нибудь.

На улице все было мертвенно-синее — снег, дома, небо. Галя стояла у троллейбусной остановки.

Почему она не кричит, не падает сейчас на холодную землю, а смотрит на часы и делает вид, что торопится?

Но ей надо торопиться. Она много прогуляла.

Завод, фабрика, учреждение начинаются с проходной, с ворот, с дверей подъезда. А Александр Семенович ощущает себя на работе за целый квартал от старого, неказистого дома бюро обмена.

Там на улице всегда толпится народ. Люди собираются группами, стоят по двое, шепчутся, сговариваются. Пришедшие сюда впервые бродят растерянные и взволнованные — как бы чего не упустить. Бывает, что такой с размаху подкатывается к Александру Семеновичу с полным надежды вопросом: «Какой у вас вариант, гражданин?»

И тогда кто-нибудь из постоянных посетителей укоризненно оттаскивает новичка и предупредительно раскланивается с заместителем начальника товарищем Крачевским.

Опытные меняльщики знают всех сотрудников, знают, когда и кому подавать бумаги, что надо иметь для обмена. Говорят они неторопливо и веско. Непосвященные слушают их с трепетом.

На груди у неподвижного, как статуя, старика дощечка с надписью:

— Какие варианты? — допытывается худенькая женщина в потертой меховой шубке.

Старик косит на нее глаза и презрительно молчит.

Здесь решаются жизненно важные вопросы, и каждый втайне надеется на чудо, бывают же неслыханно удачные обмены! Ходят легенды, что кто-то обменял две комнаты в общей квартире на отдельную, в новом доме. Рассказывают, что пришли как-то сюда мужчина с женщиной и сразу согласились отдать две большие комнаты в разных местах за одну, ничем не примечательную.

Как кому повезет. И хоть неслыханно строится Москва — люди женятся, разводятся, рожают детей, ссорятся с соседями и стремятся улучшить свое жилище.

От Александра Семеновича зависит, разрешить или запретить обмен. И потому здесь перед ним затихают и расступаются, как в больнице перед маститым профессором.

Главное начальство, Варламову, замечают меньше. Анна Васильевна, в черном пальто с меховым воротником, неотличимо похожа на несчетное количество москвичек среднего возраста. Она торопливо пробирается через толпу, и только очень искушенные меняльщики, не раз побывавшие у нее в кабинете, значительно кивают ей вслед и озабоченно крутят головами.

Зато почти все знают секретаршу Мусю, тонконогую блондинку, главную хозяйку приемной.

В неуютных, забитых посетителями клетушках бюро обмена Муся живет своей независимой жизнью.

— Это что за шум? — громко и повелительно кричит она, отрываясь от телефонной трубки. — А ну, выйдите все в коридор! Кого вызову, тот войдет.

Значительные, серьезные люди, делающие в жизни большое, полезное дело, испуганно затихают, но стараются удержаться в приемной.

— Пока не освободите помещение, приема не начну. Понятно?

И, дождавшись, пока последний человек нехотя выбирается в коридор, Муся продолжает телефонный разговор:

— Это я тут, по работе. Да. Но я не в восторге. Как тебе сказать… По многим соображениям… Ну?

Эту беседу не всегда прерывал даже звонок из кабинета начальника. Щуря большие карие глаза, Муся без предупреждения откладывала трубку, открывала дверь в кабинет, выслушивала распоряжение и снова продолжала:

— Я отвлеклась на минутку. Так что ты предлагаешь? Ну это как сказать…

Потом властно кричала в коридор:

— Пушков здесь? Карягина здесь? Проходите. Остальных вызову, когда придет время. Не толпитесь в дверях. Кто вам назначил? Анна Васильевна? А мне неизвестно. Вот так и неизвестно. И не толпитесь у стола.

Она охотнее всего говорила посетителям «нет».

— Нет, Крачевский сегодня не будет принимать.

— Нет, ваших бумаг у меня нет.

— Нет… нет…

Как-то Александр Семенович попробовал внушить Мусе иные нормы поведения. Но она его сразила твердой убежденностью в своей правоте:

— Если я буду добрая и тактичная, они вас по кусочку разнесут. Позволишь в приемной постоять — через минуту все в кабинете будут. Вам же работать не дадут.

Когда Муся уходила в отпуск, ее заменяла машинистка Зоя. За весь месяц Александр Семенович ни разу не смог пообедать. Зоя беспомощно разводила руками:

— Идут, и все. Не силой же их оттаскивать.

Авторитетов для Муси не было. С начальством она держалась независимо. Александр Семенович никак не мог понять, что придает Мусе такую непогрешимую уверенность в себе: богатство внутреннего мира или отсутствие воображения?

Но бумаги у нее содержались в строгом порядке, поручения она выполняла толково, никогда ничего не забывала.

И сегодня, едва Александр Семенович снял пальто, в дверях появилась вертлявая Мусина фигурка.

— В двенадцать часов депутатская комиссия. Папку с делами я вам на стол положила. Принимать будете?

Впереди был обычный рабочий день. Его хорошо начинать, отрешившись от своего, личного, со свежей головой и спокойными руками.