— Пироги печь буду. Сына женю. Свадьбу будем справлять.

Она улыбнулась, помолодела, и Александр Семенович сразу вспомнил голубоглазую, веселую Аннушку, которую знал много лет назад и давно забыл.

— Приходи тридцать первого на свадьбу, — позвала она, — за один раз и Новый год встретим. А в среду, прошу, поезжай вместо меня на прием к Гущину. Все дела я тут подготовила. В случае чего — позвонишь домой.

Александр Семенович посмотрел на стол. В пачке дел снова первой лежала папка с именем Салтанова.

«В рубашке ты родился, плюгавый», — подумал он и ответил:

— И у меня как раз дело к Гущину небольшое. Гуляй, Анна Васильевна, спокойно.

Гущин первым делом спросил:

— А под детский сад это помещение не подойдет?

— Я не знаю, — развел руками Александр Семенович.

— Очень нам в этом районе детский сад нужен. Хоть маленький.

Он стал звонить по телефону, требовал нормы для детских садов. Закрывая трубку ладонью, спрашивал:

— А кухня, кухня какая? Сколько метров?

— Откуда я знаю, — отбивался Александр Семенович.

— Есть кухня, — кричал в телефон Гущин.

Потом разочарованно откинулся на спинку кресла.

— Не получается детский сад. Не дотянули вы мне метров тридцать. Не постарались. А в общем, посмотреть надо. Я сейчас туда одного товарища направлю.

Он стал нашаривать кнопку звонка. Александр Семенович даже привстал с места, чтоб удержать Гущина.

— Это только одна сторона дела, Виктор Захарыч. А двухкомнатную квартиру Филатову?

— На однокомнатной помирится. Их же двое, говорите?

— Не помирится. Они привыкли просторно жить.

— А почему, собственно, он решил отдать квартиру?

— Не отдать, а поменять. Старикам пять комнат не нужно.

— Ну, люди в таких случаях как-то устраиваются. Самоуплотняются, сдают. За комнату в центре сорок рублей в месяц можно получить.

— Значит, не всем это нужно.

— Кто он такой?

— Учитель, пенсионер.

Виктор Захарович подумал:

— Что-то он на этом деле выгадывает. Какой-то у него интерес есть. С чего это человек восемьдесят метров отдает?

— Не восемьдесят, а сорок, сорок пять. Он ведь себе что-то получит.

— Вот, я думаю, тут собака и зарыта. Ему отдай квартирку в новом доме со всеми удобствами, а у него только слава, что восемьдесят метров. Знаю я эти старые дома. Комнаты все проходные, анфиладой, сто лет не ремонтировались.

— Виктор Захарович, что ты на меня-то кричишь?

— Я не кричу. А только ты вечно что-нибудь придумаешь. Не было бабе заботы.

— Ну и ладно, — Александр Семенович вынул из портфеля дела. — Я думал, ты обрадуешься. А не так — так не надо. Пусть старики себе персональный каток в квартире устроят.

Они поработали с полчаса. О деле Салтанова Виктор Захарович спросил:

— Что тут Варламова заупрямилась?

Сердясь на себя за деланно безразличный голос, Александр Семенович ответил:

— Кажется, дом подлежит сносу. Но один на один меняются. Мать с сыном.

— А-а-а, — протянул Гущин и помедлил. — Уж очень единодушное решение комиссии, а?

— Да, кажется, — тем же противным самому себе голосом, ответил Александр Семенович.

— Аннушка, конечно, по опыту больше комиссии тянет. Но надо уважать демократию и подчиняться большинству. Так, что ли, нас смолоду учили?

Дела были окончены. Александр Семенович еще помешкал:

— Между прочим, квартирка Филатова, насколько мне помнится, не анфиладой.

— Уж какая есть, — сказал Гущин. — Я, на худой конец, туда редакцию «Московского водопроводчика» пристрою. Для них анфиладой еще и лучше. А вы мне на следующий раз особняк припасите. Желательно в районе Арбата.

— Нет уж. Понесем туда, где дороже дают. А вы торгуетесь очень. Первым делом подвоха ищете.

— Я на этих квартирных делах скоро отцу родному верить перестану.

Они пожали друг другу руки.

— С наступающим тебя, — попрощался Гущин.

— С наступающим, — кивнула пышной головкой его секретарша.

— С наступающим вас, — сказал встреченный на лестнице знакомый.

На улице перед Александром Семеновичем шла женщина с маленькой девочкой.

— А когда будет елка? — спрашивала девочка. — Мама, а когда будет елка?

— Еще три ночки поспишь, а потом будет елка, — объясняла мать.

В метро на эскалаторе Александра Семеновича обдало освежающе радостным запахом хвои. На ступеньке впереди него два мальчика везли туго закрученные веревками и замотанные газетами елки. Уж конечно срубили незаконно, в подмосковном лесу.

Когда Александр Семенович вышел из метро, погода хмурилась и крупные пушинки снега медленно летали в воздухе.

Он шел не на работу и не домой. Еще в кабинете у Гущина Александр Семенович задумал: если дело решится положительно, он пойдет к Гале на работу и скажет ей об этом. Ему хотелось обрадовать ее, увидеть, как разойдутся тонкие брови, как она засмеется.

И еще одна мысль вдруг взбрела ему в голову. Не пригласить ли Галю в ресторан, на встречу Нового года? Со столиком, конечно, он уже запоздал, но старый фронтовой друг, заправляющий ныне трестом ресторанов, как-нибудь уладит это дело. За Тимкой приглядят родные.

Совсем это будет не плохо. Можно сказать, удачная мысль. Он знал только улицу, где помещалась химчистка, и шел закидывая голову, чтоб разглядеть вывески на своей и противоположной стороне.

И вдруг он увидел Галю, в двух шагах, за витриной. Она стояла на коленях и украшала маленькую елочку. Сквозь стекло, едва тронутое тончайшим морозным узором, Александр Семенович видел, как она забрасывала елку канителью, оглядывала ее и снова расправляла блестящие нити.

На елке висели только два больших шара — золотой и красный. Галя несколько раз перевешивала их с ветки на ветку, добиваясь большей красоты. Потом она засмеялась, встала на ноги, отряхивая юбку, и увидела Александра Семеновича. Она протянула к нему руки, что-то крикнула, но все было как в немом кино — непонятно и почему-то тревожно.

Галя выбежала на улицу ему навстречу. Он услышал ее радостный голос, увидел серебряную нить канители на темных волосах, потом познакомился с Антоном Львовичем, который, подчиняясь Галиным распоряжениям, быстренько притащил стул.

— Не этот, что вы, Антон Львович, кресло…

Александра Семеновича усадили на единственное кресло. Галя была по-детски рада своему гостю. Она немного гордилась, «задавалась» им перед Антоном Львовичем, то и дело прибегала от прилавка к маленькому столику, за который усадили Александра Семеновича. Он сидел растроганный ее порывистой радостью, ее стараниями показаться ему здесь полной хозяйкой.

Слушая проникновенный голос Антона Львовича: «Если что-нибудь к празднику почистить, отутюжить, то всегда располагайте…», он следил за Галей, которую никак не отпускал от стойки въедливый красноносый старичок. Он сдавал в чистку какую-то суконную тряпку.

— Это знаете какой материал? Еще неизвестно, сумеют ли ваши мастера за него взяться.

— Все почистят, не беспокойтесь. — Галя издали улыбалась Александру Семеновичу.

— Вычистить не вопрос. Важно лоск сохранить. А сколько возьмете?

Цена его возмутила:

— Ну знаете, заломили…

— Расценки государственные. Да вы посмотрите, какой он грязный.

— А если б чистый был, я б его к вам не принес.

— Ну, как хотите.

— Да уж конечно, это моя воля.

Антон Львович двинулся на помощь Гале, но тут клиент наконец решился:

— Берите. Да только смотрите, как-нибудь аляпис-то не сделайте, я за свои деньги качества потребую…

Антон Львович пожертвовал собой, встав у прилавка. Галя принялась угощать Александра Семеновича чаем:

— У нас эти дни, перед праздниками, сравнительно тихо. Больше сдаем. А недели две тому назад — ужас что было! Не протолкнуться.

— Галя, я пришел вам сказать, что Салтановым обмен разрешили. Завтра они могут прийти за ордерами.

Она прижала руки к груди: