Женщина-врач Лукьянова долго возилась, стягивая надетую на белый халат шубу. Александр Семенович помог ей раздеться.

— Ну что вы, спасибо, я сама, — смущенно бормотала она.

— Пусть поухаживает, ему это полезно, — засмеялся Воронов, и горькая тоска охватила Александра Семеновича.

Ничего Воронов о его жизни не знал и не придал, конечно, своим словам никакого значения, но Александр Семенович вдруг явственно вспомнил жену, запах ее духов, усиленный морозом, тепло ее рук под шубкой. Он любил снимать с нее пальто, когда она приходила с работы, из гостей, из магазина. Снимать пальто и спрашивать: «Больше ты никуда не уйдешь?»

Лукьянова села к столу, положив перед собой грубоватые от частого мытья руки.

— Опять грипп, — сказала она, — сегодня с утра десять вызовов, и все грипп.

— Я с вами рядом не сяду, — заявил Воронов, — еще заразите меня.

— От врачей не заражаются.

— Ну, тогда сяду. Вот, кстати, доктор, что я хотел у вас спросить: какое это явление — ложусь спать и вроде быстро засыпаю, а потом как от толчка просыпаюсь и сна ни в одном глазу.

— Есть надо поменьше, — мрачно сказал Костюк.

Лукьянова вздохнула:

— Так трудно сказать. Приходите ко мне в поликлинику, посмотрим вас, давление проверим.

Воронов был разочарован:

— Ну вот, там вы потребуете анализ крови, того… сего…

— А как вы думали? И того и сего.

Пришел последний запоздавший член комиссии — молодая работница кондитерской фабрики Вера Селина. Она скромно пристроилась у самого краешка стола.

Прибежала Муся с делами, намеченными к разбору. Папка с фамилией Салтановых лежала сверху.

«И тут успел», — опять с неприязнью подумал Александр Семенович. Никогда еще у него не было такого чувства раздвоения. Это его раздражало.

Анна Васильевна привычно пригладила ладонями волосы и постучала карандашом по столу.

— Начнем, товарищи?

И, едва стало тихо, заговорила. Александр Семенович всегда удивлялся ее памяти. Едва перелистывая бумаги, она изложила дело Салтановых коротко и беспристрастно.

— Почему запретили? — спросил Воронов. — Один на один меняются, мать и сын, что тут такого?

— Дом, в котором живет мать, подлежит сносу, — терпеливо повторила Анна Васильевна, — при переселении матери дадут жилищную норму. Сын — молодой человек, сегодня переселится, а завтра у него семья.

— Ну понятно, — процедил Воронов.

— А мне непонятно, — вдруг сказал Колесников, — и почему мы должны обязательно подозревать какие-то расчеты? А может быть, там другие соображения?

— Ну вот и выясним, — Анна Васильевна позвонила в переднюю.

Салтанов бережно поддерживал мать под локоток. Сперва он усадил ее, потом поздоровался с комиссией. Вежливый молодой человек, с приятным лицом. И мать интеллигентная, еще не старая женщина.

— Слушаю вас, — почтительно обратился к комиссии сын.

— Так вы нам расскажите свои обстоятельства, — предложил Воронов.

— Где работаете? — спросил Костюк.

— В строительно-монтажном управлении. СМУ-181.

— Должность какая?

— Инженер-строитель.

— И давно работаете?

— Простите? — не понял Анатолий.

«Понял он прекрасно», — поморщился Александр Семенович. Просто Анна Васильевна в эту минуту перешептывалась о чем-то с врачом Лукьяновой, а Салтанов желал, чтоб его выигрышный ответ был услышан всеми.

— Давно работаете, говорю, на данном месте? — повторил свой вопрос Костюк.

— С момента окончания строительного института, — отчеканил Анатолий.

— Ладно, давай говори, — распорядился Костюк.

Анатолий говорил сдержанно, без лишних слов. Он просит разрешения отдать матери свою комнату в благоустроенном доме взамен ее жилплощади в старом деревянном здании барачного типа без всяких коммунальных удобств.

— А где сейчас проживает ваша матушка? — спросила Лукьянова.

Анатолий повернулся к матери, предоставляя ей самой ответить на этот вопрос.

— Я совершенно беззаконно, — с улыбкой сказала она, — живу в комнате у сына, не имея на то никаких административных прав.

— И давно вы так живете? — вмешалась Анна Васильевна.

Салтанова быстро взглянула на сына. Он ответил:

— Года три. С возрастом моей матери становилось все труднее топить дровяную печь, обходиться без ванной. Все прочие удобства во дворе.

Доктор Лукьянова кивнула головой.

— Вам известно, что этот дом подлежит сносу? Почему вы именно сейчас стали меняться? — спросил Колесников.

— Решение о сносе этого дома принято пять лет назад. Сперва мы действительно ждали этого. Но недавно мне стало известно, что он простоит еще три-четыре года.

— Откуда вам стало это известно? — задала вопрос Анна Васильевна.

— Я строитель. Планы застройки и реконструкции Москвы для нас не секрет.

Члены комиссии понимающе закивали головами.

— Мамаша на иждивении у вас? — спросил Костюк.

Женщина возмущенно вскинула голову. Она всю жизнь работала и получает пенсию. Не очень большую, но тем не менее ее вполне можно считать самостоятельным человеком.

— Я очень прошу вас разрешить обмен, — она обводила членов комиссии темными круглыми глазами и улыбалась. От улыбки на щеке у этой немолодой женщины дрожала глубокая ямка.

Александр Семенович повернулся к маленькому заснеженному окну.

— Вы не представляете, какие мы терпим неудобства каждый раз при счете за газ, за воду. Соседи очень приличные люди, но посудите сами: живет в квартире лишний, непрописанный человек. В конце концов это может привести к нежелательным конфликтам…

Анна Васильевна постучала карандашом.

— Еще вопросы есть?

— Сын у вас один? — пересиливая смущение, спросила Верочка Селина.

— Увы, единственный, — со вздохом ответила Салтанова.

Александр Семенович отвернулся от окна и встретился глазами с Анатолием. Тот смотрел на него пристально, точно говоря: «Ты мой сообщник, мой помощник, ведь так?»

«Ты плюгавый, ничтожный, — хотелось ответить Александру Семеновичу, — я бы тебя сейчас одним вопросом загнал в угол».

Салтанов отвел глаза.

— Можете идти, — отпустила посетителей Анна Васильевна, — ответ получите через три дня.

Салтановы откланялись. Анатолий снова взял мать под локоток.

— Что-то не так, — сказал Сердюк, — жили, жили и вдруг меняться задумали.

— А меня возмущает такая точка зрения, — вспыхнул Колесников, — я считаю вполне естественным, что сын передает матери лучшую комнату.

— Да не пойдет он сам жить в деревянный барак.

— А зачем нам надо, чтоб он жил в деревянном бараке? Пусть живут как жили, но матери будет спокойней.

— Конечно, — подтвердила Лукьянова, — в таком возрасте холодный туалет — это, знаете, не рекомендуется.

— Надо им сменить, — высказалась Верочка Селина, — раз человек так об матери душой болеет.

— Да, Анна Васильевна, — решительно заявил Воронов, — я тоже считаю, наши расчеты не должны идти так далеко, что, дескать, человек когда-то женится, придется ему дать бо́льшую площадь. Ну и пусть женится на здоровье. Ну и дадим. Для кого стараемся? Да он сам больше десяти лет Москву строит, а мы ему комнату пожалели.

— Проголосуем? — предложила Анна Васильевна. Все члены комиссии проголосовали за то, чтоб обмен Салтановым разрешить.

— Я остаюсь при своем мнении, — сухо заявила Анна Васильевна.

Это означало, что для окончательного решения дело пойдет в более высокую инстанцию. Принципиально оно могло считаться выигрышным. Мнение депутатской комиссии почти всегда было решающим. Если, конечно, Варламова не очень заартачится у Гущина.

Александр Семенович ушел к себе. Гале он пока ничего не скажет. Пусть все-таки решение сперва утвердят.

«Дурочка, цены себе не знает», — подумал он про Галю.

К концу дня Муся позвала его к Варламовой. Анна Васильевна надевала на голову пуховый платок.

— Подай-ка шубу, — неожиданно скомандовала она, — ухожу от вас до самого Нового года.

— Что так? — спросил Александр Семенович.