Глубоко заглядывает Нора Адамян в человеческую душу. Читаешь и все время изумляешься таланту писательницы.

Вот такая повесть. Такая проза.

И тогда я вправе ожидать от Норы Адамян чего-то большего, что уже было. И ожидания оправдываются. В самом конце книги стоит маленький шедевр писательницы — рассказ «Золотая масть». Вот уж поистине проза, которую пересказать нельзя. Надо выписывать страницу за страницей, чтобы понять всю прелесть ее, чтобы показывать пальцем на то и на другое художественное совершенство. У Норы Адамян есть сочинения, которые целиком опираются на материал родной Армении. «Золотая масть» — одно из них. Хочется выписывать целые страницы из этого рассказа, особенно выписать те места, где нарисован золотой конь, купленный председателем Оганесом для племени, но пощадим читателя, пусть он сам, без всякой подготовки, прочтет рассказ и обрадуется этому шедевру, этому золотому коню Норы Адамян. Скажем от себя только то, что в маленьком шедевре, как в волшебном зеркале, писательница сумела отразить живую Армению, ее воздух и свет, золотые сердца простых работящих людей, их мудрость, сдержанную красоту чувств, красоту характера, который помог армянину на древних голых камнях возделать и взлелеять цветущий сад, свою прекрасную Родину.

Василий Росляков

Споры шли главным образом о водонапорном тоннеле. Несмотря на открытое окно, в комнате стоял дым. Голубой от сигарет, белый от папирос и серый от трубки Арамяна. Дымы не смешивались. Серый стоял внизу, над ним слоился белый, сверху плавал голубой.

Георгия раздражала бесплодная потеря времени. «Заказчик», представитель министерства Самвел Арамян, красноречиво и убедительно говорил о том, что все присутствующие и без него отлично знали:

— Степень риска определяется объемом работ, которые производились в тоннеле. Это опалубка, сварка, бетон…

— Бетон не страшно. Бетон вода вымоет, — задумчиво отметил начальник Гидростроя Иван Христофорович Суринов. Он прекрасный специалист, знающий, думающий, но по временам удивительно умеет сказать не то, что нужно.

Самвел сейчас же подхватил брошенный ему прямо на ногу мяч.

— Бетон — да. А обрезок металлической аппаратуры? А ломик? Обыкновенный забытый ломик, товарищи?

— Ну кто там забудет ломик? Кто из рабочих бросит инструмент? — Симон Вирабян уже не спорит. Он только огрызается.

— Бывает, бывает. Ты не можешь за всех поручиться.

Самвел победно раскуривает трубку. Поручиться никто не может. Эта станция вообще неблагополучная. Она долго стояла на консервации и потом, еще не достроенная, потребовала ремонта.

Все это было до того, как Георгий стал главным инженером Гидростроя. По существу, ему можно бы не волноваться. Но он знал, что станцию необходимо пустить до того, как фосфоритовый завод кончит монтаж нового цеха.

И еще: если станция не вступит в строй за эти три дня, то полетят все премии, награды, поощрения и не будет долгожданного праздника, который так украшает жизнь строителей.

Самвел Арамян прислонил трубку к пепельнице и примирительно, весело стал развивать план будущих действий:

— Основательно почистите трубопровод. Сколько это займет? Ну, скажем, недели три. Ничего, ничего, зато будет полная уверенность, без нежелательных сюрпризов.

Начальник строительства ГЭС сделал еще одну попытку:

— Мы промывали трубу…

— Ну, как вы ее промывали… Слабым напором. И вообще не надо спешить. Это — серьезное дело. Не понимаю: за что вы боретесь? Откровенно говорю, не понимаю!

Прекрасно он знал, за что они борются.

«Ханжит, собака», — злился Георгий. Старый друг раздражал его округлыми, гладкими фразами, наигранным неведением простых жизненных обстоятельств, вельможной глухотой.

— Если полетит колесо, пуск затянется не на три недели, а на полгода. Это очень простая арифметика.

Разъясняя это, Самвел поглядывал на Георгия. И все смотрели на Георгия. Симон — с надеждой, Суринов — с легким вызовом в умных узких глазах, журналист Оник Артанян — с разочарованием. Онику, конечно, хотелось написать для газеты, что новая ГЭС вступила в строй.

Но не надо спешить, товарищи! Поспешишь — людей насмешишь! Тише едешь — дальше будешь! Какая еще есть мудрость в этом роде?

От Георгия ждали последнего слова.

— Хорошо, — сказал он, — я сам проверю. Подождите еще полчаса.

Быстро, чтобы не отвечать на вопросы, он вышел в солнечную свежесть весеннего дня. Не надо было и оборачиваться — Симон шел за ним. Начальник строительства тоже выскочил вслед.

— Вы мне не нужны, идите развлекайте общество.

В маленькую, тесную конуру подсобного барака принесли громоздкий водонепроницаемый костюм.

Георгий влез в пахнущий сыростью, негнущийся костюм и спустился в напорный трубопровод, где выше колена стояла тихая черная вода.

Он вдруг представил себе, что произойдет, если в этот миг открыть шлюзы. Почти увидел, как поток врывается в эту темную, застоявшуюся тишину, наполняет ее движением и ревом, который он, Георгий, уже, пожалуй, и не услышит. Как много запутанных узлов развяжутся сами собой! Георгий почти пожалел о том, что этого не случится. В следующую минуту он содрогнулся и пошел по неподвижной воде, с усилием раздвигая ее тяжелыми сапогами.

Нужно скорей пустить эту станцию. Слишком долго с ней валандались. Ошибкой было давать им так долго разговаривать. Чем больше они говорили, тем больше возникало опасений. Решение надо взять на себя. Все мы большие дети. Сладостное воспоминание детства: идешь рядом с отцом и ощущаешь полную безопасность. Ничего с тобой не случится. За все отвечает существо сильное и могущественное. Очень спокойно.

Здесь работала бригада Юзбашяна. Юзбашян не то что ломика — гвоздя не оставит. Частица риска есть только потому, что станция долго стояла недостроенная.

Возьмем эту частицу на себя.

Прошло не более получаса. Точнее, тридцать семь минут. Никто не уехал, кроме Суринова. У него было назначено совещание. Георгий прошел на свое место, обеими ладонями отталкивая от лба тяжелые пряди волос.

— Пустим воду, — сказал он непререкаемо, — ничего там такого нет. — И, предупреждая возражения, добавил: — Под мою ответственность.

Они были достаточно опытными специалистами, чтоб понять происходящее. И все-таки ни один не возразил.

Тесной группой стояли руководители на командном мостике.

Это был пробный, рабочий пуск, без речей и торжественности, однако народу собралось много. Строители не должны были знать о разногласиях начальства и, скорее всего, действительно ничего не знали, но почему-то было необычно тихо.

В глубине, скрытая бетоном, шла уже никому не подвластная схватка воды с колесом турбины. Ищущий выхода поток яростно закрутил лопасти. Георгий отлично знал, что произойдет, если в это стремительное кружение ворвется кусок железа, который мог лежать в трубопроводе под тихой тяжелой водой.

Невольно сдерживая дыхание, он ждал.

В небе трепетала стая голубей. На фоне облаков птицы казались серыми. Все разом сделав неуловимый поворот, они на мгновение исчезли из глаз и тут же возникли вновь в синем просторе белыми хлопьями.

А вода все шла. Лопасти турбины принимали самый большой напор, как положено при испытаниях.

Все было проверено и кончено.

Георгий еще раз посмотрел на голубей. Они вмиг кувыркнулись и снова изменили цвет. Чтобы совсем оторваться от увлекающей силы воды, Георгий потянулся, широко развел руки и ударил ладонью о ладонь.

Вода заглушала все звуки, но Самвел Арамян очнулся и взглянул на Георгия.

— Все? — спросил Георгий.

Простой деловой вопрос прозвучал вызовом.

— Ладно, ладно, — ворчливо отмахнулся Самвел и отшутился поговоркой: — Ты на мокрое место не сядешь…

Здесь больше нечего было делать. Георгий позвал Симона и Оника, который время от времени порывался что-то спросить и махал рукой, не слыша собственного голоса.