Сегодня это не получалось. Уже больше недели сын не давал о себе знать. Дома у молодых телефона не было. Александр Семенович мог позвонить Володе на службу, но не хотел услышать быстрый, точно смущенный голос: «Да, папа, у нас все в порядке. Что у тебя слышно?» — «Да вроде тоже все в порядке». Потом мальчик помолчит, подождет, не спросит ли отец про Ирину. А он, на этот раз, не спросит. И вообще не позвонит. Могли бы и сами когда-нибудь догадаться.

И еще что-то неприятное связывалось с нынешней депутатской комиссией. Александр Семенович не мог понять своего отношения к делу Салтанова. То ему хотелось, чтоб все уладилось, потому что это будет приятно Гале, то он вдруг раздражался: для чего создавать жизненные удобства этому плюгавому?

Слышно было, как Муся наводит порядок.

— Кто Филатов? Вы Филатов? А где ваш сменщик? Ну, с кем меняетесь? Остальные выйдите из приемной. Я не могу в таком шуме работать. Как это вы один? Не меняетесь, что ли?

Ей негромко отвечали, и снова раздавался окрик:

— Какое может быть необычное дело? У нас принимают по обычным делам.

Александр Семенович открыл дверь и пригласил в кабинет пожилого человека. Посетитель сел на стул, расстегнул пальто и сказал:

— Я знаю, что все равно ничего не выйдет, хотя это противно здравому смыслу. Фамилия моя Филатов. Пенсионер. Педагог.

Александр Семенович просмотрел папки на столе.

— Не ищите, — сказал Филатов, — не меняюсь. Хочу отдать сорок метров жилой площади и не могу. Не берут. Никому не нужно.

— Какое же у вас дело ко мне? — спросил Александр Семенович.

— Ищу человека со здравым смыслом, — желчно сказал Филатов. — Покойный отец мой, известный в свое время присяжный поверенный, занимал квартиру в пять комнат. Семья была большая. А теперь остались жена да я. Старики умерли, дети разъехались. Пять комнат нам с женой ни к чему…

Он посмотрел на Александра Семеновича, тот молчал.

— Я не могу просто сдать излишек. Жена у меня человек больной, нервный. Она никогда не жила в коммунальной квартире. Еще ведь неизвестно, какие люди въедут.

— Чего же вы хотите?

— Хочу двухкомнатную квартиру в любом районе. Думал сменяться — говорят, нельзя. Можно менять только на равноценную площадь. Это же, простите, полная чепуха. Для чего же тогда менять? Пошел в райсовет, предложил забрать мою квартиру и дать мне взамен двухкомнатную. Говорят, можем дать только по существующей норме — одну комнату на двоих. Позвольте, одна комната меня не устраивает. Тогда живите в пяти. Логично?

— Я-то что могу для вас сделать? Ведь у нас только бюро обмена.

— Никто ничего не может, — сказал старик, — вот вы здесь сидите, меняете равноценные на равноценные, простите меня, конечно, я не лично вас имею в виду, но ведь это воду в ступе толочь! Если Моссовет злоупотреблений опасается, то сами займитесь этим делом. Найдите многосемейных, а мне предоставьте площадь по моим требованиям. Я так понимаю ваши задачи.

Он ушел недовольный. Александр Семенович ничего не мог ему обещать. Дело было не таким простым, как представлялось Филатову. Квартиру он мог получить в одном из новых районов, где шло большое строительство, а дом его находился в самом центре. Разные райсоветы, разные ведомства, которым всегда трудно договориться между собой.

«Опять придется идти в Моссовет к Гущину», — без всякого удовольствия подумал Александр Семенович. С Гущиным они были в добрых отношениях, и тот, на правах хорошего знакомого, зачастую отчитывал Александра Семеновича: «И откуда только эти дела вытаскиваете? И себе и нам морока».

А выслушивать даже дружеские замечания Александру Семеновичу было трудно.

День начался с решенного дела. Муся впустила следующих посетителей.

В половине двенадцатого Александр Семенович выглянул в приемную. Муси на месте не было. У ее стола расхаживала взад и вперед немолодая женщина в пушистой шапочке и просторной шубке.

— Вы ко мне? — спросил Александр Семенович.

— Я хотела бы видеть вашу сотрудницу Галю.

Он удивился:

— Галю?

Покачиваясь на ходу, в комнату влетела Муся:

— Гражданка, я вам русским языком сказала, никакой Гали у нас нет. Понятно?

Посетительница снисходительно улыбнулась:

— Девушка, вы не в курсе дела. Такая черненькая, стройная.

— Нет, надо же! Я не в курсе! Вы, может быть, вообще не туда попали.

— Мама, ты уже здесь?

Александр Семенович увидел Салтанова, подумал: «Явился». И, не закрыв двери своей комнаты, с непонятным интересом стал поглядывать на Салтановых.

Мать торопливо сказала Мусе:

— Хорошо, хорошо, не беспокойтесь.

Салтанов спросил:

— Комиссия состоится?

Так как вопрос не был обращен прямо к Мусе, она не нашла нужным на него ответить и с отрешенным видом перелистывала свои бумаги. Маленькая женщина беспомощно развела руками.

— И этого не могла узнать? — спросил сын.

Он наклонился к Мусе и, опершись рукой на стол, стал ей тихо что-то говорить. Но Муся («Крепкий орешек», — одобрительно подумал Александр Семенович) перебила его громким птичьим голоском:

— Что вы тут шепчетесь, гражданин? Вам на какой час назначено?

— А я не шепчусь, — сказал Салтанов, — это просто моя манера разговаривать с хорошенькими девушками.

— Толик! — с укоризненным восхищением воскликнула мамаша.

— В самом деле, — сказал Анатолий, — нельзя, чтоб работа делала наших девушек такими грубыми. Это бесчеловечно.

— Нет, надо же, — протянула Муся. Таким голосом она разговаривала по телефону.

Александр Семенович встал из-за стола и прошел через приемную, ни на кого не глядя, коротко сообщив Мусе:

— Я у Варламовой.

У Анны Васильевны еще шел прием. Она сидела, привалившись грудью к столу, кутая плечи серым платком, и слушала крикливую жилистую старуху:

— Поверьте, исключительно вхожу в положение. Люди молодые, ребеночек у них, а мне много ли надо? Опять же лишний рублик за комнату не платить, тоже на полу не валяется.

Анна Васильевна махнула карандашом. С кончика стула привстал молодой человек. Рядом сидела его жена с младенцем, завернутым в розовое одеяльце. Она шепотом подсказывала мужу:

— Про кухню скажи…

— Убедительно прошу вашего разрешения сменяться нам с гражданкой Валдаевой. Очень тесно у нас. Ни встать, ни сесть. Кухня по коридору далеко, пока добежишь — дитя искричится…

Он оглянулся на жену. Она шепнула:

— Про дверь…

— Опять же дверь наша как раз напротив общей входной двери. Как хлопнет — так ребенок просыпается.

— А мне ничего, — вставила сменщица, — у меня одно ухо глухо, а другое недослышит.

— Разница площади в пять метров? — спросила Анна Васильевна.

— Пять, пять, — заторопилась старуха, — комната квадратненькая, как столик.

— Ну, все, — отпустила посетителей Анна Васильевна, — ответ получите послезавтра.

Молодые люди вышли молчаливые, настороженные. Старуха без умолку лопотала:

— Разрешат, как это не разрешить… Да я тогда до самого Рогачева дойду…

«Отказать», — размашисто написала Анна Васильевна.

— Не боишься Рогачева? — усмехнулся Александр Семенович. — И молодых не жалеешь?

— Жалею я их, потому и отказываю. Во-первых, они все свои сбережения за эти пять метров старухе отдадут. Это же ясней ясного. А у старухи сын хулиган, рецидивист. Ей от этих денег пользы не будет. Во-вторых, молодым самое большее год потерпеть — они в полуподвале живут, их в первую очередь в новые дома переселять будут. А перейдут они на старухины восемнадцать метров, им еще долго придется там жить.

— Не поймут они твоих соображений.

— День погорюют, потом благодарить будут.

— Все-то ты наперед знаешь, Анна Васильевна.

— Не говори. Самой противно.

Стала собираться комиссия. Отдуваясь, вошел тучный Воронов. Крупный хозяйственник, человек твердый и решительный. Пришли придирчивый, недоверчивый Костюк, мастер цеха часового завода, и молодой доцент университета Колесников.